Все осталось как было, и гости начали умывать руки, как требовал того обычай. Шаманы тоже поспели к сосудам. Но вода в них окаменевала, как только шаман прикасался к ней. При всех усилиях, им нельзя было добыть ни капли и к довершению позора, им среди такого великолепного пиршеств пришлось еще и голодать. Подносимые им блюда улетали от них так быстро, что им не удавалось даже коснуться лакомств, коими пресыщались шигемунисты. Такие мистификации довели несчастных до уныния. Они сидели окаменелые и недвижные. Так что все вельможи презрели черную веру и обратились к желтой. Шаманам ничего более не оставалось, как бежать от общего посмеяния и втайне придумывать средства к поправлению дела.

И вот, когда они сидели, убитые горем, к ним явился легион лукавых духов (Шимнусов) с предложением услуг, в случае обещания им покорности. Шаманы обещали. И тут же из среды их избраны были шесть представителей, которые, кроме личных достоинств, еще принадлежали к знаменитым родам, искони хранившим шесть господствующих в мире зол.

Вожди эти, приняв в свое распоряжение полчища лукавых духов и сопутствуемые ими, пробрались в местопребывание Тойна Годомы и напали на него. Произошло ужасное зрелище. Земля затряслась под ногами Годомы, стихии забушевали вокруг него; град и молнии сыпались на его главу. Все было напрасно! Годома стоял твердо и только посмеивался. Но его сторонники испугались. Это обстоятельство дало смелость врагам Будды обратиться к Об-гамби с просьбою предписать Шигемуни, чтоб он вступил в публичное состязание с представителем черной веры, и Шигемуни согласился.

Начались приготовления, и все были уверены, что шаманству готовится роковой удар, под тяжестью которого должно оно исчезнуть навсегда. Но каково же было общее изумление, когда пронеслась весть, что Шигемуни и его 1200 священников бежали, не дождавшись дня, назначенного для состязаний, и скрываются в области Вайсали. Шаманы мчались за беглецами, оглашая путь победными криками. Туда же отправился и сам Об-гамби, чтобы узнать причину странного поступка перевоплотившегося Будды. А он повторил ту же историю и в Вайсали. Сперва он показал готовность вступить с шаманами в состязание, а потом изменил своему слову, и за день до срока ушел в область Гоосамбир. Оттуда таким же образом он переправился в Баранзу а потом в Тигисари, в Варкасон, в Габалик и далее, — в такие же таинственные страны, которые впоследствии стали усердно, но мало успешно разыскиваться буддологами. Переходя из страны в страну, от одного народа к другому, он достиг страны, где владычествовал Добропобедный и здесь решился приступить к развязке.

В первой четверти Белого месяца, после сытного обеда и находясь в наилучшем расположении духа, он воткнул в землю свою зубочистку, и она, как когда-то жезл Арона, к общему удивлению, мгновенно расцвела и представила огромное ветвистое дерево, обремененное множеством разных плодов, и все, кроме шаманов, наслаждались ими. Потом в той же стране он произвел две горы, из которых одна наполнилась бесчисленными сокровищами, а другая — цветами и травами, врачующими все недуги.

В изъявление благодарности одному хану, он пополоскал свой рот и выплюнул из него столько воды, что произвел огромное озеро, обогатившее всю страну. Одним мановением своей руки он произвел восемь больших рек. Гостя у одного хана, он испустил изо рта такой свет, который озарил весь мир и уврачевал все недуги. В области Лизей-ори он наделил всех обитателей способностью узнавать, что мыслят другие. А после поражения шаманов волоса его сделались светозарными, и отразился его образ на тверди небесной, в 38 тысячах повторений (Улиг. Далай гл.3).

Слава его загремела повсюду и всех приводила в восторг и удивление. Ханы и народ спешили на поклонение к великому учителю и сопровождали его до самой области Бурхан-хана.

Но шаманы ни на что не обращали внимания. Увлекаемые злым роком, они настаивали на том, чтоб сразиться с Шигемунием, и выступили против него, в числе шести сот человек.

Шигемуни в это время возлежал на львином седалище, со своими последователями Асури и Хогмузду. Остальные лица, в том числе и ханы, заняли места в почтительном отдалении от них, и все, от первого до последнего, хранили глубокое молчание, надеясь видеть небывалое в мире состязание.

Но случилось то, чего никто не ожидал. Шигемуни, не удостоив шаманов ни словом, ни взглядом, решил участь их одним мановением руки. Земля затряслась, раздался оглушительный звук, похожий на рев слона; из земли вышел огонь и выскочили гении, которые, виде грозных богатырей, ринулись на шаманов и стали поражать их. Несчастные искали спасения в бегстве. Но река преградила им путь и погибель их сделалась почти всеобщею. Из шести сот тысяч уцелело всего двести шаманов. И они-то, рассеявшись по свету, послужили средством к сохранению «черной веры», которая и до сих пор удерживается ее последователями.

Легенда эта достаточно показывает, что на севере Азии буддизм, откуда бы он ни пришел, сопровождался жестокой борьбой с шаманами. Но по мере того, как властелины подчинялись влиянию нового вероучения, положение шаманистов становилось затруднительным. Одни из них принуждены были уступить силе, другие рассеялись по менее культурным местам.

Известно, что область этой веры некогда была очень обширна. И до сих пор последователи шаманизма находятся между манчжурами, монголами, тунгусами, калмыками, якутами, чукчами, татарами, остряками, чувашами, черемисами, вотяками, киргизами и разными другими мелкими племенами, не исключая островитян тихого океана. Их догматы и обряды, предания и поверья различаются лишь условиями жизни каждого народа. Допуская во вселенной действие двух начал — доброго и злого, шаманизм признает необходимым служить и тому и другому. У монголов эта догматика выражается в таких положениях:

Между их божествами первое место занимает Тангери, как источник жизни и всякого добра, а его дети Тенгерины представляют собой олицетворение сил природы, стихий и даже человеческих страстей. Таковы, например, 1) Багатор тенгери, гений храбрости; 2) Дайсун Тенгери — покровитель войны и девяноста девяти гениев, господствующих над горами, реками, лесами, пустынями, зверями, как это видно из следующего напева:

Девяносто девять Тенгеринов!

Внимайте словам нашим!

Алтай хан, Кунтей хан…

Вы, владычествующие повсюду,

Поспешите к нам!

Духи, входившие в эту категорию, делятся на благодетельных и злых. Первые из них не возбуждают опасения. Они и являются лишь там, где нужна их помощь и услуга, а последние питают всегдашнюю вражду не только к людям, но и к самому небу. Их-то шаманизм боится и вменяет в главнейшую обязанность укрощать их злобу жертвами и молитвами. Они однако те же, как и в буддийской духологии. Из них Элье является в виде коршуна, который, сидя на диком коне и впустивши когти в его гриву, стрелою мчится по горам и степям. Албин, шатаясь по дебрям и распутиям, делает оклики, зажигает ложные огни, представляет фантастические виды и заставляет путников блуждать. А Вук принадлежит к числу домовых и, поселившись в юрте, не дает покою.

Среднее место между добрыми и злыми духами занимают Онгоны, т.е. души людей, которые прославившись в жизни злыми или добрыми деяниями, не прервали и по смерти своих прежних отношений к миру и продолжают действовать то во вред, то в пользу живых. Первые из них наносят поветрия, причиняют тяжкие болезни, губят детей, изнуряют скот и являются бичом того племени, среди которого водворились.

Обрядовая часть шаманства имеет много сходства с Докшитским отделом буддизма.

Рождение дитяти и наречение ему имени сопровождается домашним праздником. Но если опасаются за жизнь ребенка, то призывают шамана. И он, совершивши заклятия и возлияние, ставит на почетное место свою уродливую маску, составляющую принадлежность служебного шаманского наряда, и долг шамана наведываться о здоровье ребенка и исправлять при нем обязанности жреца, магика и врача.

При совершении брачных союзов поклоняются огню, совершенно так, как и буддисты. Но заплатив колым, жених вступает тут в права мужа часто без всяких формальностей. В свою очередь и жена, по возвращении колыма, считается независимою или муж передает ее другому за былык, т.е. дар. Здесь допускаются всевозможные перемены, без малейшего внимания к условиям семейного счастья.