За три недели до родов появилось новое устремление:

– За город, в пампасы! Только такой изверг, как ты, может заставлять грядущего сына жить в московской духоте.

Леонид поддержал охотно: свежий воздух, конечно, полезен, хотя какая же духота весною! Расхождение было в другом. Он считал, что, поскольку сроки близятся, надо поселиться где-то рядышком, чтоб в случае нужды без промедления вернуться в город. Он съездил на Клязьму, снял комнатушку в трех минутах ходьбы от электрички, вернулся домой и получил страшнейший нагоняй:

– Нужна мне твоя Клязьма! Снял – и живи там! А я в глухомань поеду, чтоб и духу культуры не было!

– Инстинкт волчицы. Когда приближается некое время, та тоже тащится в глухомань. Неужели ты не можешь понять…

– Понять? Могу. Но не хочу. Вам ясно? Еще ведь полтора месяца!

– Три недели!

– Пол-то-ра ме-ся-ца! За неделю вернусь и буду сидеть на Таганке, положив руку на телефонный рычаг, чтоб в любой момент можно было вызвать машину. Так-то вот! Будь любезен снять по Савеловской дороге. Еще ведь два месяца.

Два месяца? Возможно, что так, но только не до родов, а до окончательной ясности в судьбе «ЕГ-1». Но спорить бесполезно, и Леонид поехал выбирать глухомань не слишком глухую. А чтобы Елизавета не могла даже предположить, что живет в трехстах метрах от станции, прямо из дому повез ее на автомобиле. Машина попалась для Москвы редкая: легковой «газик» с прицепом. Елизавета в восторге.

– Не так ли ездил по Испании Хемингуэй: впереди он сам и его жена Мери, а сзади – ящики с кальвадосом и всяким прочим мартини?

Домик был маленький, крайний в деревне, и с крыльца открывался вид на далекую речку, на веселый весенний лес, на всходы ржаного поля.

– Леня, это бесподобно! Я тебя безумно люблю. Ты лучший из моих мужей, но почему так четко слышится стук колес и гудки электрички?

– Во время беременности обостряется слух. Ты этого разве не знаешь?

– Ах да, я и забыла! Между прочим, у мужей беременных женщин обостряется хитрость… Милый, единственный, как я тебя люблю! Ради моего благополучия ты даже отважился выкинуть штучку. Мы оба тебя очень любим, и я и Джек.

– Час от часу не легче! Какой Джек?

– Тот, что в погребе. Французы про мое состояние говорят: «Мадам не носит корсета». А американцы – те грубые. Они тычут пальцем и зубоскалят: «Джек в погребе!» Ну, а русские…

– Стоп! Не хватает еще, чтоб ты начала выдумывать анекдоты! Право же, если бы деятельность твоих мозговых извилин направить всецело в науку, было бы больше пользы.

– Нет, я не думаю о науке! И знаешь что, давай условимся: до появления Яшки ни звука о препарате!

Переезд в деревню отразился на Елизавете благодатнейшим образом. Она буквально стала неузнаваемой: никаких придирок, никаких раздражений. Они действительно не говорили о науке, и жилось в маленьком домике превосходно. Леонид взял отпуск, двадцать четыре часа в сутки они были вместе и ухитрялись не ссориться.

– Это наша Лунная долина. Воркования, поцелуйчики, печки-лавочки, в общем идиллия. И ни единого крупного разговора! Тебе не надоело такое вегетарьянское существование?

– Да нет, ничего.

– Ну, если не надоело, можно еще немножечко… А вообще-то хорошая ссора в семейной жизни необходимая вещь. Возьми моих стариков. Ты заметил, что у нас в квартире над дверьми вся штукатурка отбита? От хлопанья. Но как они любят друг друга! А у соседей была тишь да гладь, а потом развелись. А почему? Не ругались профилактически! Улавливаешь мою мысль?

– О да! Она потрясла меня до глубины души! Так свежо, так мудро! Вот только одно не ясно: ссоры разве надоесть не могут? Тишина надоедает, ты утверждаешь. А ссоры?

– Если тишь и бураны чередовать, разумно дозируя, никогда ни то, ни другое не надоест.

Они обедали, когда рядом, на улице зафыркал мотор, и, приминая колесами травку, к крыльцу подкатила голубая «Победа». Здравствуйте, давненько не виделись, флюиды пожаловали.

Раиса полна неожиданностей – всякий знает, однако новость, которую она выпалила, покончив с приветствиями, удивила бы кого угодно:

– Товарищи, я ушла из своего института и уезжаю далеко-далеко! Еле вас разыскала, но не для того, чтоб попрощаться, а чтобы с собой звать.

Успокоившись, Раиса начала рассказывать связно: в космос пойдут ракеты. В ракетах полетят животные, и представляете, какие возможности для биолога? Громовы представляли: нужно застолбить дорогу в космос для человека.

– Мне предложили, и я не могла отказаться! Вам тоже предложат – там очень нужны люди. Леня, на тебя особые виды. Там ты получишь лабораторию. Масштабы группы ты уже перерос! Что скажешь?

Леонид сказал следующее:

– Масштабы группы я, наверно, и впрямь перерос – как видишь, недооценка своих возможностей мне несвойственна. Однако у меня большой долг перед грешной Землей – лучевую болезнь еще только-только начинаем лечить. И тебе ли не знать, как крепко я врос корнями в проблему! Ты из нас самая космическая, и хорошо, что будешь работать по прямому своему назначению. А мы сейчас будем помогать Лихову стряпать «Ли-5». Для этого хватит и группы.

Распрощались с Раисою только вечером; Леонид математически обработал ей экспериментальные данные, с этой целью она и прилетела. А пока он считал, Елизавета «развлекала» гостью.

– Слыхала? Семечкин йогом заделался. Высший шик! Ездил с Шаровским на конференцию в Ташкент, накупил там грецких орехов. На все деньги, дабы поставить препоны соблазнам. Несколько дней их с энтузиазмом жевал, а потом Шаровский повел его в гости к тамошнему тузу – подкормить. И что бы ты думала? Вовик сожрал одиннадцать шашлыков! Шефуля их сосчитал: со свойственной ему педантичностью ставил карандашиком галочки на бумажной салфетке. А рассказала я эту историю вот для чего: ты и генетик, ты и косметик, почему бы тебе к тому же йогом не сделаться? Может, похудела б немножечко.

Трудно защищать Раису от нападок жены, да и неудобно при ней начинать спор, однако, когда Мелькова уезжает, Громов, помня о своих обязанностях воспитателя, отваживается:

– Восхищаюсь Раисиной хваткой!

– Вот-вот: оккупантка…

– Науку делают разные люди. Однопроблемники вроде нас, ну и… Ох, помолчи минутку! Обратимся к примерам. У нас не была обеспечена генетическая сторона – Мелькова тут как тут! Сразу прикрыла прорыв!

– Фигаро здесь…

– Фигаро тоже не болтался без дела! Далее – Лихов. Если бы не она и ее аспирантка, пропал бы у Лихова драгоценнейший материал! Или…

– Браво-брависсимо!

– А что ты думаешь? Ее начинания надо поддерживать!

– Вот я и советую ей: внеси вклад в развитие системы йогов. Или в астроботанику: темна вода и – увлекательнейший предмет! Ты уж не заступайся! «Восхищаюсь…» Постыдился бы, даже Яшка краснеет!

Пущена в ход тяжелая артиллерия – Яшка, и спор сползает с научных рельсов. Яшке раздражаться на данном этапе вредно – придется Громову промолчать.

Однако молчать не легко. Приезд Раисы вернул Елизавету к далеко не лучшим дням ее жизни, но одновременно и напомнил о ее победе над Мельковой, и Лиза устроила Леониду «вечер воспоминаний». Следуя традициям школы, ее высказывания можно сгруппировать по пунктам:

1. Леня, она талантливая! В Киеве я сразу не поняла, а теперь понимаю: замечательная у нее работа! И теорию твою она применяет очень своеобразно. Вообще она чудо! Красавица… И как это мне удалось тебя у нее украсть? Ведь я украла тебя у нее, да? Она неземная, а мы с Валей земные, поэтому нам и удалось это. Так ведь? Я всегда была уверена, что тебя украду, даже когда в Энск ездил. А вот теперь, когда украла, мне ее жалко. Ведь это себе в утешение она твердит: «Игорь, Игорь». На каждом слове Игорь…

2. Маленькие собачки всегда злые.

– Ты тоже не сенбернар…

– О, ко мне это отношения не имеет! Это правило распространяется только на породистых собак, а я дворняжка. Да и к тому же я совсем не мала!

– К какой же породе ты ее причисляешь?