— Э-э, куда завернул, солдатик! — хихикнул Спирька. — До неба высоко, до царя далеко! Тут у нас князь-батюшка Данила Михайлович сын Стоеросов и бог и царь. Теперь ему послужишь, коли угодить сумеешь.
— Ты, Игнатик, — елейным голоском молвил поп Парамон, — тут не устанешь, житьё у князя лёгкое. То и дело отдыхай сколько душе угодно. Ночью-то князь, сам ведаешь, не спит. Ну, значит, и тебе при нём быть, а вдруг к себе позовёт? А заря пришла — дела есть. Нужно за возами мужицкими, которые подати привезли, поглядеть — не пропало ли чего ночью.
— Что с воза упало, хо-хо-хо, то пропало, — загоготал Спирька. — У нас уж такой обычай!
— Присмотришь за возами, Игнатик, — продолжал Парамон, — и отдыхай, спи. Только не забудь на мельницу съездить — узнать, сколько у какого мужика вчера мучицы намолото, запасено… Съездил к мельнику — и отдыхай, спи. Только не пропусти, как стадо выгонять начнут, — коров, овец да коз пересчитай. А то мужик ныне хитрый пошёл — всё утаить хочет, князя обмануть… Пересчитал — и спи-отдыхай.
— Только не забудь, солдатик, — подхватил Спирька, — по амбарам пройти, в подполье да в погреба заглянуть — что где спрятано, сколько чего схоронено. У тебя под присмотром два села, так ты быстренько туда-сюда, всё осмотри… И спи-отдыхай.
Поп потёр тоненькие паучьи ладошки и забубнил:
— По полям проедешь, с мужиками поговоришь, кому, чего, сколько на княжеский двор везти укажешь, и спи-отдыхай сколько душе угодно… Тут уж и заря вечерняя подходит, стадо домой возвращается, ты животину-то всю снова пересчитай, не загнали ли мужики на болото коровёнок либо овечек — за ними глаз да глаз нужен, ох-хо-хо…
— Пересчитал — и спи-отдыхай, — захихикал Спирька. — А как солнышко зайдёт, тут уж и князь-батюшка просыпается… Тут и тебе вставать надо, солдатик.
— Да ты, Игнатик, не кручинься, — сказал Парамон. — Князь-то не даром тебя на службу взял. Рубль в год будешь получать.
— Сто годов — сто рублей, богатеем станешь, — добавил Спирька.
— Мундир у тебя драный, на локтях — глазки, — продолжал поп, — зато медаль, как солнце, горит… Опять же — сапоги есть. Вид храбрый. Спуску мужикам не давай! Они народ хитрый — все нищими прикидываются. Прячут всё от князя! Ты их, Игнатик, покрепче, чтоб боялись тебя, как беды неминучей!
Спирька сам сходил к возку, достал свёрнутую в трубку бумагу.
— Сколько же нужно собрать всего? — рассматривая реестр, спросил Игнат.
— Грамоте не разумеешь? — ласково спросил Спирька.
— Малость разумею. — Игнат внимательно посмотрел на список того, что нужно было ему собрать с мужиков.
— Ну, буйная головушка? Ну, Игнатик? — Поп Парамон улыбался во весь рот. — Посмотрел в реестр — легче стало?
— Может, и легче, — ответил Игнат.
— А мне тяжело… — вздохнул поп. — Фляга-то Дурынды с дырой, что ли? Ни капли в ней не осталось…
— У меня на такой случай всегда есть с собой, — сказал Игнат, вынимая из-под кафтана большую солдатскую флягу. — Бабка Ульяна варила, говорила, медовуха тут с баюн-травой замешана. Сны добрые от баюн-травы снятся.
— Ну разве только попробовать, — схватился обеими руками за флягу Парамон. — Как думаешь, Спирька? Попробуем?
— Отчего же, ежели солдатику не жалко, — согласился Спирька.
— Пейте, пейте, только мне оставьте, — предупредил Игнат.
Поп так присосался к фляге, что чуть не задохнулся:
— Ох, ох, хорошо зелье!.. Ещё… один глоточек…
Но Спирька вырвал флягу у брата, отхлебнул сам, помедлил, вздохнул и протянул Игнату.
— Да ладно уж! — махнул рукой Игнат. — Мне бабка Ульяна сколько хочешь наварит. Пейте сами вдосталь.
…Когда фляга опустела, Парамон уже едва держался на ногах. Игнат с трудом погрузил его отяжелевшее тело в возок.
Спирька пошатывался, но ходить ещё мог. Змеиные глаза его горели неукротимой злобой.
— Правильно, солдатик, понял! — сипел он. — С нами мирно надо… по-свойски… ты нам угодил, мы тебе… ты же не мужик…
— А Якова в реке бросаете? — спросил Игнат, когда Спирька взял вожжи.
— Обождите! — пробасил Дурында из реки. — Я тотчас…
— Лови, лови! — махнул рукой Спирька. — Не ровён час, князю-батюшке занедужится, а пьявки в хоромах все старые, квёлые. К ночи чтоб по всем кувшинам свежие были! Сам проверю!
Возок поехал в гору.
Дурында выскочил из воды. Он дрожал, зуб на зуб у него не попадал.
— Вот, Яков, какие дела! — развёл руками Игнат. — Дружки-то бросили тебя пьявкам на съедение!
— Ни-ни-чего, — быстро одеваясь, проговорил Дурында. — Когда Спирид-д-дон выпьет, он всегда такой… А так он ничего… ничего…
И Дурында бросился следом за возком.
Игнат усмехнулся, глядя ему вслед, покрутил ус и тоже зашагал вверх…
…Избушка была наполнена запахами сушёных трав. Дед Данилка и бабка Ульяна сидели на лавке, разбирали какие-то корешки.
— Что, Игнатушка? — нетерпеливо спросила Ульяна. — Выпили они? Всё до капли?
— Так ведь задаром! — улыбнулся Игнат. — Разве поп от такого откажется! Теперь дело за нами… Где Стёпка? Где Демид с Василием?..
7. Житие земное и небесное
Хитрость да умение всегда найдут применение.
Попадья — маленькая, юркая женщина с головлй-луковицей, несмотря на жару повязанной неолькими платками, — легко удержала Парамона на ногах. Но идти прямо поп не мог — его заносило и кособочило, он порывался встать на четвереньки, щурился, что-то бормотал, громко и весело икал.
— Ари-ина! — низким, трубным голосом позвала попадья.
Из поповского дома выскочила маленькая босая девчонка. Сзади, из-под повязанного по-взрослому платка, задорным крючком торчала косичка.
Арина без слов поняла хозяйку, бросилась к еле стоящему на ногах попу, ухватила его за руку, подпёрла плечом.
Так, вдвоём с попадьей, они повели Парамона в дом.
Спирька не слезал с возка. Он поводил по сторонам затуманенными очами, слегка покачивался, словно его шатало ветерком. Казалось, что Спирьке удаётся усидеть на своём месте только потому, что он держится за вожжи.
— Но-но, к дому, — тронул лошадей Чёрт и уехал восвояси.
…Попадья с Аринкой проволокли попа через горницу, втащили его в опочивальню и уложили на перину.
Обычно в таких случаях поп засыпал сразу же. Но нынче он никак не мог угомониться. Ему мерещились какие-то чудища, он то бормотал несвязные фразы, то порывался куда-то бежать.
Аринка со страхом смотрела на своего хозяина.
— Не иначе, опоили Парамошу, — вздохнула попадья. — Всё Спирька, окаянная голова… Сгубить Парамошу хочет, хрипатый… Беги, Арина, за бабкой Ульяной. Пусть травами отпоит батюшку, навар сделает.
Когда Аринка привела бабку Ульяну, на село уже спустились лёгкие, как дымка, сумерки.
Сверкал в небе только церковный крест, освещённый уже скрывшимся за горизонтом солнцем.
Попадья обрадовалась, метнулась к бабке, ухватила её цепко за рукав, потянула за собой через весь дом.
Бабка Ульяна, едва поспевая за шустрой попадьей, застучала по половицам клюкой.
Перепил мой-то, перепил, — гудела попадья. — А всё Спирька… Сам двужильный, его никакое зелье не берёт… Темнеет уже, как бы князь-батюшка Парамошу не кликнул к себе… Беды тогда не миновать! Сделай милость, Ульяна, отпои Парамошу поскорее!
— Не впервой, чай, не впервой, — бормотала бабка Ульяна, оглядывая нагромождение перин и пуховиков, среди которых затерялся щуплый поп. Отгоним хворобу, отгоним. Вот тебе травка черевика сушёная, кинь её в горшок, пусть варится на малом огне.
— Ари-и-ина! — загудела попадья. — Слышь, что Ульяна сказала?