Виктория Рыбакова, по внешнему виду, как представлял Дмитриев «училок младших классов», вовсе на таковую не походила. И очки с толстыми линзами на носу отсутствовали. И волосы на голове не были скручены в тугой жгут… Причёска «училки» оказалась вполне современной: каре. К тому же, как с удовольствием отметил Михаил, Виктория оказалась высокой, с привлекательным бюстом фигуристой особой, чем-то напоминающей древнегреческие статуи богинь.

Вика, в свою очередь, из-под тёмно-русой чёлки, которая тщетно пыталась прикрыть высокий, без единой морщинки, лоб, на Дмитриева смотрела не столь оценивающе. Весёлый, стреляющий взгляд вскользь окатил его с ног до головы, и на лице молодой женщины заиграла светлая, какая-то детская улыбка. Весь вид «училки» говорил о том, что она готова внимательно выслушать «Карлсона», как она мысленно окрестила незнакомца.

«Дай бог, чтобы все учителя были такими оптимистами, при их-то зарплате», — мысленно пробормотал Михаил Юрьевич и тут же перешёл к делу:

— Это из-за меня вам звонил Александр Васильевич. Точнее, по моей просьбе.

Виктория присела на край парты: разговор происходил в её классе.

— Давно не общалась с Васильевичем. Признаться, удивилась, когда услышала его голос. Только не поняла, о чём идёт речь? О каком стихотворении он говорил?

— Вот об этом. — Михаил во второй раз за день извлёк из полиэтиленового пакета альманах «Амур», взятый в областной библиотеке сроком на десять дней. — Вы прислали стихотворение Урманскому. Он его опубликовал на страницах университетского издания…

— Покажите. — Вика быстро перехватила издание, пролистала. Подняла тёмные, как показалось Михаилу, вишнёвого цвета глаза на собеседника. — Действительно, напечатано под моим именем. Но я ничего никому не посылала. И это, — журнал дрогнул в тонких пальцах девушки, — я не писала.

Дмитриев растерянно уставился на учительницу:

— То есть?

— Так и есть. Ничего и никуда я не высылала. Хотя стихотворение мне знакомо. — Девушка захлопнула альманах. — Ошибка! Повторяю: никому и никуда, в том числе и в «Амур», я ничего не посылала. Тем более, чужие стихи, да ещё под своим именем. У меня есть свои, как говорят славяне, допотопные вирши. Собственные. Чужое мне не нужно.

— Стоп! — Михаил бросил пакет на парту. — Вы не посылали, но знаете автора этих строк?

— Нет, не знаю.

— Опять ничего не пойму. Вы же сами только что сказали, будто вам знакомы эти стихи!

— Ну да. — Виктория ещё раз окинула взглядом обложку журнала. — У меня есть это стихотворение. И я его не отсылала. И понятия не имею, кто его автор! Что непонятного?

— Всё непонятно. Ерунда какая-то получается. — Дмитриев еле сдерживался. Трудно общаться с красивыми женщинами, которые знают себе цену. — У вас есть этот стих, но автора вы не знаете.

— Точно! — спокойно отозвалась Вика. Господи, до какой степени эти мужики, иногда, могут быть бестолковыми… — Он, то есть, как вы выразились, стих, записан в песеннике. Простом, девичьем песеннике. В тетрадке. Понимаете? В клеточку. Когда-то, давным-давно, во времена моего детства, были популярны такие тетрадки — песенники. В них ещё приклеивали вырезанные картинки из открыток. Для красоты. И по ним песни пели. Садились по вечерам и пели…

— Я не идиот и прекрасно знаю, что такое песенник, — «И не так уж красива, эта училка». — И тетрадь с этим стихотворением у вас?

— Была. И не у меня. У тёти. С тётей желаете познакомиться?

— Нет. — Мишка хотел добавить ещё пару слов, но поперхнулся и растерянно посмотрел на обладательницу потрясающих вишнёвых глаз.

— Успокоились? Замечательно. — Виктория аккуратно положила альманах на стол. — А теперь более подробно. Тётке моей, Галке, в тетрадь эти строки написал мой папа. Но он их тоже не сочинял.

— Ваш отец?

— А вы что, сомневаетесь, что у меня может быть папа?

— Да нет. А я могу поговорить с вашим отцом?

Девушка мягко улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Он погиб.

— Простите. Жаль. — Мишка растерялся: «Чёрт, действительно, как-то нелепо складывается разговор».

— Да не стоит просить прощения. Это было давно. К тому же вы не могли про это знать.

— А с мамой? Можно пообщаться с ней? Может, она что-нибудь знает про автора этих строк?

— Вряд ли. — Виктория вторично отрицательно качнула головой. — Сомневаюсь. Она много читает. Но я ни разу не видела в её руках поэтического сборника. А что, для вас это стихотворение имеет большое значение? Или вы мне не верите? А может, это ваше? Точно! — указательный пальчик девушки замаячил перед Мишкиным лицом. — Так в чём проблема? Хотите, сделаю официальное заявление, что это не моё, если все так принципиально.

— Нет, не нужно, — отмахнулся Дмитриев. — Для меня нет разницы, под чьим именем оно напечатано. — Пальцы Михаила пробежались по лицу. — Только странно всё это. Эти строки написал мой отец. Он тоже погиб. Сорок лет назад. Точнее, пропал без вести. От него ничего не осталось. Искали, но так и не смогли найти. Столько лет прошло. И забываться начало. А тут… Как гром среди ясного неба: это чёртово стихотворение в «Амуре». У мамы едва сердечный приступ не случился. Сами понимаете — такое… Даже мне стало не по себе.

Девушка, вздрогнув всем телом, качнулась в сторону. Маленькие ручки с силой вцепились в край стола.

Дмитриев кинулся к учительнице:

— Вам плохо?

— Нет. — Вишнёвые глаза в упор смотрели на Михаила. — Когда погиб ваш отец?

— В шестьдесят девятом. Летом.

— Мой отец тоже в шестьдесят девятом. В экспедиции. На Гилюе.

— Ерунда какая-то…

Дмитриев развернулся всем телом к Виктории. Они ехали в такси в университет, к Урманскому. Вику даже уговаривать не пришлось. Теперь, по дороге в учебное заведение, Михаил хоть как-то пытался проанализировать полученную информацию:

— Получается, стихотворение есть у меня, у вас и, как минимум, у ещё одного человека. И этот человек знает о вашем, Вика, существовании. Одного только наш незнакомец не знал: где вы работаете. Странно. Уж про место работы узнать было проще всего.

— Может, не захотел появляться в отделе образования? — сделала вскользь предположение девушка: все её мысли крутились вокруг того, стоит говорить маме об этой встрече или нет? Снова ворошить старые раны…

Дмитриев быстро прикусил губу: верный признак нервозности:

— Интересно другое: почему Урманскому прислали стихи именно под вашим именем? У вас по этому поводу нет каких-нибудь соображений?

Девушка рассеянно пожала плечами:

— Нет.

— Жалко. — Выдохнул Мишка и спустя минуту неожиданно поинтересовался: — А вы замужем?

— Нет.

— Понятно. А молодой человек имеется? Вам оказывают знаки внимания?

— А вам не кажется, что вы себе слишком много позволяете? — вспыхнула Виктория, сложив руки перед грудью.

Михаил смутился. Вот же нарвался. Ни дать ни взять — слон в посудной лавке.

— Простите, — выдавил он первое, что пришло на ум, и тут же мысленно выругался: «А, собственно, какого чёрта? Я же не в ухажёры к ней напрашиваюсь!» — И перестаньте дуться. Я просто выдвигал гипотезы. Вдруг кто-то из приятелей решил так вас поздравить. Ну, или пошутить.

— Вот и выдвигайте свои гипотезы в свой адрес. — Девушка отвернулась в сторону окна и больше не произнесла ни слова.

Мишка хотел было ответить, но тоже со злостью отвернулся: тоже мне, нашлась принцесса. Виктория слегка скосила взгляд в сторону собеседника, улыбнулась: ну вот, хоть пять минут можно будет спокойно обдумать, как себя вести дальше.

«Найдено нечто, напоминающее Атлантиду. Город на дне океана, возможно, находится в тысяче километров от северо-западного побережья Африки»…

«Утро России», 15.02.2011.

Урманский с силой потёр лоб. Да, весёлый выдался денёк, ничего не скажешь.