— Счастливые то были дни…

— Да, особенно когда после этих блестящих побед царевич унаследовал престол отца и его скипетр.

— Ах, не напоминай мне этого, Седа… О незабвенные часы, которые я провела там!..

— Где? В Двине?

— Как я была счастлива! О Седа, зачем бог дает человеку счастье, а потом отнимает его?

— Пути господни неисповедимы!

— Помню, я чуть не лишилась рассудка от радости, когда отец сообщил мне, что все армянские князья вместе с грузинским царем и Гургеном абхазским должны съехаться, чтобы короновать на царство царевича Ашота, и что мы как владельцы Гардмана тоже должны присутствовать на этих торжествах. О, если бы я могла вернуть эти часы или хотя бы несколько мгновений… Ты не можешь себе представить, с какой радостью, с каким необычайным воодушевлением готовилась я к царской коронации! Когда мне принесли заказанные отцом для этих торжеств драгоценности, я обрадовалась как ребенок и бросилась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями. Ты знаешь, я не нуждалась в украшениях, драгоценные камни не имели в моих глазах никакой цены, но я обрадовалась, так как знала, что благодаря им я буду казаться еще наряднее и величественнее на празднестве, куда съедутся все армянские князья и где должны будут блистать пышной роскошью цари Грузии и Абхазии. О, как мне хотелось превзойти красотой всех знатных женщин, быть предметом всеобщего внимания и восхищения и чтобы это видел Ашот Железный!

— Отец угадал твои мысли. Он постарался, чтобы дом Гардмана превосходил своим богатством и могуществом другие армянские княжеские дома в Двине. Ради этого он привел с собой в столицу все свои войска, оставив в Гардмане только сторожевые отряды.

— Ты права, Седа, в Двине нам был оказан царский прием. Родители мои ничего не говорили, но мне казалось, что приближенным царя была уже известна тайна нашего будущего союза. Из всех княжеских семейств только для нас были приготовлены покои в царском дворце. Даже грузинского царя Атырнерсеха приняли в покоях католикоса, а абхазского князя Гургена во дворце царского брата, князя Абаса.

— Вероятно, здесь и завязалась дружба католикоса с царем Атырнерсехом.

— Да, как и дружба моего деверя Абаса с абхазским князем Гургеном. Но дружба первых не принесла нам вреда, между тем как вторая стала причиной тяжких бед.

— Да, если бы Абас, царский брат, не женился на дочери князя Гургена, не произошло бы многих горестных событий.

— Конечно, армянка не стала бы сеять рознь между родными братьями. Впрочем, оставим это… На чем я остановилась?

— Ты говорила, что вам оказали царский прием.

— Да! Не могу описать, как страстно я желала видеть молодого государя, героя, который в такой короткий срок разбил и уничтожил врага, освободил народ от рабства, привлек и полонил сердца князей. Забыв междоусобные войны, князья объединились вокруг него, чтобы увенчать царской короной его благородную голову. В первый раз, когда мы должны были представиться ему, сердце мое готово было разорваться от радости и страха. Я была рада, что наконец увижу обожаемого героя, и… боялась, что он будет ко мне равнодушен. Седа, ты не знаешь, какая я тогда была гордая! Я со стыда могла бы умереть…

— Но почему же, царица? Разве царевич мог быть непочтителен к своим знатным гостям?

— Я не хотела оказаться в числе простых гостей. Я ждала иного приема. Не знаю почему, но я была уверена, что непременно буду его женой. Тщеславная и дерзкая мысль, не правда ли? Но моя мечта осуществилась…

Он нас встретил у главных дверей тронного зала. И ты знаешь, что со мной случилось? Увидев царевича, я остановилась за несколько шагов от двери. Он обнялся с моим отцом, поцеловал у моей матери руку, но я не подошла к нему. Я ожидала, пока он сам приблизится ко мне. Что это было, Седа? Можешь ты мне объяснить?

— Вероятно, чувство родовой гордости гардманских князей, и ничего больше.

— Ты ошибаешься. Душа моя вдруг ощутила, что сердце, которое я хотела покорить, занято другой. Встреча с этим величественным и славным героем меня совершенно не смутила. Вначале, правда, я загляделась на него. Он был еще прекраснее, чем я его себе представляла. Но как только он посмотрел на меня, я снова приняла свой прежний неприступный вид. Он подошел ко мне, ласково и любезно улыбаясь, и приветствовал меня с такой тонкой почтительностью, что я была покорена. И мы осмеливаемся говорить о гордости!.. Мы! Женщины! Разве может быть женщина гордой, разве может она похвастаться чувством собственного достоинства? Нежный взгляд, улыбка мужчины, которого она любит, и все кончено! Женщина становится пленницей и рабой… Не так ли, Седа?

— К сожалению, так, милая царица, — сказала Седа, глубоко вздохнув.

Бедная женщина, видимо, вспомнила свое прошлое и подобный же случай из своей жизни.

Царевич повел нас в зал, где сидела царица-мать. Это была добрая, милая женщина. Хотя убийство государя, ее супруга, сильно надломило ее, но следы былой красоты еще сохранились на ее благородном лице. «Подойди ко мне, моя гордая княжна. Давно я хотела видеть ту, которая с таким упорством отказывает всем нашим князьям», — сказала она и, обняв меня, горячо поцеловала. Золотое ожерелье, которое она мне подарила в залог обручения, — самая любимая моя драгоценность. Дай мне его, Седа, я хочу полюбоваться им! — попросила царица.

Седа встала и принесла ожерелье, которое незадолго до того прислужницы сняли с царицы.

— Никогда, никогда я не расстанусь с ним. И когда я умру, Седа, непременно скажи, чтобы его положили со мной в гроб.

— Милая царица, почему такие грустные мысли? Пусть умирают твои враги или те, кто понапрасну обременяет мир.

— Увы, оно принадлежит не мне!.. Но та минута, когда это ожерелье обвило мою шею, была самой счастливой в моей жизни. Я никогда ее не забуду.

— Значит, царица-мать подарила тебе его в первую же вашу встречу? — спросила Седа с любопытством.

— Нет, я еще не все рассказала. Через два дня происходила царская коронация. Собор святого Григория был переполнен. Там находились: католикос Иоанн, старейшие епископы, весь царский род, нахарары[8] княжеские семьи и вся армянская знать. Но среди них самым прекрасным был царевич Ашот. Все взгляды были устремлены на него, все мысли были заняты им. С начала торжества и до его конца прекрасные девушки не сводили с него глаз. Я тогда еще не знала, какие у меня права на него, но уже начала ревновать, так он был прекрасен. Только возвышенные молитвы и обряд коронации охладили немного мой пыл и заставили молиться вместе со святыми отцами о здравии новокоронованного царя и даровании ему побед. О, какие это были возвышенные молитвы и сколько в них было горячей веры!

— Блаженны глаза твои, царица, что видели это торжество, и уши твои, что слышали эти молитвы. Дождаться бы и мне когда-нибудь… Ах, что я говорю… да продлит господь жизнь моего государя.

— Да, Седа, это было возвышенное и трогательное зрелище. Я удивляюсь, как царь, помазанный с таким торжеством, мог сойти с пути истинного и как присутствующие на подобном празднестве князья могли изменить ему… Когда католикос, после опроса государя, обратился к народу и спросил: «Хотите ли вы находиться под властью сего человека так же, как он обещал хранить вас, и хотите ли вы верой и правдой утвердить его царствование и исполнять покорно его приказания?» — вся церковь в один голос воскликнула: «Да, да, он наш владыка и царь!» А теперь, кто из князей остался ему верен, кто не восстал против него?..

— Ах, милая царица, расскажи, умоляю тебя, как происходил обряд коронования? А из молитв ты ни одной не помнишь?

— Они очень длинные, Седа, пересказать их невозможно. Надо их слышать, видеть торжество. Прежде всего царю вручают меч, потом царский перстень, затем корону.

— А молитвы?

— Каждый раз читают особые.

— Что, например, говорят при вручении меча? Это очень любопытно. Дают ему право разить?