Сукхраму показалось, что пошатнулось подрубленное безжалостной рукой могучее дерево. Каким надменным и недоступным казался англичанин еще вчера! Можно было подумать, что он крепок, как сталь, и родился только для того, чтобы повелевать!..

Старый англичанин закрыл лицо руками. Теперь он никому не сможет смотреть в глаза. Он подумал о своих друзьях и знакомых и живо представил себе, как все они с насмешкой поглядывают на него. А он еще покровительствовал этому Лоуренсу! Даже устроил его на службу! И вот благодарность! Какой позор!

Старик бессильно опустился на стул и уронил голову на руки.

Родник пробивает себе дорогу сквозь камни, прогрызает скалы и выбивается на поверхность. Поток слез хлынул из глаз старика. Из тех самых глаз, что повелевали сотнями тысяч нищих и голодных людей.

Сукхрам был поражен. Он никак не мог поверить, что и у англичан есть сердце, способное болеть и страдать. А он-то считал, что они — господа, что они не страдают и не ненавидят, подобно простым людям, а рождены только для удовольствий, только для того, чтобы повелевать и править.

Сегодня все его прежние представления были опрокинуты. Когда Сукхрам увидел, что его сахиб тоже человек, что ему свойственны те же чувства и переживания, что и людям, страх, который постоянно испытывал Сукхрам перед господином, стал исчезать.

Через некоторое время старик встал, походил по комнате, нагнулся и поднял с пола пистолет. Сукхрам молча наблюдал за ним. Но вот Сойер направился к двери.

— Господин! — остановил его Сукхрам.

— Ну? — Сойер обернулся.

— Господин! Отдайте, пожалуйста, это, — Сукхрам показал на пистолет.

— Не бойся. Я не буду в него стрелять, — ответил старик.

— Так зачем он вам? Я боюсь за вас. Ваш гнев еще не прошел. Вы же знаете, что будет потом!

— Что же? — машинально спросил старик, и в его ушах зазвенел доносившийся со всех сторон смех соотечественников. Ему показалось, что яркое пламя охватило британский флаг и яростно пожирает сине-красное в лучах полотнище.

— Господин, положите пистолет вот сюда, — сказал Сукхрам, показывая на ящик стола. Глаза старика потеплели. Сегодня во всем его поведении не чувствовалось обычного превосходства. Он смотрел на Сукхрама как на равного. Несчастье сближает людей.

— Принеси мою трость, — сказал старик, сунув пистолет в карман.

Сукхрам сбегал за тростью. Взяв трость, старик направился к Лоуренсу. Теперь он казался совершенно спокойным, только глаза слегка посерели от холодного бешенства.

Когда Сусанна и Каджри вбежали в комнату к Лоуренсу, тот уже изнемогал от побоев.

— Я виноват, простите, умоляю вас!.. Я уеду в Англию… простите меня… — стонал он.

Но ярость старика не утихала.

Сусанна мельком взглянула на Лоуренса и молча ушла к себе. Сукхрам закрыл входную дверь, чтобы никто не знал, что происходит в доме.

— Отпустите меня… Ради нашей Англии простите… — стонал Лоуренс.

Сойер не заметил, как тот лишился чувств.

— Останови сахиба, не то он убьет несчастного! — сказала Каджри Сукхраму.

— Господин, хватит! — проговорил Сукхрам, схватив Сойера за руку.

Наглец, хватать за руку самого политического агента! Но сегодня старик отбросил все условности. Сегодня его гнев утверждал справедливость, человечность, а не стоял на защите беззакония и Британской империи. И Сойер забыл о том, что он всевластный господин, а перед ним его раб.

Сукхрам забрал трость из рук старика. На лбу у Сойера выступили крупные капли пота. Каджри побежала и принесла воды.

— Выпейте, хозяин, — сказала она.

Старик взял дрожащими руками стакан и стал пить большими глотками. Еще вчера он церемонно усаживался за стол и не принимался за еду, не выпив бокала хорошего вина. Он частенько выпивал больше, чтобы казаться грозным и страшным. Надменность, которую он считал необходимым атрибутом своего высокого поста, заслоняла в нем все человеческое. Но сегодня все рухнуло в одно мгновение…

Когда Сойер подошел к Сусанне, та уже успела переодеться. Она робко взглянула на него своими глубокими глазами.

— Как мог он превратиться в такого дикаря? — проговорил старик, прижимая ее к своей груди. — Сусанна, девочка моя!

Нахлынувшие чувства мешали ему говорить, да и не было слов для утешения. Чем мог он утешить опозоренную дочь?

Сусанна опустила голову.

— Не сердись на меня, отец. Я не виновата. Я никогда не давала ему повода, — тихо сказала она.

— Верю, дочь, ты чиста, я знаю. Но я ума не приложу, что нам теперь делать? — проговорил старик.

Сусанна ничего не могла ответить.

Сойер сел и закурил трубку.

— Кто еще знает об этом? — спросил он Сусанну.

— Никто. Только эти двое. Но на них можно положиться.

— Так-так, — буркнул старик.

Сукхрам стоял перед ним, почтительно сложив руки. Старик задумался.

Каджри взглянула сначала на Сукхрама, потом на Сусанну. Глаза Сусанны светились благодарностью. Какая она была красивая! Страдание сделало ее еще более привлекательной. Золото очистили от грязи.

— Господин, что с ним делать? — глухо спросил Сукхрам.

Сойер ничего не ответил. Но сегодня он впервые посмотрел на Сукхрама нерешительно, как бы говоря: я не знаю, подскажи, как мне быть.

И Сукхрам понял его.

— Господин, отошлите отсюда младшего сахиба, — сказал он.

— Куда?

— Пусть едет, куда хочет.

— А если он кому-нибудь расскажет?

— Нет, господин. Как будет он об этом говорить? Ему еще тайком придется лечиться от побоев. Да если он скажет, кто ему поверит?

— И ты отвезешь его? — спросил старик, словно у него не хватало смелости самому сделать это.

— Да, господин.

— Куда?

— Господин, я отвезу его на станцию, куплю билет и посажу в поезд.

— А если кто узнает?

— Кто же может узнать?

— Ох! — со стоном вырвалось у старика. — Хорошо, ступай и делай как знаешь.

Сукхрам вошел к Лоуренсу. Он развязал его и поставил на ноги. Но тот зашатался.

Каджри принесла булку и чай.

— Присядь, сахиб, — сказала она.

Лоуренс не понял. Тогда она усадила его на стул, сама присела рядом и стала поить его чаем.

Лоуренс смотрел на свои руки: они были сплошь покрыты синяками и ссадинами. Каджри стало его жалко. Чутьем она понимала, что нравится англичанину. И он тоже нравился Каджри. Так уж устроена жизнь: женщина, даже замужняя, невольно, порой сама того не замечая, стремится понравиться мужчине. До тех пор, пока женщина молода, она проверяет свою красоту и обаяние по взглядам мужчин. Она ревниво смотрит по сторонам: привлекает ли она к себе посторонние взгляды? Если на нее засматриваются, значит, она все еще нравится. Внимание со стороны Каджри помогло и Лоуренсу почувствовать, что он еще мужчина и, несмотря ни на что, в нем еще осталось нечто притягательное. Что ж, пусть хоть сострадание. Ему стало жалко себя, он положил голову на плечо Каджри и зарыдал. Каджри погладила его по голове, заставила снова сесть прямо на стуле, а потом кивком головы поманила за собой.

Лоуренс покорно шел за ней. В гостиной Каджри показала ему глазами на Сусанну, и он в присутствии Сойера бросился Сусанне в ноги и горько расплакался. Но его плач не разжалобил на старика, ни Сусанну. Оба они молчали. Сусанна брезгливо отодвинула ноги. Каджри раскрыла было рот, чтобы попросить госпожу простить его, но так и не решилась что-либо сказать.

— Уведи его! — приказал Сойер.

Каджри увела Лоуренса. Он все еще всхлипывал. Каджри краем сари вытерла ему слезы, Сукхрам принес одежду. Лоуренс молча собрался.

— Молодой сахиб заболел, всю ночь метался в жару. Мэм сахиб совсем измучилась с ним. У сахиба был приступ лихорадки. Совсем ума лишился. Вскакивал с кровати и бросался бежать. Мне пришлось связать его и уложить в постель. Теперь везу его отсюда… — громко рассказывал Сукхрам слугам.

— Куда, в город? — полюбопытствовал садовник.

— Конечно, какое здесь может быть лечение? Посажу его в поезд и вернусь. Заложи-ка коляску заминдара.