Поручив помощнику связываться со станциями, Мартьянов уже расчерчивал план чрезвычайной операции: порядок необходимых переключений. Красный карандаш метался по схеме. Прежде всего оградить от неприятностей важнейшие промышленные объекты, правительственные учреждения, зрелища, собрания… Кое-что можно отключить, начиная по аварийному списку. Что поделаешь, придется кому-то посидеть без света.

Необходимость разрисовывать все это на схеме стрелками и значками стесняла Мартьянова. Он уже ставил только точки и черточки, чтобы не терять время. Отдельные комбинации, на несколько ходов вперед, он просто держал в голове.

И, едва представив план действий, уже бросал в телефонную трубку резкие команды. Иногда кричал чуть не в две трубки сразу. Телефонист прямо плясал за коммутатором, чтобы поспеть за всеми вызовами и соединениями. Мартьянов связывался со станциями, вызывал магистральные подстанции, линейные участки. Отдавал им прямые указания. Отключить, включить, перевести на другую линию…

— Повторите распоряжение! — требовал он без различия, кто бы там на проводе ни оказался: случайно подошедший главный инженер станции или техник на линейном участке. Он знал, как в такие моменты люди по телефону не то слышат или не так слышат. — Записываю в книгу! — бросал он в заключение и клал трубку без дальнейших объяснений.

В дверях показалась грузная фигура начальника Центрэнерго в неизменно короткой и тесноватой тужурке с техническими пуговицами. Ага! Значит, успели уже ему дозвониться и наговорить про него — про Мартьянова.

Начальник стал молча сзади, посасывая потухшую пенковую трубочку и заглядывая через плечо Мартьянова в разложенные синьки. Трудно было, конечно, свежему взгляду разобраться сразу в этой толчее небрежных значков и представить себе, как складывается сейчас в действительности общая картина. Может быть, начальник ждал, что Мартьянов сообщит ему обстановку. Но Мартьянов ничего не стал докладывать и продолжал перекличку по линиям. А начальник сам ничего не спрашивал и все так же стоял сзади, видимо слушая, что говорит в телефоны Мартьянов и как говорит.

Это называлось среди дежурных инженеров: «Действовать под огнем». Попробуйте вот так распоряжаться, когда каждое ваше слово, каждое решение простреливается критическим контролем и вам в спину сверлит взгляд темных, пламенно неукротимых глаз решительного начальника! Мартьянов словно не хотел замечать этот молчаливый контроль за собой. Шея его натужилась, покраснела — о нет, не от смущения! Он вел сейчас схватку со станцией Южная. Станция эта, как самая мощная, часто чувствовала себя хозяином положения и потому предпочитала, чтобы ее просили, а не просто приказывали. Всего лишь маленькая уступка самолюбию, хотя станция не могла не выполнить любое распоряжение центрального пункта, в какой бы форме оно ни было отдано. А Мартьянов никогда не желал пойти на такую уступку, изменив тон. Ни к чему эта «психология»! Особенно сейчас, когда каждая минута дорога и угроза нарастает. Он требовал, чтобы Южная немедленно отключила часть своих объектов (крупную часть!) и передала излишек мощности на центральный участок. С той стороны хрипела по проводу глухая ярость.

— Записываю в книгу! — обрывал Мартьянов.

— Требую немедленно передать начальнику Центрэнерго! — долетел оттуда крик главного инженера станции.

Мартьянов резко протянул трубку стоявшей сзади фигуре. Начальник обнял трубку своей крупной лапой и приложил к уху.

— Ну? — густо рыкнул он. (Это «ну» было хорошо знакомо по всей системе.)

Трубка отчаянно затарахтела.

— Сейчас распоряжается дежурный центрального пункта. Понятно? — ответил начальник. — Ничего не проси. Дежурный знает всю обстановку. А ты, друг, видишь только свое. Понятно?

Он вернул трубку Мартьянову, хотя в ней все еще вибрировал жестяной голос.

Операция переключений продолжалась.

Вдруг Вадим Карпенко, отвечая на вызов за соседним столом, сделал испуганное лицо.

— Северная подстанция сообщает… Отключилась линия! Еще недоставало!

Мартьянов схватился за схемы. Над ним нависла фигура начальника. Где это может быть? Выбыла линия на Северной. Еще одно звено выпадает. Как раз по этой линии Мартьянов рассчитывал перебросить резерв. Теперь маневр осложнялся. Пока там аварийная бригада на северном участке выедет на линию. Пока найдет, где случилось… Авария всегда грозит тем, что разрастается и разрастается, если не принять мер. Немедленно. Что-то предпринять, что-то, что нужнее всего именно сейчас, в данную минуту.

Начальник внимательно посмотрел сбоку на Мартьянова. Тот покосился через плечо. «Ну что, не размякнешь? Требуется совет?» — говорил взгляд одного. «Погоди, посмотрим», — отвечал взгляд другого. И Мартьянов, не спрашивая никакого совета, уже принялся отдавать распоряжения.

Удобнее всего было бы сейчас воспользоваться группой кабелей номер восемь, чтобы как-нибудь возместить выбывшую линию. Но эти бедные, тощие кабели и так уж изнемогали от непосильной нагрузки после тех переключений, которые произвел Мартьянов раньше. Вадим Карпенко прямо надрывался, запрашивая непрерывно о состоянии группы номер восемь: сколько киловатт, сколько киловатт?..

Надо было искать другие пути, другие возможности переброски энергии. Придумать какой-то обходный маневр. Сейчас две задачи сливались вместе: и переброска, и выжимание отовсюду любых резервов. И одна задача осложняла другую. Вечерние часы пик были в самом разгаре. Сейчас уже ничто не могло помочь, кроме находчивости, изворотливости человека, сидящего тут, на центральном пункте, и пытающегося по тоненькой нитке телефона управлять необозримой сетью.

Григорий Мартьянов сидел за центральным столом над листами схем, клюя их острием карандаша, нахохленный, весь наэлектризованный, будто под током высокого напряжения. Он лихорадочно перебирал в уме разные варианты. Что включить? Куда направить? Целые комбинации отключений, включений, переключений. Карандаш не успевал их отмечать. А принятое решение тут же разбегалось по проводам.

— Ну-ну… — изредка бубнил начальник.

Догадался ли он? Догадался ли, что Мартьянов чуть было не натворил? Вот только что, когда он, казалось бы, так уверенно раздавал команды.

Ночь дежурства подходила к концу. В комнату центрального пункта вливался с набережной чистый летний рассвет. Давно уже ушел начальник, сказав на прощание Мартьянову:

— А ты, брат, комбинатор!..

Григорий углубился теперь, в этот час энергетического затишья, в составление отчета. Происшествия, принятые решения, ликвидация аварии… Особо, в примечании, указал на отступление станций от правил. Информируют центральный пункт с опозданием. Задерживают переключения… Эти «мартьяновские примечания» стали уже притчей и не раз на совещаниях в Центрэнерго вызывали бурю. Руководители станций тоже ведь знали, как можно в ответ подвести мину под «детский сад». Так что за каждое примечание приходилось потом немало расплачиваться. Но Мартьянов продолжал их упорно писать. «В целях улучшения оперативной связи считаю нужным обязать станции…»

Сдав дежурство, Григорий вышел на набережную, неся, словно чемодан, свой объемистый портфель. Это кожаное сооружение, тисненое, потертое, со следами былых медалей и монограмм, — явный осколок старого мира, доставшийся в наследство профсоюзному комитету, было вручено Мартьянову в первые же дни прихода его на дежурный пункт. Такой обычай был заведен в Центрэнерго: дарить молодым специалистам портфели, как эмблему необходимой деловитости. Тысячи и тысячи людей в ту пору приобщались к политической, хозяйственной, научно-технической деятельности с портфелем в руке или под мышкой. Тяжелый, обременительный, но самый неразлучный спутник. Мартьянов дорожил им, гордился и, представьте, всегда находил, чем набить все его затейливые отделения. Книги, журналы, бумаги, чертежи и еще всякие принадлежности занятого и холостого человека, без которых, казалось, и минуты нельзя прожить.

Григорий любил этот ранний час после дежурства, когда город только еще собирается проснуться, улицы еще пустынны и не побежал еще первый трамвай по набережной вдоль кремлевской стены, царит рассветная тишина над рекой с узкими мостами, и только равномерно чиркающий звук плывет в воздухе: дворники метут мостовые.