Отношение секретариата ЦК и Политбюро к руководителям Гостелерадио было традиционно недружелюбным. Объяснялось это тем, что, несмотря на весь макияж и лакировку, телевидение оставалось бесстрастным зеркалом происходящих событий и их исполнителей. Оно было безжалостным обличителем, делая достоянием всей страны убожество и серость стоящих у власти. Наверное, никто не принес столько откровенной правды в показе истинных способностей лидеров страны Брежнева, Черненко, как телевидение. И чем больше старалась пропаганда представить их в облике гениальных вождей, тем очевиднее и четче в телевидении отражалась их физическая и умственная немощность.

Вспоминаю, как на одном из заседаний секретариата М.А. Суслов резко заметил С.Г. Лапину, что он редко предоставляет экран телевидения руководителям ЦК, членам правительства. Лапин был слишком опытен, чтобы возражать, и принял замечание со смиренным почтением. Однако после заседания сказал мне с иронической досадой, что заслуживает не упрека, а благодарности ЦК за то, что не показывает миллионам телезрителей истинное лицо тех, кто управляет страной.

Задача, которую я поставил перед собой уже через месяц после того, как ознакомился с работой комитета, состояла в том, чтобы вырваться из рамок традиционного министерского стиля работы и попытаться стать главным редактором радио и телевидения. На практике это означало высвободить себя от решения многих частных производственных, хозяйственных, финансовых вопросов, поручив их выполнение заместителям, за счет этого большую часть времени использовать для взаимодействия с творческими редакциями, анализа программ, рассмотрения предложений по новым передачам. Попытался сделать регулярными встречи с главными редакторами телевидения и радио с тем, чтобы иметь информацию о творческих намерениях из первых уст и располагать возможностью хотя бы относительного влияния на содержание их деятельности.

Время и практика – самые суровые экзаменаторы любых благих намерений. Очень скоро стало очевидно, что намерение стать главным редактором, способным держать в поле своего зрения основные редакции и передачи, даже физически нереализуемо. Гостелерадио в то время насчитывало 42 радио– и телередакции, в каждой из которых состояло более сотни человек (редакторы, ведущие программ, комментаторы, режиссеры). Все они работали по своей профессиональной программе, имея определенную творческую и хозяйственную самостоятельность. В этих условиях председатель мог взять на себя только то, что другие или не могли, или не должны были делать.

Несовершенство механизма управления, как я понял уже скоро, было связано не только и даже не столько с недостатками стиля работы и субъективными качествами председателя и его заместителей. Все было значительно сложнее. Все трудности в конечном счете сводились к тому, что система организации государственного радио и телевидения в полной мере отвечала существующему общегосударственному административному механизму управления. В основе этого механизма стояла незыблемая и неограниченная монополия. Центральное радио и телевидение, представляя государственную монополию, не имели какой-либо альтернативы и не были в чем-либо зависимы от своего главного объекта и потребителя – слушателя и зрителя. На монополии была построена и вся внутренняя структура телевидения и радио. Внутри Гостелерадио монополия принадлежала творческим редакциям, которые тоже не имели альтернативы и творческой конкуренции и подчинялись только административным командам и поручениям председателя и его заместителей. В самих же редакциях организация творческого процесса была подчинена монополии отдельных передач во главе с ведущими, которые тоже выпускали свои передачи вне какой-либо альтернативы, соперничества и тоже при отсутствии прямой связи и зависимости от слушателя, зрителя.

Монопольная структура и подчиненная ей организация творческого процесса неизбежно вели к тому, что председатель комитета, его заместители, главные редакторы в управлении лишены были какого-либо альтернативного выбора; их оценки той или иной передачи немедленно перерастали в открытый конфликт, ибо отрицательно оцененная передача, представленная на низком профессиональном уровне, практически не могла быть заменена, потому что в редакции просто не было другой передачи. Подобная практика вела к тому, что каждая заранее объявленная в недельной календарной программе телевидения передача была обречена на выход в эфир при любом качестве ее подготовки. И если возникала ситуация, когда передача вызывала слишком серьезные сомнения и должна была быть снятой с экрана, то это воспринималось как чрезвычайное происшествие и становилось поводом для серьезного конфликта, объектом общественного скандала.

Монополия была порочна прежде всего тем, что не стимулировала творческий процесс, лишала его состязательности, конкуренции. Явление это на телевидении, по моему мнению, было неслучайным. Механизм организации творческого процесса с самого начала отличался от механизма организации в газете, журнале, где взаимоотношения творческих отделов с секретариатом, формирующим номер, всегда строятся на основе строгого отбора и конкуренции. Ничего подобного даже с учетом специфики и технической особенности творческого процесса не происходило на телевидении. Передача, одобренная при первом просмотре главной редакцией, заслужившая положительную оценку председателя или его заместителя, получала строго определенное время в течение недели или месяца (час и день), и после этого группа авторов передачи в течение весьма длительного времени, иногда и многих лет, становилась монопольным владельцем этого времени и могла без каких-либо опасений конкуренции работать на среднем, а чаще на весьма посредственном уровне.

Я понимал, что мое назначение в Гостелерадио было связано с намерением М. Горбачева и его сторонников сохранить в своих руках главный информационный центр и ограничить оппозиционные выступления радио и телевидения. Уже в своих первых беседах с М. Горбачевым, Н. Рыжковым я говорил о том, что эта задача не по силам одному человеку, если даже он председатель Гостелерадио СССР и убежденный сторонник перестройки. Убеждал, что она невыполнима в нынешних условиях вообще. Для меня было очевидным: избежать крайностей, деформаций, которые охватывали Центральное телевидение, остановить процесс политизации телевизионных редакций и передач с преобладанием субъективных пристрастий, когда микрофон предоставлялся только определенному кругу лиц и, несмотря на призывы, отсутствовал плюрализм мнений, было практически невозможно, ибо все эти процессы были естественным отражением того, что происходило в реальной действительности, в общественно-политической жизни страны.

Радио, телевидение в условиях перестройки, активно участвуя в многообразной политической жизни общества, находясь на самом ее острие, не могли не меняться и не могли не стать активными участниками политической борьбы, не могли не испытывать на себе те изменения, которые происходили в реальности. Нами ныне владеет настроение осуждения телевидения, и еще не пришло понимание того, как многим мы обязаны ему, как с наибольшей полнотой и выразительностью оно отразило нас в том виде, в каком мы действительно были, высветило все лучшее и все худшее в нас. Всем памятны бушующая на экранах «Лестница 12-го этажа», прямые трансляции первых народных съездов, телемосты между континентами и многое другое, что стало частью нашей жизни. Признаемся, что и нашу неимоверную усталость от политики впервые обнаружило тоже телевидение.

Появление новых передач и видеоканалов, сочетающих социальную остроту и зрелищность, занимающих позицию, которая часто не совпадала с официальной, было неизбежно: на телевидении происходило то, что происходило в реальной жизни, – шла острая борьба различных позиций, различных общественных сил. Популярные телепередачи, имеющие многомиллионную аудиторию, – «Взгляд», «Добрый вечер, Москва», «600 секунд» по-разному воспринимались и оценивались, однако несомненно было то, что именно они отражали черты современного телевидения. Помню, как мне пришлось в ЦК КПСС защищать телефильм тогда малоизвестного, а ныне одного из популярных телепублицистов Леонида Парфенова «Дети ХХ съезда». Защищать уже после того, как я поддержал выход его на телеэкран, до этого он длительное время моим предшественником не выпускался. В этом фильме Ю. Карякин, Е. Евтушенко, Л. Карпинский, Е. Яковлев размышляли об истоках идей перестройки, о той оттепели в надеждах, которые принес ХХ съезд КПСС. Я принадлежал к этому же поколению, и мне были близки эти идеи.