Хотя западные правительства знали о голоде, их позиция в этом вопросе была похожей на ту, что была изложена в одном из документов британского министерства иностранных дел: «Мы действительно имеем в распоряжении достаточно информации, свидетельствующей о голоде на юге России, аналогичной той, что появляется в прессе... Тем не менее мы не считаем возможной делать ее достоянием общественности, поскольку это может задеть советское правительство и осложнить наши отношения с ним». К тому же во время Великой депрессии значительная часть западной интеллигенции, охваченная просоветскими симпатиями, решительно не воспринимала никакой критики СССР, тем более в вопросе о голоде. Как отметил Р. Конквест, «позор состоял не в том, что они были готовы оправдать любые действия Советов, а в том, что они не желали даже слышать о чем-либо подобном, не были готовы взглянуть правде в глаза».
Большой террор
Индустриализация и коллективизация сопровождались дальнейшим сосредоточением власти в руках Москвы. Для Украины это означало окончательное крушение надежд, иллюзий и некоторых реальных достижений, принесенных многообещающими 1920-ми. Систематически разрушая почти все признаки автономии Украины, Сталин стремился к превращению ее всего лишь в административную единицу Советского Союза. Все, кто стояли на этом пути, подлежали уничтожению.
На первом этапе погрома возможной оппозиции Сталину в Украине (на самом деле реального сопротивления почти не было) главной мишенью стала старая украинская интеллигенция, особенно та ее часть, которая активно участвовала в национальных правительствах и составляла руководство небольшевистских партий в 1917—1920 гг., а также научно-культурная элита. ГПУ фабриковало дела о «тайных антисоветских организациях», а затем, используя физические и психические пытки, заставляло своих жертв признаваться в участии в этих организациях на широко рекламируемых показательных процессах. Таким способом репрессивные органы не только придавали своей террористической деятельности характер законности, но и дискредитировали всех, кто разделял взгляды осужденных, подготавливая почву для новых арестов.
В Украине такая тактика впервые была применена во время организации процесса над так называемой «Спілкою визволення України» (СВУ). Сорок пять ведущих ученых, писателей и других интеллектуалов, в том числе Сергий Ефремов, Володимир Чехивский, Андрий Никовский, Осип Гермайзе, Михайло Слабченко, Григорий Голоскевич и Людмила Старицкая-Черняхивская, были обвинены в принадлежности к подпольной националистической организации — СВУ. В задачи этой организации якобы входило отделение Украины от СССР с помощью иностранных держав, связь с контрреволюционной эмиграцией, организация крестьянского сопротивления коллективизации, подготовка террористических актов против высшего партийно-государственного руководства страны. Создав с помощью процесса над СВУ атмосферу подозрительности и нетерпимости, власти немедленно развернули широкое наступление против интеллектуальной элиты.
Как и можно было предположить, на передовой линии этого наступления оказалась Всеукраинская Академия наук. После процесса СВУ, на котором в качестве главных подсудимых фигурировали многие члены Академии, правительство начало чистит ее от «буржуазных националистов», закрыло наиболее активные научные учреждения, установило строгую цензуру изданий Академии. В 1931 г. разогнали историческую секцию Грушевского, а его самого, обвинив в связи с еще одной «тайной организацией», выслали в Россию, где он и умер в 1934 г. Большинство его сотрудников и почти все ученики подверглись значительно более жестоким преследованиям.
Процесс СВУ ознаменовал также разгром Украинской автокефальной православной церкви. Руководителей УАПЦ, обвинив в связях с этой организацией, принудили созвать в январе 1930 г. собор, который объявил о «самороспуске» церкви. Вскоре после этого были сосланы в лагеря митрополит Николай Борецкий, десятки епископов и сотни священников УАПЦ.
В 1933 г., когда еще не спала первая волна репрессий, Сталин начал новую кампанию террора. В этот раз она направлялась главным образом против членов партии. Партийные чистки не были новшеством: в 1920-е годы они периодически проводились для избавления партии от «пассивных», «оппортунистических», «расхлябанных» и других элементов, не способных держаться «линии партии». Однако в 1930-е годы они приобрели зловещий, террористический характер. Из партии выгоняли в основном «за идейные ошибки и просчеты», что фактически означало: за несогласие или подозрение в несогласии со Сталиным. Исключение из партии нередко влекло за собой расстрел или лагеря. Таким образом, террор стал обыденностью не только для масс, но даже для коммунистической элиты.
Вообще в Советском Союзе сталинские репрессии достигли высшей точки в 1937—1938 гг., однако, как заметил Лев Копелев, «на Украине 1937-й начался в 1933-м. Такое исключительное внимание к Украине было скорее всего вызвано угрозой национал-коммунизма, с одной стороны, и с другой — возможной вспышкой недовольства среди украинских коммунистов в связи с ужасами коллективизации и голода. О приближении грозы свидетельствовали изменения идеологического барометра. Годами партия провозглашала главной угрозой советской власти русский шовинизм, считая национализм нерусских народов второстепенной опасностью — по сути реакцией на первый. Однако уже в 1933 г. сталинское окружение утверждало, что наиболее серьезной проблемой в Украине является украинский национализм, поднявшийся благодаря поддержке кулачества. Отсюда открывался прямой путь к преследованиям тех украинских коммунистов, которые активно участвовали в осуществлении украинизации.
Неприязнь Сталина к украинизации и украинцам не была ни для кого тайной. Украинское село никогда не поддерживало большевиков, и когда массы крестьян стали заполнять города — традиционные опорные пункты коммунистов,— возникла угроза превращения их в базу украинского «национализма» и «сепаратизма». Не менее важной причиной, побудившей Сталина «почистить» КП(б)У, было ее недостаточно рьяное (по мнению вождя) участие в коллективизации. К тому же Сталин решил сделать украинских коммунистов козлами отпущения за катастрофу 1932—1933 гг. С его санкции началась повальная и беспощадная кампания охаивания украинских коммунистов. Передовые статьи «Правды», резолюции ЦК ВКП(б) были переполнены обвинениями их в «потере бдительности», «недостаточной твердости» при ликвидации кулачества и проведении хлебозаготовок.
Украинские коммунисты оказались в плену трагических противоречий. С одной стороны, они были обязаны выполнять указания Сталина, с другой — видели, какие невероятные бедствия те приносят украинскому народу; поэтому они не могли ни выполнить до конца первые, ни облегчить вторые. Лишившись благосклонности Москвы и поддержки народа, КП(б)У стала вовсе беспомощной. Наиболее болезненный удар последовал в январе 1933 г., когда в Украину со специальными полномочиями прибыл личный представитель Сталина Павел Постышев, который, будучи вторым секретарем ЦК КП(б)У, стал фактически первым лицом в республике. Вместе с ним сюда прибыли Всеволод Балицкий, возглавивший ГПУ республики, и тысячи функционеров из России. Стало ясно, что времена, когда украинские коммунисты были «хозяевами в своем доме», безвозвратно прошли.
Миссия Постышева заключалась в том, чтобы любой ценой завершить коллективизацию, провести чистку КП(б)У и положить конец украинизации. Тысячи местных руководителей были заменены его людьми. Одновременно Постышев развернул наступление против украинизации и ее деятелей. Охарактеризовав повышенное внимание к национальной специфике как «нежелание подчиняться общесоюзным интересам», он назвал украинизацию «культурной контрреволюцией», целью которой было посеять «национальную рознь среди пролетариата» и «изолировать украинских рабочих от положительных влияний русской культуры».
Главной целью таких нападок стал нарком просвещения Скрипник. Не желая предавать дело украинизации, 7 июля 1933 г. он покончил жизнь самоубийством. Несколькими месяцами раньше подобным образом поступил Хвылевой. Позднее еще один идеолог национал-коммунизма, Шумский, покончит с собой в лагере (1946 г.). По мере того как машина террора, заведенная Постышевым, набирала обороты, ее жертвами становились уже представители новой советской интеллигенции, которых тысячами расстреливали или отправляли в лагеря. По некоторым оценкам, из 240 литераторов, появившихся на творческом небосклоне в 1920-е годы, 200 исчезли в следующее десятилетие. Из 85 ученых-лингвистов 62 были уничтожены. Художников, философов, редакторов обвиняли в шпионаже, терроризме и бросали в тюрьмы. Историк Матвий Яворский и его сотрудники из Украинского института марксизма, пытавшиеся создать марксистский курс истории Украины, оказались на Соловках и в сибирских лагерях. Новаторский театр «Березіль» был закрыт, его режиссер Лесь Курбас исчез в лагерях, так же как и драматург Кулиш. Всемирно известные фильмы Довженко изъяли из проката, а он сам вынужден был переехать в Москву. Несколько сотен кобзарей были приглашены на слет, арестованы и затем, судя по всему, расстреляны. Спасая себя, некоторые писатели, вроде Тычины и Бажана, начали творить под диктовку Москвы.