Такая возможность в новом мартьяновском наброске и проглядывала: необходимое для этого сочетание реле и их контактов.

Первые же пробы на монтажном столе поселили надежду. Реле подчинялись послушнее. Одно, размыкая свои контакты, замыкало в тот же момент контакты другого, а то другое держало их ровно столько, сколько нужно, чтобы затем отпустить.

Разве это уже не осуществление тех самых временных зависимостей? Пусть пока в урезанном виде, но и это уже кое-что.

Вадим перестал подавать глубокомысленные реплики в потолок. Он теперь тихонько мурлыкал под нос, расставляя электрические детали к новому параду. Ох, и находчивые все же руки у него, когда начинает что-то наклевываться! А что, неплохой, в общем, парень, а?

Барометр настроений в полуподвале пошел уже на «переменно».

И вот однажды утром Мартьянов закрыл свой блокнот-календарь таким жестом, с которым говорит обычно директор своей секретарше: «Меня ни для кого нет». Утро решительного опыта.

Они расположились по разным концам длинного монтажного стола, на котором схема приобрела уже относительный порядок. Мартьянов стоял на одном конце. «Я диспетчерский пункт». Вадим Карпенко на другом: «Я подстанция». Между ними протянуты два провода (обратный не в счет). По этим двум проводам и должна быть разыграна вся телемеханическая пьеса в трех актах: движение, команда, сигнализация.

Итак, приступаем.

Мартьянов дает пуск. Тик-так, тик-так… — начинают мягко, едва слышно, пощелкивать шаговые искатели. Мартьянов поворачивает ключ, нажимает кнопку — и на другом конце, у Карпенко, совершается выбор объекта, расшифровка команды: кому делать и что делать. В ответ Карпенко посылает сигналы со своего конца: масляник докладывает о себе. Меняется цвет контрольной лампочки.

Начинаю! — объявляет Мартьянов, открывая новую порцию распоряжений.

Начинаю! — откликается Вадим, переходя на ответную сигнализацию.

Часами отстукивали искатели в комнате полуподвала. Тик-так, тик-так… Часами звучало в комнате только это слово: «Начинаю!», которым они, как мячиком, перекидывались через стол. Потом и оно стало ненужным, и все происходило само собой, подчиняясь лишь безмолвным электрическим импульсам, как и подобает в телемеханике. Спокойная, рабочая тишина, в которой раздается лишь мягкое пощелкивание искателей да едва различимый шорох переключающихся реле. Тик-так, тик-так… — плыло над столом, по комнате, по всему миру, лаская ухо Мартьянова. Музыка временных зависимостей.

— Сигнал победы! — объявил Карпенко и дал по проводам такую серию, что все контрольные лампочки на столе вспыхнули, как иллюминация.

«Сигнал надежды», — подумал Мартьянов. Он глядел на запутанную, довольно невзрачную со стороны картину монтажа, в котором заключено немалое. Первая собственная, отечественная система. И, шутка сказать, с экономией одного провода! Одно это уже ставило его в ряд настоящих исследователей телемеханики. Но… Не забывай, Григорий Иванович! Что для тебя должно означать то, что мигает сейчас так радостно лампочками на столе? Сам сказал: первое приближение. Всего лишь ступенька, с которой надо шагнуть выше. К тому, с чем не мог ты еще справиться и чего не захотели дать твои реле. Не забывай на радостях!

6

Оба они, Мартьянов и Карпенко, были заняты перетасовкой деталей на столе, когда в дверь кто-то стукнул и, не дожидаясь приглашения, вошел.

— Да-а! — с запозданием, машинально отозвался Вадим. Посетитель энергичным шагом направился прямо к ним, к монтажному столу. Круглолицый, с глазами чуть навыкате, немного повыше Мартьянова, но такой же плотный и тоже с неизменным объемистым портфелем.

— Вы Мартьянов?.. Я из Всеукраинского бюро Электропроекта. Меня направил к вам главный инженер (палец — в потолок, к верхним этажам). По интересующему вопросу… — проговорил он без предисловий и остановил взгляд на монтаже.

Мартьянов понял его по-своему.

— Ну, это еще вчерне, — сказал он и невольно поправил сбитые в кучу детали, как бы извиняясь за рабочий беспорядок.

— Ничего, не трудитесь, — заметил гость. — Мне ведь тоже приходится. Что же у вас тут?

— Система телеуправления.

— А-а! Откуда же?

— Да ниоткуда. Сами пытаемся.

— Так, так, — поощрительно произнес гость. — Вижу: кнопки управления, искатели, линия связи… Позвольте, а сколько же у вас проводов?

— Три.

— Ну да. И еще обратный?

— Нет, всего три! — с ударением сказал Мартьянов.

— Как — три?! Не может быть! — удивился посетитель, еще более выкатывая глаза. — Вы понимаете, что это значит?

— Понимаю, — с преувеличенной скромностью сказал Мартьянов. — Вот посмотрите, не правда ли обещающий принцип? — стал он объяснять.

— Интересно, очень интересно… — бормотал посетитель. — Вы знаете, это оригинально!

— Правда? — просиял Мартьянов, готовый выложить перед ним все сокровища своего подвала. Часто ли найдешь такого собеседника, который схватывает все прямо на лету!

Вадим Карпенко, соединяя проводники на другом конце стола, яростно шипел паяльником, показывая, что работа не ждет. Вмешиваться в разговор старших он не рисковал.

Мартьянов, взяв доверительно гостя под локоть, потянул его к панели с набором реле.

— Вот здесь… Извините, ваше имя? — спохватился он.

— Баскин Сергей Михайлович.

Мартьянов остолбенело уставился на него. Баскин… Инженер Баскин! Тот самый. Тот, о ком он думал не раз, с кем желал так сильно встретиться в дни первых своих шагов. Предполагаемый учитель, наставник… Он всегда представлялся Мартьянову пожилым, немного старомодным, почему-то с бородкой. А он в действительности вон какой, Баскин. Почти такой же, как сам Мартьянов, почти одних лет, молодой специалист, как говорят, и, очевидно по всему, такой же энергичный и деловитый. А Мартьянов писал ему тогда с надеждой, с замиранием опуская конверт в ящик. «Дважды писал без ответа», — кольнуло воспоминание.

— Вы помните, я писал вам? — спросил Мартьянов.

— Возможно, возможно… — рассеянно заметил Баскин. — Кажется, было. Да знаете, дела, всё дела. Не успеваешь.

Мартьянов вдруг потерял желание делиться с гостем своими замыслами. Он отошел от монтажного стола, сел за письменный. Ну-с, чем могу служить? — говорила его натянутая фигура. Суровая фигура в старом рабочем френче.

Баскин уселся рядом на табуретку, невозмутимый, как бы забывший моментально про макет, который он только что расхваливал, и преследующий сейчас единственно лишь собственную цель.

— Вы получили мои предложения к пятилетнему плану? — начал он опять без предисловий.

— Мы будем рассматривать их на секции в наркомате… — ответил Мартьянов, решив держаться официально. И тут же брякнул против всякой логики: — Системы, которые вы рекомендуете, мало прогрессивны!

— Ну, это вы напрасно, — выпятил твердый подбородок Баскин. — Я их сам обсасывал, системы общепринятые.

— Нет, это не так! — сел уже в свое седло Мартьянов.

— Напрасно волнуетесь, — с тяжелым спокойствием сказал гость, будто и не слыша возражения Мартьянова. — Я эти схемы уже опубликовал. А знаете, раз напечатано, значит, имеет как бы силу.

— Напечатать можно и ответ на ваши схемы.

— Совершенно справедливо. Так же, как и на вашу, — согласился Баскин, кивнув в сторону монтажного стола. — И, право, стоит ли нам ссориться из-за пустяков, — добавил он с усмешкой.

Но Мартьянов отличался тем, что он всегда ссорился из-за «пустяков». И гостю ничего не оставалось, как только возможно скорее, с достоинством ретироваться. Он обернулся на пороге и сделал ручкой:

— Желаю успеха!

Вадим состроил было рожу ему вдогонку, но, взглянув на Григория Ивановича, угадал: реплик никаких не должно быть.

— А ну, по местам! — скомандовал Мартьянов, подходя к монтажу.

Где это реле, которое он отложил при входе гостя?

Но сегодня у него что-то больше не клеилось. Детали на столе лежали, словно мертвые, чужие, в пальцах были какие-то неподатливые. То противное состояние, которое Мартьянов называл «голова и руки врозь»… Баскин, Баскин! Лучше бы ты и оставался лишь как подпись: «Инж. С. М. Баскин».