— Другом? Пусть его поглотит ад! Я помирюсь скорее с сатаной, чем с ним! — гневно воскликнул сепух.
Марзпетуни умолк и нерешительно посмотрел на сепуха, побледневшего от внезапного волнения.
— Если бы я знал, что это так взволнует тебя, я не предпринял бы такого длинного путешествия, — мягко и спокойным голосом заметил князь.
— Царь от нас недалеко, — начал сепух, немного успокоившись. — Завтра, быть может, мы уже сразимся. Если ты приехал нас мирить, мне жаль тебя. Ты взялся за бесполезный труд.
— В Востане никто не верит, что сепух Амрам может восстать против своего государя.
— Я не восставал против государя, — прервал князя сепух. — Я служил ему самоотверженно! Сколько раз я воевал против его мятежных союзников, в скольких опасных боях защищал его… А помнишь, как я водрузил знамя на Шамшулте? Всего и не перечислишь…
— Царь не остался в долгу. Он назначил тебя правителем над всеми странами Утика и Севорда, возложил на тебя командование северными войсками. Ты же воспользовался данной тебе властью и войском, чтобы поднять восстание и обнажить меч против своего благодетеля и государя.
— Против моего благодетеля? Никогда больше не говори этого! Против моего врага!
— Врага? Разве царь может быть врагом своего слуги? — заметил князь, как бы не поняв слов сепуха.
— Князь! Если тебе ничего не известно о причине моей вражды, довольствуйся тем, что я тебе сказал, больше мне добавить нечего.
— И не надо. Я знаю сам, какие причины побуждают наших князей враждовать с царем и восставать против него.
— Тщеславие, жадность, сребролюбие?.. — прервал его сепух. — Ты думаешь, одна из этих причин и побудила меня восстать против государя?
— Не знаю и не желаю знать. Но я хочу, чтобы ты свернул знамя восстания и меч, обнаженный против своего государя, вложил в ножны.
— Это угроза?
— Нет, только просьба, мольба…
— Удивляюсь. Князь Марзпетуни просит и умоляет сепуха Амрама? Такой покорностью не отличались до сих пор марзпетунские нахарары. Нет ли тут какой-нибудь тайны или загадки?
— Счастлив тот, кто может самоотверженно служить родине. Только благо родины заставляет меня склонить перед тобой мою гордую голову. Можешь ли ты презреть такую покорность или искать в ней тайну?
— Нет.
— Так выслушай меня. Смягчи свое сердце и предотврати кровопролитие, которое может произойти через день-два.
— Не могу.
— Значит, тысячи армянских женщин родили в муках сыновей и вырастили их в многолетних страданиях для того, чтобы вы, князья, в течение одного дня принесли их в жертву вашим личным страстям?
— А когда вы ведете народ против арабов и предаете его магометанскому мечу, тогда вы не вспоминаете о муках и страданиях армянских матерей?
— Воевать против врагов родины, умереть ради ее свободы — священный долг каждого. Никто не вправе уклониться от этого. Но братоубийство — преступление, проклятое богом и людьми.
Амрам, который во время разговора встал с места, снова сел и стал задумчиво разглядывать копья, прислоненные в углу шатра. Затем, поглаживая свою пышную, шелковистую бороду, мягко сказал:
— Князь Марзпетуни, хорошие слова произносить легко, но совершать благие поступки трудно. Я бы не хотел прослыть преступником, но обстоятельства сильнее меня. Отныне мне все равно, что обо мне будут говорить. Надо мной только один судья, это — моя совесть.
— Совесть не позволит тебе подвергать опасности жизнь твоих братьев…
— Не прерывай! Моя совесть — судья мне. Но не в этом дело. Если даже я смирю свой справедливый гнев, усыплю свою совесть — я все же не смогу исполнить твою просьбу. Я не один иду против царя. Со мной гардманский и абхазские князья со своими союзниками. Ты видел многочисленные шатры, разбитые на равнине. Здесь собрались все князья, которые хотят свести с царем старые счеты. Если я уведу отсюда утикские отряды, за мной не последуют ни севордцы, ни гардманцы, ни агванцы, ни князь тайский, ни абхазский царевич.
— Князь Бер? И он здесь?
— Да, и он, кровный враг армянского царя.
— К которому ты присоединился?
— Да, я поклялся ему и другим союзникам воевать с царем до последнего издыхания.
— А если ты примиришься с царем?
— Тогда мечи всех обратятся против меня. Таково наше условие.
— Из упомянутых тобой союзников, дорогой Амрам, только молодой абхазский царевич останется недоволен примирением, потому что он пришел убивать и грабить. Ты сам сказал, что он кровный враг царя. Естественно, что он не захочет вернуться к своему отцу с пустыми руками. Но другие князья не будут противиться, если ты примиришься с царем и предотвратишь кровопролитие.
— А князь Севада и два его сына, а разъяренные гардманцы, которые пришли мстить царю за своих ослепленных им князей?
— Князь Севада простил царя.
— Как? Севада простил?! — вскочив с места, воскликнул Амрам.
— Да, я был у него. Он простил и отзовет свои войска, если ты великодушно вложишь свой меч в ножны.
Гневный огонь сверкнул в глазах Амрама, лицо его исказилось. У него захватило дыхание. Он сделал несколько шагов, опять вернулся и, остановившись перед князем, снова спросил:
— Итак, Севада простил и отзовет войска, если я примирюсь с царем?
— Да. Он исполнил мою просьбу и этим еще раз доказал свою горячую любовь к родине.
Амрам тронул руку князя Геворга и тихо сказал:
— Здесь нас могут подслушать, пойдем на другую половину. — Раздвинув полог, он прошел во внутреннюю половину шатра. Князь последовал за ним.
— В надежде на какие блага дал согласие на примирение Севада, этот гордый гардманец, поклявшийся покарать своего палача? — обратился Амрам к Марзпетуни.
— Он это делает не из личных выгод. Он не хочет проливать кровь своих братьев.
— А он рассказал тебе, почему я взялся за меч?
— Рассказал. Я знаю все.
— Рассказал? И ты все знаешь? — задыхаясь, спросил Амрам.
— Да. Но не приходи в отчаяние…
— Разве это в моей власти? Разве можно приказать льву, чтобы он не рычал, когда коварный меч вонзается ему в ребра?
— Терпение самое мощное оружие.
— Не время говорить о терпении, князь. Ты говоришь, что Севада простил царя… Зачем, зачем же этот старик разжег адский пламень в моем сердце? Зачем он смутил покой моей души? Зачем отравил мою жизнь… если сам может прощать?
— Когда душа человека ослеплена страстью мщения…
— Ни слова больше, князь Марзпетуни! Пусть прощает Севада, пусть простят его сыновья, пусть простит весь мир… сепух Амрам не простит. Мир? С Ашотом? Никогда! Если бы я мог, я вступил бы в союз с самим сатаной, чтобы свергнуть с престола и уничтожить этого недостойного царя. Если бы ты заглянул мне в душу и увидел, как жестоко я страдаю, ты содрогнулся бы от ужаса…
— Вот здесь-то герой, любящий родину, и может доказать, что его мать родила не простого смертного.
— Только низкий человек может примириться с бесчестием, а благородная душа не перенесет этого…
— Севада — не маленький человек. Ашот ослепил его, ослепил и его сына. Все же он, забывая об этой невозвратимой потере, прощает своего безжалостного зятя только из любви к родине.
— Ашот лишил его зрения, а меня сердца. Слепой глаз может простить, слепое сердце — никогда.
— Но…
— Князь! Человек, знающий, какое бесчестие нанес мне царь и все же советующий мне примириться с ним, — мой враг… Если бы ты не находился в моем шатре, я вызвал бы тебя на бой.
— Я вижу, что мне тут больше нечего делать, — сказал князь. Встав с места, он поклонился и вышел из шатра.
Едва он сделал несколько шагов, как сепух приподнял завесу шатра и позвал его:
— Князь Марзпетуни!
Князь обернулся.
— Что ты еще хотел мне сказать?
— Пока я тебе еще ничего не сказал, — ответил Амрам.
В сердце князя зародилась надежда. «Может быть, он раскаивается и согласен исполнить мою просьбу?» — промелькнуло у него в голове. Он с готовностью вернулся и вошел во внутреннее помещение шатра.