«В мое правой руке цветок ненюфар,
А в левой руке цветок утпала;
Один с нежным, другой с жестким стебельком,
Какой хочешь, выбирай.
Жена, поняв, что он сделался мудрым, стала весьма почитать его. А так как он сделался таким чрез чрезвычайное благоговение к богине Кали, то его прозвали Калидаса, то есть рабом Кали. В то же время он стал первой драгоценностью между всеми поэтами. Он сочинил вестники облаков и многие другие поэтические шастры. Калидас принадлежал к неправославным.
Такова история буддизма в изложении среднеазиатского историка Даранаты в начале ее средней части. Раскроем теперь эту книгу наудачу и в конце средней части. Попадаем на 23 главу «О происшествиях во время учителя Дигнага», где читаем:
«Царю Шубасаран привиделось во сне, что если он пригласит в свое царство Ария Авалокитэшвара, то в Джамбудвипе прекратится голод и эпидемия и настанет благоденствие, и чтобы для этого он отправил Упасака, живущего в лесу. Царь позвал Упасака и дал ему жемчужное ожерелье и пригласительное письмо к Авалокитэшвара, да на дорогу денег. Упасака подумал: дорога трудная и далекая и может случиться опасность для жизни; но так как меня посылают в жилище божества, то нельзя не послушаться. И так, взяв путевник на Потала, он отправился в путь и наконец прибыл к монументу превосходного накопления плодов. Отсюда путь на Потала шел несколько времени под землей и снова выходил на поверхность; но говорят, что ныне это место занято морем и путь для людей прекращен. Но в то время еще существовал путь и по нему-то отправился Упасака. Здесь преградила ему путь большая река, но он, как было сказано в дорожнике, помолился Таре и явилась одна старуха, которая и перевезла его на лодке. Снова прегражден был путь озером, но по молитве Байкути, одна девица перевезла его на плоту; далее он встретился с горящим лесом, но по молитве Хаягриве, пошел дождь и огонь потух, а гром указал дорогу. Еще пресекла путь пропасть, простирающаяся в глубину на несколько миль, но по молитве Зкаджати, огромный змей образовал из себя мост, по которому перешел Упасакаю Затем преградили путь множество обезьян, ростом со слона, но по молитве Амогапаша, эти огромные обезьяны открыли дорогу и снабдили лучшей пищей. Когда потом он прибыл к подошве горы Потала, то путь прегражден был утесом, но по молитве Ария Авалокитэшваре, ниспустилась веревочная лестница, по которой он влез на утес; здесь все было покрыто мглой, отчего он не мог найти дороги, но по продолжительной молитве, туман рассеялся и отправившись вверх, он встретил на третьей части горы кумир Тара, а на средине кумир Брикути; когда он достиг вершины горы, то нашел пустой дворец, в котором никого не было, кроме там и здесь цветов. Здесь прожил он в одном месте в молитве целый месяц; однажды явилась какая-то женщина, которая сказала ему: пришел Ария, поди сюда за мной и повела чрез тысячу растворявшихся одни за другими ворот дворца и всякий раз, как растворялись одни ворота, в нем рождалось по одной Самади. Явившись пред лицо пяти святых богов, он бросил на них цветы и подал письмо царя и подарок, умоляя прибыть на Джамбудвипу, на что было явлено согласие; после чего дано на дорогу множество пана и сказано: пропитываясь с помощью этого, ты можешь воротиться на родину, а когда выйдут паны (золотые деньги), там и явимся. Ему указали дорогу и кумиры, стоявшие на средине третьей части города, явились ему в собственном теле живых богинь. На возвратном пути, когда он прошел четырнадцать дней из числа пятнадцати, в которые он мог прибыть на свое жительство, увидев издали горы Пундавардана, он пришел в чрезвычайный восторг и на остальные деньги накупил лучшей пищи и лучшего питья, так что, не доходя еще до царского города, но находясь неподалеку от того места, в котором он занимался совершением, он истратил все деньги. Сидя на том месте, подумал он на закате дня, придет ли Ария, но он не приходил; в полночь склонил его сон, из которого пробудили его звуки музыки и он увидел, что в небе боги приносят жертву; на вопрос его, кого они чествуют, ему сказали: глупый дитя Джамбудвипа! На дерево, которое за твоей спиной, прибыл со свитой Ария. Посмотрев, он увидел сидящих на вершине дерева пятерых богов, и, учинив поклонение и молитву, просил их прийти в царство царя, но они сказали: это случилось бы, если бы не истрачены были деньги, но теперь мы останемся только здесь. Тогда он известил об этом царя и говорят, что тот, недовольный этим, не дал Упасаке никакой награды. После этого он построил там в лесу храм, который стал известен под именем висары Касарпана. Слово Касарпана значит «ходящий по небу», потому что Авалокитэшвара прибыл сюда по воздуху или же это значит «истрата денег», потому что были истрачены деньги. Но гораздо лучше переводить «ходящий по небу», потому что слово Караса означает плату за пищу, а пана есть серебряная или золотая монета, известная теперь под именем Тангка (деньга) и следовательно все слово Касарапана имеет значение монеты, заплаченной за пищу.
Скажите сами, читатель, что тут вас более поражает: чудесность рассказа или то, что автору этой книги известна уже монета, называемая монголами и тибетцами по-русски «деньга»? Ведь слово тангка и есть только монгольское произношение русского слова деньги, как это объясняет и сам В Васильев (стр. 149, строка 26), да и в тексте сказано, что прежняя монета пана стала называться при нем деньга? Не подтверждает ли это мое мнение, что книга Даранаты собрана из былин XIX века, специально для профессоров Ковалевского и В. П. Васильева, их усердных учеников?
Но я опять повторяю, что в этом сочинении, как и вообще в сборниках современных нам народных сказаний, можно почерпнуть богатый материал и для истории, особенно при филологическом исследовании. Вот только что мы встретили здесь русское слово «деньги», и притом тоже как название монет. Но не менее интересно и то, что буддийские священнослужители называются здесь арианами. Это прозвище мы читаем у Даранаты более 70 раз в названиях ария-Бодисатва, ария-Вимуктасена, ария-Дева, ария-Деша, — везде в смысле святого, и кроме того множество раз и просто ария в смысле святого.
Отсюда ясно, что и весь буддизм этой местности есть только развитие принесенного сюда арианства, причем и само название арийцы первоначально значило ариане.
Я не буду здесь прослеживать происхождения и других собственных имен, предоставляя это специалистам, а только, чтобы закончить характеристик всей книги, раскрою еще хоть одну страницу в конце. Попадаю на 33 главу, о происшествиях во время царя Чанака (стр. 227).
«Учитель Вагишваракирти (т.е. Знаменитый Властелин Слова) родился в царстве Варанаси и происходил из кшатриев. Сделавшись пандитом, превосходно знавшим логику, филологию и многие сочинения, он бросил в реку Ганг красный цветок дерева Каравира, который пред наступлением успеха испускал звук и цвет, и он в одно мгновение был унесен течением на несколько миль и снова возвратился вверх по течению. Съев его вместе с водой, он приобрел такие умственные способности, что мог каждый день заучивать вполне текст и смысл сочинения в тысячу шлок. От этого он и был назван «знаменитым властелином слова». Сделавшись совершенным мудрецом в Сутрах, Тантрах и во всех науках, он не встречал никакого затруднения в преподавании, состязании и сочинении книг; и не встречал ни в чем недоумения, потому что постоянно видел в лице ария Тару. О нем пронеслась большая слава и царь назначил стражем западных ворот в Наланда. Наготовив множество жизненного эликсира, он роздал его другим и тогда старики, которым было уже 150 лет и подобные стали молодыми. Этим и тому подобным он оказал пользу 500 духовным и набожным светским. Ему стоило только устремить внимание на воду, как она закипала; если он устремлял свой ум на кумир, тот поднимался или приходил в движение. Таких и других чудесных явлений от него было множество. Однажды он рассуждал о вере с бикшу Авадути, который привел при этом текст из сочинений Васубанду, а он в шутку отпустил несколько колкостей на счет сочинений Васубанду. В тот же вечер распух у него язык, так что он не смог преподавать. Пробыв таким образом нездоров несколько месяцев, он спросил объяснения у Тары и та сказала, что это за то, что он насмехался над Васубанду, и чтобы он сочинил похвальный гимн этому учителю. Действительно, как только он сочинил оду, болезнь его прошла. Трудясь таким образом в продолжение многих лет на пользу существу, он под конец жизни пришел в Непал, где особенно предался чародейским занятиям и только немного преподавал учение таинственной Яны, а другому вовсе ничему не учил. Так как при нем находилось множество жен, то большая часть людей думала, что он пришел сюда не будучи в состоянии исполнять предписания нравственности. Однажды царь, построив храм, пожелал при освящении его составить большое собрание и, собрав вне храма множество занимавшихся чарами людей, отправил посланца к учителю с приглашением быть главой собрания. Но посланный встретил на пороге его хижины разряженную женщину и свирепую черную девицу, которые сказали, что учитель дома. Вошедши туда, он просил его прийти сделаться главой составленного царем собрания, а учитель сказал: «ты ступай скорее, а я сейчас приду», хотя тот и скоро ехал, но на одном перекрестке встретился с учителем, который опередил его и которого сопровождали две женщины, и учитель сказал ему: «Я долго ждал тебя, пока ты пришел». По благополучном окончании обширного колеса собрания, при самом освящении, учитель удалился внутрь храма с двумя женами, взяв с собой запасов более чем для 60 человек. Царь подумал: в храме не больше трех человек, почему же понадобилось столько припасов и, посмотрев сквозь дверную скважину, увидел, что 62 бога сидят лично в круге и наслаждаются припасами. А сам учитель превратился в радужное тело и сел с ними. Говорят, что он и теперь тут сидит.