Найл, вы сделали выбор. Джерадин ни в чем не виноват. Вы сами виновны во всем.

Вот так. Она дошла до того, что совершает нападки на людей, прикованных к стене, обвиняя их в скверной логике и в слабом моральном духе. Даже если те помогли врагу. Что дальше? Начать избивать калек?

Найл тоскливо спросил из тьмы:

— А какой выбор у меня оставался? Что я мог сделать?

О, дьявольщина. Териза заставила свои пальцы выпустить цепь.

— Вы могли отказаться.

— Вы не слышите себя? — В нем все же сохранилось немного гнева. — Тогда он уничтожил бы Хауселдон. Убил бы всю мою семью — всех, с кем я вырос, — стер с лица земли мой дом… все, что я люблю.

— Нет, Найл. — Она вздохнула. Ей постепенно удалось справиться с тошнотой, со скачущим пульсом, с желанием причинить кому—нибудь боль. Он и так будет страдать, страдать жестоко. Ей не было нужды увеличивать силу удара. — Это вы не слушаете. Он все равно уничтожил Хауселдон. Он сжег его дотла, и пока мы с Джерадином были там, он пытался убить нас. Ваше пособничество ничего не изменило. Вы помогли ему в обмен ни на что.

Вот так. Я все сказала.

Поодаль Найл тихо застонал, словно она воткнула ему нож под ребра — словно она разбила его защиту, растоптала его доводы в свое оправдание, позволявшие ему выживать в этой темнице.

Териза приблизилась к нему, чувствуя себя не меньшим чудовищем, чем совершающий насилие над детьми, и такой же беззащитной, как насилуемый ребенок.

— Найл, прости. — Она погладила его по лицу, пытаясь успокоить. Ее рука стала влажной от его слез. — Мы обязательно выберемся отсюда. Непременно. Я говорила с твоей семьей. Я знаю, что они все понимают. Они знают тебя. Они знают, что ты никогда не предал бы Джерадина… разве что хотел бы защитить их. И это бы помогло, если бы он не сбежал — если бы мы с ним не попали в Хауселдон.

Затем, молясь, чтобы никто не услышал ее, высказав все, что хотела, против себя, она приблизила губы к его уху и прошептала:

— Они в безопасности—Все они ушли из города. Они ушли на Сжатый Кулак и спрятались там. Готовясь защищаться.

Эремис не знает об этом. Дрожа от того, что так рискнула, она вернулась к кровати и села. Найл не откликнулся. Она даже не знала, услышал ли он ее. Но она сделала то, что хотела. Она должна была сделать это ради себя. Через некоторое время она вернулась к своему первому вопросу — единственному вопросу, ответить на который мог только Найл.

— Найл, ты знаешь где мы?

Через мгновение она услышала приглушенный вздох; похоже, Найл поднял голову.

— Я предполагаю, в Эсмереле. Не знаю. Я никогда не видел этого места, пока меня не заточили… не воплотили здесь. Он говорил, что это Эсмерель.

— Найл… — небрежная угроза в голосе Мастера Эремиса была несомненной. — Я приказал тебе не разговаривать с ней.

Ошеломленная и встревоженная Териза повернулась лицом к Мастеру. Но она не запаниковала. Она была слишком разгневана и испытала слишком много боли, чтобы впасть в панику.

— Почему? — спросила она, прежде чем успела задуматься, задрожать. Силуэт Воплотителя, такой же неясный, как силуэт Вагеля, на фоне двери казался более черным пятном. — Вы получили все, что хотели. Почему вы издеваетесь над ним? Он не причинил вам вреда.

— Что это, миледи? — буркнул Эремис. — Вопросы? Вызов в голосе? Отвратительное начало для любовных игр. — Он говорил убежденно, с невероятной уверенностью в себе — и резче, чем раньше, словно за время отсутствия пережил неприятный разговор. — Странно, что вам не интересно, о чем мы с верховным королем говорили.

Териза не дала увлечь себя словами.

— Меня не волнует верховный король. Речь о Найле. Для чего он вам? Почему вы не отпустите его?

Почему вы приковали нас здесь вместе? Почему вы хотите, чтобы он знал, что вы сделаете со мной? Сосредоточиться.

Пустое темное пространство, провал в сознании. Ярость и кровь.

— По той же причине, по какой я нуждаюсь в вас миледи.

— Мастер не скрывал радости. — Чтобы мое торжество было окончательным. Вы останетесь моей пленницей, когда мои враги двинутся на меня. Они попытаются спасти леди Теризу де Морган с ее странными талантами. Они создадут союз или не создадут. Они уничтожат друг друга — или нет. Что бы ни случилось, в конце концов они прибудут в Эсмерель.

Тогда я отпущу Найла. Я не такой безжалостный, каким вы меня считаете, — я не буду мучить его бесцельно. Он будет свидетелем того, что я сделаю с вами, пока вы ждете своих спасителей. — Нескрываемое удовольствие в его голосе подействовало на Теризу, словно холодный душ. — А когда я буду готов, я отошлю его — пусть расскажет обо всем, что я сделал с вами.

Тогда Джерадин начнет понимать, какой груз взвалил на себя, пытаясь сопротивляться мне.

Нет. Никогда. Никогда.

Сосредоточиться. Заставить себя…

— Сукин сын.

Он был достаточно близко, чтобы достать ее. Он мог ее ударить. Териза чувствовала его присутствие, давление, которое исходило от него; ей казалось, что она чувствует привкус его желания. Но он не ударил ее.

— Подойдите ко мне, миледи, — сказал он, словно был уверен в ней. — Вот как вы разговариваете с человеком, который владеет вами? — Он вытянул руку и провел пальцем по ее щеке. Когда Териза не вздрогнула, он сунул руку под ворот ее рубашки. Его рука начала медленно сжиматься. — Нужно использовать силу, чтобы научить вас вежливости?

Пустое пространство; провал между ними. Териза исчезала во тьме, все больше удаляясь от Эремиса; ее разум был полон изображений в зеркалах; все они были нематериальны; сосредоточься и думай.

— Нет, — сказала она, держась от него на таком расстоянии, что он никак не мог овладеть ей. — Снимите цепь. Позвольте мне показать, чему я научилась у Джерадина.

Она не пыталась говорить кокетливым или беспомощным тоном, чтобы сократить дистанцию между ними.

Ловушка, которую она расставила для Мастера, походила на ту, которую он сам использовал против своих врагов. Очевидная. Неотвратимая. Как он мог сомневаться, что он для нее нечто существенное, что он может контролировать ее, покорить ее, победить, когда захочет? Сопротивление лишь делало ее последующую сдачу более приятной.

Хмыкнув, он потянулся к руке Теризы и со щелчком открыл замок.

Так как она была слишком далеко, она ничем не выдала себя. А оттого, что ее переполнял гнев, не колебалась.

Прежде чем он успел перехватить ее, Териза что было сил ударила его ногой в пах.

Эремис застонал от изумления и боли и резко отпрянул.

И почти сразу восстановил равновесие, опомнился от шока. Она хотела услышать, как он будет ругаться от боли, жадно хватая ртом воздух; но он не доставил ей такого удовольствия. Брань, сорвавшаяся с его губ, была незатейлива: она, мол, зашла слишком далеко, и это ей даром не пройдет.

Он резво прыгнул вперед, чтобы схватить ее и наказать.

Но недостаточно резво. Пока он двигался к ней, Териза прикоснулась к вечности.

Это заняло всего лишь промежуток между двумя ударами испуганного сердца — но этого хватило. Зеркала сияли, принимали форму и освещались; их было множество: хаос и осколки. Но ей нужно было всего одно изображение, самое резкое, с такими подробностями, словно те впечатаны в ее мозг.

Песчаная дюна, застывшая в безвременье между стремительными ветрами и безвоздушным пространством.

Она не задумалась, где видела это изображение раньше. И это ее не волновало. Едва увидев его, она поняла, что оно предназначено ей…

…и прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота.

Эремис тянулся за ней, пытаясь схватить за плечи и одновременно ударить. Только чутье подсказало ему в последний миг отстраниться и избегнуть опасности, пока она, теряя сознание, уплывала внутрь стены.

В свет ламп; на пол, оказавшийся настолько жестким, что у нее перехватило дыхание.

Она долго не могла выговорить ни слова. Она не могла ничего сделать, лишь смотрела на Знатока Хэвелока, Мастера Барсонажа и Джерадина, которые уставились на нее, словно она восстала из мертвых.