— Как — никогда не увижу? — Лилит широко открыла глаза. — Разве я не уйду вместе с тобой?

Безымянный покачал головой.

— Вспомни, ты задыхалась в летательном яйце. А у нас воздух только такой.

— Значит, я останусь одна? Никогда больше мы не спустимся возле Большой воды? Ты не покажешь мне равнины Белого снега? Не станешь рассказывать о небе? Ваш светоплан поднимется вверх, и ты будешь уходить всё дальше? Навсегда?

— Да. Мы будем лететь по чёрному пространству ни долго, ни коротко, а на самом деле бесконечно! И может быть, у меня пройдёт всего два-три дежурства, а ты, Лилит, уже умрёшь. Мне даже не о ком будет мечтать. Задолго до того, как мы достигнем нашей планеты, на Земле пройдут бессчётные поколения. А мы будем всё жить и жить, всё лететь и лететь…

Лицо Лилит сморщилось и задрожало. Она с воплем упала на землю; волосы рассыпались по траве, словно дерево разом уронило все листья.

Безымянный грустно смотрел на неё. Как громко горюет юность! Беды кажутся ей непереносимыми. Но только зрелы» человек познаёт настоящее отчаяние. Не смягчённое слезами, оно давит, как могильная плита. Будущее без надежд…

— Нет! — воскликнула вдруг Лилит, решительно вскидывая голову и утирая глаза. — Я не останусь тут! Если не хочешь взять меня с собой, то отвези в страну Смарагда, на край того зелёного леса, где ты нашёл меня утром, когда у подножия дерева стояла тыква с водой. Я хочу снова видеть пятнистых зверей. Смарагд научит меня пускать летящий дротик из согнутой ветки. Я больше не испугаюсь солёного моря! И сумею жить под солнцем, которое расплавляет внутренности.

— Хорошо, — согласился Безымянный ласково. — Будет так, как ты хочешь. Поди попрощайся с Одамом.

Лилит отвернула лицо.

— Я не ночую больше в пещере, — прошептала она. — Одам сам зажигает свой костёр.

Безымянный почувствовал досаду и смущение. Слишком занятый собственными размышлениями всё это время, он, оказывается, пропустил многое в жизни Лилит. Он знал, как Одам был потрясён их приходом. Не боявшийся самого сильного зверя, Одам отступил перед неведомым: пытался умилостивить, даже приносить жертвы. Лаолитяне так и не могли ничего поделать с ним. На их глазах рождались суеверия, почти религия, а они были бессильны!

Постепенно Одам перенёс часть своего боязливого недоумения и на Лилит. Она стала казаться ему страшной. Он больше не прикасался к ней.

— Ладно, — сказал коротко Безымянный, окидывая прощальным взглядом холмы, далёкую гору, желтеющие деревья: стоял месяц сбора желудей. Пойдём, я хочу ещё кое-что показать тебе перед отлётом. У нас мало времени.

И весь этот день он объяснял ей технику рычага, мастерил простейшие орудия. Вместо упёртой в грудь деревяшки, по которой крестообразно водили палкой, добывая огонь, Безымянный сконструировал снаряд с высверленной лункой. Немного наморщив лоб, он обломал ветку и, согнув её, связал собственным синтетическим шнуром. Обернув палку тетивой и укрепив вертикально, он дал ей вращательное движение — всё это уже не представляло труда. Ещё раньше он показывал Лилит, как можно к плоту нарастить борта и киль, — прообраз лодки получал добавочную устойчивость на воде.

…А потом плавно поднявшийся светоплан сделал прощальный круг над Землёй. Ненадолго он остановился лишь над африканской саванной, там, где она выходит побережьем к океану.

Как серебряный паучок на нейлоновой нитке, Лилит бесстрашно спустилась с высоты и в последний раз приветственно подняла руку — жест, перенятый у лаолитян. Тотчас рядом с нею, словно из-под земли, вырос Смарагд — гибкое мускулистое существо, продолжавшее мерить мужество удачным прыжком.

Они пересекли освещённую солнцем поляну.

Безымянный вздохнул, хотя почувствовал и облегчение. Серо-серебряный комбинезон Лилит исчез среди стволов.

Глаза лаолитянина стянулись плёнкой.

А затем Безымянный следил уже, как на экране появляется туманный абрис налитой чаши, и в ней — блестящая сердцевидная капля, похожая на кошачий глаз в темноте. Но исполинская рука дежурного космолетчика прошлась по экрану. Когда он прояснился, капля исчезла, затерявшись среди множества других.

Корабль лаолитян взмыл в привычные пределы искривлённого пространства. Лилит и Смарагд остались на плоской земле. Целые тысячелетия планета в представлении людей будет именно такой — твёрдой, неподвижной, недышащей.

Но одна из человечества уже видела вокруг земного шара голубую оболочку атмосферы. В своём лоне Лилит несла неистребимое зерно исканий. Праматерь будущего! Дети её детей захотят раздвинуть границы мира. И мы лучше всех знаем, удалось ли им это.

Одам сапиенс

Племя Табунды долго жило в изобильных предгорьях, пока однажды ночью на северо-востоке не загремел гром. Раскаты его становились всё слышнее, и в той же стороне горизонт окрасился бледным заревом. Тысячи птиц сорвались в темноте со своих гнездовий и с клёкотом заметались над землёй. Ветер, который сначала лишь мягко прошёлся по травам, загудел, принося запах гари.

Племя снялось со стоянки и бросилось под защиту деревьев. Степной пожар достигал опушки. Целую неделю небо, затянутое пеленой, едва пропускало лучи диковинного коричневого цвета. Смерчи гнали пламя, и в пыльном полусвете, как при затмении солнца, издалека доносился треск. Песок летел вместе с дымом и горящей травой. Ветер был так силён, что трава сгорала в воздухе, не успевая поджечь влажные кроны; лишь на стволах остались отметины, кора обуглилась, словно обожжённая кожа.

Люди Табунды пять дней убегали от огня, но он всё-таки с рёвом настиг их и, опалив волосы и одежду, умчался дальше, оставив от недавно цветущей долины странную, причудливо усыпанную золой местность.

Женщины бродили по тёплому пеплу, подбирая испёкшихся ящериц, мышей и птиц. Дети лакомились поджаренными кореньями. Но мужчины оставались мрачны.

Богатые места охоты исчезли. Нужно было искать другое пристанище.

Вскоре сокрушительные потоки ливня хлынули на неостывшую землю. Целые пласты сползали с гор; ручьи текли с глиной и камнями.

Племя стало карабкаться в горы, чтоб спастись от наводнения. Задыхающиеся, испуганные, они наконец достигли массива из магматических пород, плохо поддающихся разрушению. Понемногу горизонт начал проясниваться, солнце потеряло страшный коричневый оттенок. Призмы полевого шпата переливались спокойными синими искрами. На отшлифованной поверхности каменных плит вспыхивали иногда зёрна алого граната. Но всё это не привлекало людей; они были голодны, измученные дети болели. На границе песчаного грунта и льда росли лишь пятнистые мхи, складываясь в разноцветные узоры.

Племя стало спускаться вниз, пересекая горные ущелья, где всегда бушевал ветер. Путь пролёг невдалеке от Солёного озера. И здесь девушка Гева, не прошедшая ещё обряда взрослости, наткнулась на следы Одама…

Она промолчала о своём открытии; ведь никто больше не вспоминал о пропавших. Все думали, что Одам давно ушёл вместе с Лилит на ту сторону мира. Но для подростка Гевы он оставался живым. Её мысли постоянно возвращались к его образу; она не видела равных среди юношей племени!

У Гевы были круглые щёки, напоённые солнцем; казалось даже, что от них исходил такой же сладкий медвяный запах, как от спелой кожуры плода. Она мало выделялась среди девушек племени: была простодушной и себе на уме. Не настолько простодушной, чтобы выкладывать мысли каждому, и достаточно хитрой, чтоб скрывать то, что ей хотелось.

Никто не заметил в ней перемены, а между тем день за днём она всё дальше отходила от племени, терялась за камнями, высматривая только ей одной видимые приметы. Каждая сломанная ветка, примятая трава, потерянный наконечник дротика — всё говорило о направлении, где следовало искать Одама. Гева возвращалась к месту привала, пряча сбитые в кровь ноги. Однажды она не вернулась вовсе. Её поискали поблизости, но утром надо было двигаться дальше.