Выбирать дорогу было бесполезно. Вся она теперь была одинаковой. Оставалось только держать напуганных животных на прямой линии да время от времени пеленговать видимые точки берега.
Наконец ливень прекратился. Гроза медленно уходила на юго-восток. Выглянувшее солнце залило лучами наш маленький „водоплавающий“ караван. На 27-м километре мы вышли на полуостров Парижской Коммуны. Беспокоивший нас залив остался позади.
Ближайшая цель была достигнута.
Наш лагерь разбит на низком, глинистом берегу. Здесь тоже достаточно воды. От нее защитил нас только брезент, разостланный внутри палатки.
Таким был вчерашний день. Сегодня нет ни грозы, ни ливня. Зато целый день стоит непроглядный туман, дует холодный северо-восточный ветер и время от времени валит густой снег. Видимость только изредка достигает 200–300 метров, а большую часть дня не превышает 30–40 метров. Нам надо сомкнуть свой маршрут с конечной точкой прошлогодней съемки. Она где-то совсем недалеко. Но при такой видимости ни о какой съемке нечего и мечтать. Сидим в палатке и ждем погоды.
Собаки мокрыми клубками лежат в слякоти и не поднимаются. Вода и сырость не дают им отдыха даже на стоянке. А изнурены они до последней степени. И в основном не от работы. Тянуть сани не так уж тяжело — груз давно поубавился. Собаки теряют силы от потери крови. Поверхность льдов, по которой мы идем, теперь сплошь усеяна острыми кристаллами и напоминает не то бесконечную пилу, не то терку. До сего времени мы давали собакам полкилограмма пеммикана в сутки. Этого количества пищи вполне достаточно в обычных условиях при умеренных зимних морозах; но теперь такого рациона вряд ли хватает только на восстановление потерянной крови. В этом основная причина изнурения животных. Приходится удивляться, что они еще могут работать. Самому больно понукать их, особенно загонять в воду, да еще при ветре и такой температуре, как сегодня. Поэтому мы не очень ропщем на туман, приковавший нас к этому месту, хотя нам и следует торопиться. Завтра мы скормим собакам последний пеммикан, а до дома еще более 50 километров. Но лучше, в случае необходимости, убить двух-трех собак на корм остальным, чем потерять большую часть упряжек.
Ночью туман рассеялся. Немедленно натянули на себя попрежнему мокрую одежду и пустились в путь.
Через 15 километров, пройденных вдоль западного берега полуострова, нашли знак в конечной точке прошлогодней съемки и сомкнули маршрут. Теперь вся центральная часть Северной Земли ляжет на карту. Мы уверены, что ляжет она с достаточной точностью. Это дает нам полное удовлетворение, оправдывает испытанные трудности.
Наша работа окончена. Теперь остается добраться до дома и по возможности сохранить собак. Надо пройти еще километров сорок — сорок пять. Осилить их будет нелегко, но утешает мысль, что они будут последними.
После трехчасовой передышки двинулись дальше. Сначала сделали попытку выйти прямо на острова Седова, но на пути встретили полынью около километра шириной. С северной стороны островов виднелось много воды. Местами она была почти черного цвета. Значит, и здесь лед был уже размыт. Решили итти прямо на запад по льду пролива Красной Армии.
Вся прибрежная часть льдов была сплошь покрыта водой.
Здесь лед внешне выглядел крепким, но буквально весь был залит водой. В середине перехода собаки беспрерывно плыли на протяжении пяти километров. Сани залило, а сами мы брели в метровом слое воды. Дальше воды было меньше, но все же на протяжении 15 километров мы не видели ни одного метра, свободного от нее. Чтобы дать передышку собакам, возможность хотя бы стряхнуть с себя воду и обогреться, останавливались, втаскивали всех животных на сани, а через полчаса вынуждены были снова гнать их в воду. Две собаки не выдержали и свалились мертвыми в лямках. Другие, окончательно измученные, падали в воду и не хотели подняться. Одну за другой мы вынимали собак из лямок и клали на сани. К концу перехода на моих санях лежали три собаки. Только на пятнадцатом километре мы нашли выступающую из воды старую торошенную льдину, площадью около 50 метров, и поставили на ней палатку. Некоторые собаки отказались от мяса своих погибших сородичей. Отдали им последние три банки пеммикана и банку своего. У нас осталось две горсти риса, с килограмм масла, несколько плиток шоколада и около двух килограммов пеммикана. В примусе пол-литра керосина. До базы около 25 километров.
Близок локоть, да не укусишь. Прошли сутки, а мы не приблизились к дому ни на метр. Накрывший вчера вечером непроглядный туман продержался беспрерывно весь сегодняшний день. Иногда начинал моросить дождь, но скоро прекращался и сменялся густыми хлопьями снега. Барометр упал. Температура сильно понизилась. Вокруг нашего маленького ледяного островка вода покрылась льдом. Гнать изнуренных собак с израненными лапами в такую воду мы не решались. Терять их так близко от дома было бы непростительно. Пусть лучше будут голодными. Да и бесполезно гнать. Пробиваться по воде, покрытой двухсантиметровым льдом, они все равно не смогут.
Собаки смотрят на нас ожидающими глазами. Но что мы можем дать? Пеммикан вчера кончился. Я подстрелил прилетевшую чайку, собрал остатки сливочного масла, нашего пеммикана и весь оставшийся шоколад, который мы так и не съели, и, поделив все на маленькие порции, отдал собакам. Чайку, масло и пеммикан они моментально проглотили, а от шоколада большинство отказалось. Для самих нас осталась одна кружка риса.
Сейчас, когда мы, несмотря ни на что, провели намеченную работу и находимся в одном переходе от дома, над нами нависла самая большая опасность. Льды вскрываются. Вчера пересекли свежую трещину, местами в несколько метров шириной. На западе видно водяное небо. Несколько раз слышался треск льда. Он напоминает далекие, сильно заглушенные артиллерийские залпы. Недостаточно опытный человек может и не понять, чем угрожают эти явления. Но вскрытие льдов еще не катастрофа. Итти по ним все же можно. Только бы не поднялся сильный восточный ветер. Он вынесет нас в открытое море.
Все позади: и снежная каша, и ледяные ванны, и опасность быть унесенными в море, и падающие мертвыми собаки… Все, все! Мы дома!
…Ночью западный ветер стих. На смену пришел южный. Потеплело. Появились клочки голубого неба. Молодой лед размяк. Воды на льду стало заметно меньше. Повидимому, ушла в новые трещины. Не мешкая, снялись с лагеря. Остров Средний виднелся километрах в пятнадцати. Первые же часы пути подтвердили наши вчерашние опасения за собак. Даже сегодня, при несравненно лучших условиях, их одну за другой пришлось класть на сани. Оставшиеся в упряжках дрожали, спотыкались, то и дело с жалобным визгом падали в воду. Приходилось часто останавливаться, чтобы дать им отдохнуть.
Около полудня опять волнами пошел густой туман. Бредя в тумане, наткнулись на свежую трещину. Ее успело раздвинуть на полтора метра. Перебравшись через нее, скоро снова попали в бесконечные озера воды. После полудня, в разрыве тумана, опознали знакомый старый торос, прижатый к берегу Среднего острова. Через два часа, переправившись еще через одну трещину, подошли к этой приметной точке и выбрались на остров. Потом на себе перетащили сани на лед, лежавший уже с южной стороны острова. Теперь до дома оставалось только пять километров.
Радость окончания тяжелого пути боролась с обострившейся тревогой за положение на базе экспедиции.
Туман, как нарочно, плотно укутывал остров Домашний. Как мы ни крутили бинокли, рассмотреть ничего не могли, и чем ближе подходили к дому, тем больше росла тревога и усиливалось волнение. Мы забыли об усталости, о тяжести пути, даже о своих измученных собаках. Пять из них лежали на санях, а остальные, понурив головы и опустив хвосты, в полной безнадежности уныло брели по воде. Но скоро, даже в таком состоянии, они почувствовали наше волнение. Все, не исключая и лежащих на санях, оживились, начали поднимать головы и всматриваться туда же, куда смотрели и люди. Догадывались ли они, что близок конец их мучениям?