— Оставайся дома, Каджри. Я схожу в деревню на ярмарку и сегодня же принесу тебе все. Одна-две партии в карты, и я выиграю тебе ткань с каймой, шитой золотом. Зачем тебе страдать, если у тебя есть муж? Я приду и сам разодену тебя, а потом пойдем к Пьяри.

— Нет, нет, Сукхрам! Я тоже пойду на ярмарку. Я буду петь и плясать. Что заработаю, то заработаю. А торговать собой не буду.

Я сжал ее в объятиях. На глазах Каджри заблестели слезы.

— Настоящий мужчина, Курри не был таким. Почему ты такой хороший, Сукхрам? Я не встречала таких карнатов[48], как ты.

— Карнатов! — закричал я. — Я чужой им!

— Разве ты не из нашего племени? — удивилась Каджри.

— Нет! Моя мать была натни, но отец мой — тхакур.

— Только-то, — засмеялась Каджри. — Сколько таких детей рождалось у наших женщин! Но ты нат, раз тебя родила натни!

— Нет, Каджри, это совсем не так. Пойдем. — Я взял ее за руку и повел за собой. Мы пошли прямо по тропинке. По дороге нам встретился Мангу.

— Эй, Мангу! — окликнул я его. — Возьми, здесь шестнадцать ан… Отдай их старой Рамо. Ее внук болен.

У Мангу заблестели глаза, когда я выкладывал монеты ему на ладонь.

— Смотри, Мангу, отдай ей деньги, не то будет плохо!

Мангу расправил свои могучие плечи и пробасил:

— О чем ты говоришь, Сукхрам! Скажи, ты не будешь против, если я отдам деньги от своего имени?

— Это еще что за фокусы? — возмутилась Каджри. — Ты только послушай, что говорит этот мошенник.

— А зачем тебе это понадобилось? — поинтересовался я.

Мангу смутился.

— Моя жена умерла, ты знаешь об этом, — сказал он. — Сын старой Рамы бьет и мучает свою жену… Ну так вот, если я дам ей эти деньги, она, может быть, уйдет ко мне…

— Ну и мужик! Ты что же, хочешь привести в дом жену на чужие деньги?

Мангу зло посмотрел на Каджри, а потом умоляюще заглянул мне в глаза.

— Будь по-твоему, Мангу, — согласился я. — Отдай ей эти деньги от своего имени. Может быть, тебе и повезет. Но, Мангу, я взял эти деньги у Каджри. Обещай мне, что ты отдашь их.

— Клянусь! — твердо сказал Мангу.

— И смотри, чтобы все деньги пошли на малыша!

— Хорошо.

Мангу ушел, а Каджри уставилась на меня.

— Да ты вроде как святой! — прошептала она. — Я буду молиться за тебя. — Каджри приложила ладони к ушам и защелкала пальцами, показывая, что берет на себя все мои болезни и несчастья.

— Ладно, пойдем, — позвал я.

Каджри покорно шла следом. Я широким шагом шел вперед, она едва за мной поспевала. Дорога была неровной, каменистой. Пройдя один кос[49], Каджри стала задыхаться, а следующие полкоса ей пришлось бежать, чтобы догнать меня. Начался спуск, усеянный острыми голубыми камнями, они больно резали ноги. Каджри не выдержала и опустилась на землю.

— Дай дух перевести, — взмолилась она. — Куда ты несешься?

— Пошли, пошли, — я взял ее за руку и рывком поднял с земли.

Она покорно двинулась за мной и старалась не отставать.

— Ты мужчина, у тебя такие шажищи, — причитала она на ходу, — мне за тобой не поспеть.

Наконец мы достигли косогора. Начался подъем. Теперь мы карабкались прямо к вершине. На полпути Каджри окончательно выбилась из сил.

— Сжалься, молю тебя! — закричала она. — Я сбила все колени. Не могу я больше.

Вершина все приближалась, теперь мы уже ясно ее видели, но тут Каджри упала. — Не могу, — чуть не плача сказала она. — Я думала, гора небольшая, а она вон какая! Подожди хоть чуточку! Я никогда не взбиралась так высоко. Конца не видно! Долго еще идти?

— Идем, идем. — Я обхватил ее за талию и приподнял.

Мы снова стали карабкаться вверх, но подъем становился все круче и круче. Каджри уцепилась за меня. Она тяжело дышала, ловила ртом воздух и наконец, не выдержав, легла прямо на камни.

— Сжалься! — простонала она. — Больше не могу!

— Устала? — участливо спросил я и огляделся. До цели было еще далеко.

Каджри растирала отекшие ступни.

— Ноги будто свинцом налились, — пожаловалась она, — так больно!

Я опустился на землю рядом с ней, закурил.

— Неужели ты не устал? — удивленно спросила она.

— Я давно привык лазить по горам, — ответил я, выпуская струйки дыма.

Ветер крепчал, стало холодно.

— Взгляни, какая красота, Сукхрам! Посмотри вниз, на поля, они словно маленькие зеленые лоскутки. А дома маленькие-маленькие! Внизу все кажется таким большим, а отсюда… Да ты только посмотри, Сукхрам! Вон, видишь, буйвол ногами передвигает, он совсем крошечный, будто не буйвол, а собачонка!

— Ладно, вставай, хватит болтать!

— У меня ноги не идут.

— Эх ты, а еще молодая!

— Нет, нет, нет! Я старая, старая! Иди сам. Куда ты меня ведешь?

— Осталось еще три подъема.

— Три? — воскликнула Каджри и улеглась.

— Хорошо! Я понесу тебя на плечах.

— Ох, нет, — смутилась Каджри. — Что люди скажут?

— Снизу ничего не разглядят. Посмотри вон на то дерево дхо[50], снизу оно кажется таким маленьким, а гляди, оно гораздо, выше нас.

Каджри взобралась мне на плечи, свесила ноги и ухватилась руками за волосы. Я стал медленно карабкаться выше и выше. А Каджри только удивлялась моей силе.

Первый подъем я одолел и скомандовал:

— Слезай, горная козочка!

Она сползла и рассмеялась. А потом, вдруг посерьезнев, сняла с шеи амулет и повязала его мне на руку.

— Зачем это?

— Его дала мне мама перед смертью. «Повяжи его своему сыну, — сказала она, — и ничей дурной глаз не коснется его». Ты очень сильный, Сукхрам. Я повяжу его тебе, чтобы никто тебя не сглазил, когда я умру.

Я внимательно разглядывал амулет.

— Выходит, я тебе вроде сына теперь?

— Когда у меня будет ребенок, я сниму с тебя амулет и повяжу ему, я люблю детей, — проговорила Каджри, располагаясь в тени большой каменной глыбы.

— Ты опять расселась? Пошли!

— Я больше не сяду к тебе на плечи. Мне страшно. Когда ты наклоняешься, мне кажется, что я вот-вот упаду и выбью себе все зубы. Душа в пятки уходит.

— Я же иду маленькими шагами. Прежде чем поставить ногу, пробую, выдержит ли камень.

— Нет, все равно я не сяду.

— Ну хватит, полезай мне на спину.

Каджри стала отнекиваться, но я взял ее, поднял, закинул на спину, словно кожаный мех для воды, обхватил руками ее ноги и медленно продолжал подъем. На этот раз я преодолел оба склона без остановки.

— Ты не человек! — стонала за спиной Каджри. — Как ты можешь идти без отдыха? Смотри, не поскользнись! Взвалил меня на плечо, словно мешок, у меня все тело болит.

Я добрался до самой вершины и стряхнул Каджри на землю.

— Ой, убил меня, сумасшедший! Белены объелся!

Я устало опустился на камни.

— Каджри, — переведя дыхание, сказал я. — В тебе не меньше двух с половиной манов[51] веса. Клянусь тебе! Взвали этот груз на осла — не снесет. А с виду вроде нежная, как лепесток.

В глазах Каджри вспыхивали то смех, то досада.

— Хватит! Ты поднял меня на руки, только когда я все ноги сбила об эти проклятые камни! С чего ты взял, что я тяжелая? Лучше на себя взгляни: туша не меньше, чем у купца-ростовщика. А я легонькая, все говорят.

— Ах, вот как!

Мы оба рассмеялись.

Наступил полдень. Далеко в горах слышались крики пастухов. Пасущиеся на соседнем склоне коровы казались белыми неясными пятнышками. Под деревом сидели мальчишки; кто-то играл на свирели.

— У меня так ноги разболелись, нет терпения, — пожаловалась Каджри.

Я подсел к ней, положил ее ноги себе на колени и стал растирать.

— Что ты делаешь?! — вспыхнула Каджри. Ты же сам устал.

— Я уже отдохнул.

— Да не коснется тебя дурной глаз, — произнесла Каджри. Потом притронулась к моим ногам и спросила: — Почему у мужчин столько силы?