— Что ты такое говоришь? Я причастился, неужели же даже «спасибо» не скажу Богу? Только в случае сильной нужды можно уйти раньше. И ты никогда не уходи; слушай благодарственные молитвы и без конца повторяй: «Благодарю Тебя, Боже мой, благодарю Тебя. Слава Тебе, Боже, слава Тебе, Боже!» — и сердце будет ликовать.
Однажды я ходил на литургию в одну келью. Сильно устал и измучился, к тому же был голоден, потому что готовился причащаться. Огня не было, и всю службу я простоял, дрожа от холода. Но как только причастился, тут же почувствовал, как по телу разлилось тепло. Как в электронагревателях со спиралью — ток идёт по спирали, она накаляется; то же самое чувствовал я во всём теле. Постепенно по нему стал расходиться огонь. Сладкий огонь!
— Гореть, не сгорая, геронда…
— Да, гореть… Сладкий огонь! Да, пропадает потом и голод, пропадает и усталость, пропадает и холод!..
— Сколько это продолжалось, геронда?
— Я чувствовал это в храме, сразу после причастия и потом, когда уже ушёл, всю дорогу было тепло!
— Геронда, отчего некоторые люди, физически слабые и болезненные, хорошо переносят пост?
— Секрет в смиренном и любочестном подвиге, который сопровождается молитвой и приобщением Пречистых Таин. Они питают душу, питают и тело. Когда мы причащаемся, то принимаем самое действенное лекарство, Тело и Кровь Христовы.
ГЛАВА 4
«Пойте Богу нашему, пойте»[154]
Псалмопение — это молитва
— Геронда, я часто хожу на клирос потому, что чувствую: это — моя обязанность. Это правильно?
— Да, и церковное пение — это послушание. Поэтому священник молится и «о поющих»[155]. Певчий представляет весь народ, который стоит в храме. Но это не значит, что другие не должны умом говорить: «Господи, помилуй», — и ждать преуспеяния только от одного «Господи, помилуй» певчего.
В древности пели всё верующие вместе, и так на самом деле правильно. Но из‑за того что получались паузы и путаница, Церковь, которая есть собрание верующих, стала выбирать определённых людей, которые умеют петь и имеют хороший голос и некоторое благоговение, и постановила, чтобы пели только они. Остальные слушают, поют умом и радуются тому, что принесли в дар Богу людей, чтобы они Его прославляли.
— Геронда, тот, кто просто слушает, что приносит Богу?
— Когда человек слушает и услаждается славословием Бога, разве такой человек не угоден Ему? Это тоже есть приношение Богу.
— Геронда, во время всенощного бдения, которое совершается ради какой‑то определённой нужды, как я могу молиться об этой нужде, когда сама пою?
— Перед началом бдения можешь помолиться об этой нужде и потом, когда поёшь, в перерывах можешь творить молитву. Но и во время всей службы, если ум вместе с сердцем постоянно сосредоточены на нужде, ради которой совершается молитва, тогда поёшь ли ты, читаешь ли Псалтирь, каноны и т. д. — всё это молитва о конкретной нужде. Видишь ли, когда мы служим всенощную ради какой‑то нужды, то только два–три прошения посвящены тому, о чём мы молимся. Всё остальное это то, что определяет Устав, однако же вся всенощная посвящена этой нужде.
Доброе духовное состояние
— Геронда, я пою тяжело. Имею помысел, что это из‑за того, что у меня тяжёлое произношение.
— Я видел, что ты бываешь и… тяжёлой, и… лёгкой! Когда тяжёлая, тогда и поёшь тяжело. Это зависит от твоего внутреннего состояния, за ним следи. Человек, у которого тонкий голос, если он находится в добром духовном состоянии, то заливается как соловей, а если нет, то пищит как комар. У кого низкий голос, то если не находится в добром расположении, пение его похоже на ворчание старика. Если будете петь поодиночке, то поймёте, в каком состоянии находится каждая из вас в этот момент.
— Геронда, когда мы поём в храме, следим за тем, чтобы не фальшивить.
— Конечно, нужно следить, потому что всё должно совершаться «благообразно и по чину»[156]. Но прежде всего нужно заботиться о том, чтобы «благообразие» было в душе, был порядок в душе и в отношении к Богу. Когда человек поёт, не имея доброго духовного устроения, это хуже любой фальшивой музыки. Потому что как доброе вызывает доброе изменение, так плохое вызывает плохое изменение, и люди не могут молиться. Если у человека внутри неблагополучно, если у него неправые помыслы, мелочность в душе, то что хорошего он может спеть? Как он ощутит райскую сладость, чтобы петь от сердца? Потому и говорится: «Благодушествует ли кто? Да поет»[157]! По–хорошему, у тех, кто поёт в храме, должно быть более чуткое и нежное сердце и более сладостное и радостное внутреннее устроение. Как человек станет петь «Свете тихий», если сам не имеет света?
Всё дело в благочестии
— Геронда, когда мне говорят, что я плохо пою, стараюсь понять, что нужно исправить технически.
— Нужно стараться тебе приобрести монашеское устроение, благоговение, рассуждение, а не думать о человеческом искусстве, сухой технике. Искусство без благочестия — это… краска, нечто внешнее, ненатуральное, неестественное. В миру некоторые певчие по нужде «подкрашивают» свой голос, чтобы их взяли петь в более крупный храм, чтобы получать больше зарплату. Говорят: «Если меня поставят на небольшой приход, то чем я буду жить?» У них, в конце концов, есть оправдание, потому и давят из себя, и кричат. Но у монаха нет оправдания, он должен петь натурально. Смотрите, чтобы ваше пение было естественным, умилительным, пойте для Бога, а не ради искусства пения. В пении нужно отличать внутреннее и сердечное от внешнего и искусственного.
— Геронда, может, виноват мой голос, что я пою по–мирски?
— Не голос виноват, а мирское искусство. Ты поёшь с какой‑то мирской напыщенностью, как поют некоторые певчие, которых ты слышала, живя в миру. Твоё пение ненатурально. Не насилуй свой голос. Знаешь, как это утомляет? Пой от души, естественно.
— Может быть, геронда, мне лучше какое‑то время совсем не петь?
— Нет, пой. Будешь слушать других сестёр и постепенно это мирское уйдёт. Я вижу и на Афоне, что молодые монахи обычно поют по–мирски. Если у них нет ещё монашеского опыта, то как станут петь по–монашески? Вообще, раньше афонские псалты, когда меньше общались с мирскими певчими, пели более по–монашески. Теперь, когда стали больше общаться, потерялись немного; ведь и дыни теряют свой вкус, если растут рядом с какой-нибудь тыквой.
Всё дело в благочестии. Без благочестия церковное пение как выдохшееся вино, как расстроенный музыкальный инструмент, который, когда на нём играют, только дребезжит. И нет разницы, поёт ли человек громко или тихо, главное, чтобы пел с благоговением. Тогда и тихое пение звучит смиренно и сладостно, а не сонливо. И громкое — сильно и сердечно, а не дико. У отца Макария Бузикаса был громовой голос, но пел он естественно, благочестиво и с умилением, чувствовалось, как сердце у него трепетало и твоё при этом замирало. «Всю душу тебе переворачивает», — говорил про него один старый монах. Он один жил на Капсале, в келье монастыря Став–роникита. Ниже жил румын, он не был псалтом, но отличался благочестием. Вечером выходил отец Макарий на балкон своей кельи и начинал петь «Отверзшу тебе руку»[158], а другой стих продолжал румын снизу! Что за красота!