— А я считаю, надо так жить, чтобы все хорошо и красиво было, — голос Маши звучит уже спокойно, мягко. — А для этого каждый из нас непременно должен хорошее для людей сделать, для всех. Хоть что-нибудь, пусть даже какую-нибудь малость, но обязательно сделать.

Они снова заворачивают за угол и идут мимо новых домов-близнецов из крупнопанельных блоков, стремительно выросших на месте, где еще совсем недавно простирался пустырь, обильно поросший бурьяном, репейниками и чертополохом.

— Быстро у нас научились дома строить, — говорит Олег. — Город на глазах растет, хорошеет.

— Растет. А вот с Дворцом культуры сколько лет уже возятся, а до ума никак не доведут. Конца стройке не видно. Сколько денег на него уже зря перевели. Почему так?

Олег молча пожимает плечами. Откуда ему знать? Он не председатель горсовета и даже не член завкома.

Они пересекают Новую площадь. В стороне остается пышная клумба, густо усаженная цветущими каннами, гладиолусами, флоксами. Оттуда же доносится запах матиол и душистого табака.

— Я недавно была в инструментальном цехе на метизном заводе. Там у каждого станка подставка с цветком. И чистота сказочная. Входишь в цех — как будто в сад попадаешь. Хорошо ведь, правда?

— Хорошо, — охотно соглашается Олег.

— А почему бы и у нас так не сделать?

— Можно, конечно…

— Говорить все мастера, это легче всего… — девушка остановилась. — Вот я и дома. Спасибо, что проводил. До свидания.

Хлопает дверь — Маши уже нет, а Олег все еще стоит у подъезда. Потом уходит назад, шаркая по асфальту подошвами.

«А что если и в самом деле взять и поставить у своего станка цветок? Принести из дому герань или розан — мать не пожалеет. Совсем неплохо получится. Разве что ребята начнут подтрунивать. Тот же Петька — первый наверняка сочинит что-нибудь. Он мастер на такие дела.

А Маша? Может, посмеется надо мной с девчатами? Впрочем, не похоже. Она же серьезно говорила: «Входишь в цех — как будто в сад попадаешь». К тому же она тут собственно ни при чем. Не для нее же этот цветок, для всех…

Она, должно быть, любит цветы. Интересно, Петька ей цветы дарил? Вряд ли… Конфетами и пирожными, конечно, угощал, а вот цветы — вряд ли…

В самом деле — принесу цветок и поставлю у своего станка. Уютнее и красивее станет…»

Олег шел и видел перед собою свой цех. Он был и тот и не тот. Те же привычные ряды станков, пролеты ферм, подпирающих высокий потолок, бесконечные ряды окон. Но все в цехе сверкает и блестит и, главное, всюду, куда ни посмотри, живая зелень листвы, яркие пятна красных, белых, голубых, желтых цветов и соцветий…

Утром, как всегда, к заводу со всех сторон города стекаются ручейки людей. Чем ближе к проходной — тем гуще людской поток. И это уже не ручей, а широкая полноводная река. Одни идут молча, другие негромко переговариваясь друг с другом, третьи шумно приветствуя знакомых, бойко перебрасываясь шутками. Идут в одиночку, парами, но три, группами. Идут парни и девушки, отцы семейств и матери, пожилые люди и безусая молодежь. Идут беззаботные и степенные, оживленные и задумчивые, веселые и хмурые. Это идет рабочий класс.

Идет на смену и Олег. Чувствуя на себе удивленные взгляды, он еще больше, чем обычно, сутулится, еще сильнее шаркает по асфальту подошвами. И уж в какой раз с тех пор, как вышел из дому, раскаивается в своем поступке. Действительно, он один выделяется из всех идущих, привлекает всеобщее внимание — тащит здоровенную тяжелую квадратную кадку с кустом китайской розы. Хорошо хоть, что в густых листьях удобно прятать лицо.

Впрочем, узнать Олега нетрудно — и по фигуре, и по походке. И то один, то другой из рабочих затронет его — кто дружелюбно, кто не скрывая насмешки. Но Олег отмалчивается. Скорей бы добраться до цеха, хотя там тоже придется выслушать немало вопросов и реплик, сдобренных изрядной порцией иронии.

В проходной пожилой охранник остановил Олега:

— Куда ты его тащишь? И зачем? — он звонко хлопнул ладонью по кадке.

Олег не выдержал:

— Ты лучше смотри, чтоб отсюда чего-нибудь не уперли. А на завод — не твое дело. Или, может, нельзя?

В узком проходе стало тесно. Сзади зашумели, стали напирать. Охранник растерялся.

— В инструкции на этот счет ничего не сказано.

— Вот и выполняй, что сказано в инструкции…

Он уже подходил к своему цеху, когда кто-то неожиданно налетел на него. Олег едва устоял на ногах, но кадку не удержал. Она выскользнула из рук и, глухо ударившись о бетонную плиту дорожки, с треском раскололась.

— Ты что… — вырвалось у Олега. Но он даже не успел выругаться, а так и замер с открытым ртом.

В нескольких шагах впереди него, уткнувшись лицом в землю и выбросив вперед неестественно белую руку, лежал Петька Ищенко: Олег сразу узнал его по голубоватой, спортивного покроя куртке и синим вельветовым брюкам. На асфальте, пересекая наискось Петькину спину, змеилась толстая проволока.

Все стало ясно: оборвался электропровод, и случилось несчастье.

Не раздумывая, Олег оторвал от лопнувшей кадки короткую дощечку и, подбежав к лежащему без сознания товарищу, поддел свободным концом дощечки тяжелый провод. С трудом, двумя руками приподнял его над землей. Тотчас же кто-то из оказавшихся поблизости рабочих оттащил подальше бесчувственное тело Петра. Олег успел увидеть смертельно бледное, без кровинки лицо, посиневшие губы товарища — и больше уже ничего не помнил: дощечка, не выдержав нагрузки, переломилась пополам, и провод грузно упал ему на ноги.

…Петьку на следующий же день выписали из больницы, куда их вместе с Олегом привезли в одной машине скорой помощи. Олег же пролежал в пахнущей медикаментами палате целую неделю.

Каждый день после смены его посещали ребята из цеха. Побывали у него и благодарили за мужественный поступок председатель завкома и все цеховое начальство. Дважды приходила Маша с подругами. Тумбочка ломилась от апельсинов, лимонов, банок с компотом, конфет и печенья.

Все это было приятно, хотя чувствовал Олег себя от подобного внимания неловко и, пытаясь скрыть свое смущение, зябко кутался в вылинявший байковый халат, опустив глаза, подолгу внимательно рассматривал стоптанные войлочные шлепанцы. Но было одно обстоятельство, которое особенно сильно огорчало его.

Конечно, Петька — пострадавший, а он, можно сказать, его спаситель. Но разве, случись это с Олегом, Петька или кто угодно другой не поступил бы так же точно, как поступил он, Олег? Однако Петьку сразу выписали, а его все держат в больнице, берут всяческие анализы, пичкают различными таблетками. Значит, слабак он по сравнению с Петькой, даже здесь тот опередил его.

Вспоминая происшедшее, Олег с сожалением думал о своем розане. Сколько лет мать заботливо растила цветок — и вот тебе на! Ни ей, ни людям. Спросить у ребят о цветке Олег стыдился: подумают, нашел о чем сейчас вспоминать.

Через несколько дней, по-летнему солнечным и прозрачным утром он вышел на работу. Все было так, словно ничего и не случилось, словно не был он на волосок от смерти. Как обычно шли, стекаясь к проходной, люди. Тот же пожилой охранник проверял пропуска. Но когда Олег вошел в цех — он остановился растерянный и удивленный. Все здесь было прежним, до самых мелочей знакомым и привычным. И в то же время это, казалось, был совсем другой, новый цех.

Первое, что бросилось Олегу в глаза, — это зелень. У многих станков на высоких, выкрашенных охрой подставках стояли горшки и кадки с цветами. У его станка пышно зеленела китайская роза — та, которую он первый принес сюда. И даже около Петькиного рабочего места виднелось что-то зеленое — не то кактус, не то «тещин язык».

Олег скосил глаза в сторону инструментальной. И там, за стеклянной перегородкой, увидел стоящий на тумбочке фикус. А рядом с цветком, в синей куртке, повязанная пестрой косынкой, стояла Маша. Она смотрела на Олега и приветливо улыбалась — красивая-красивая.

Кто-то по-дружески хлопнул Олега по плечу.

— Здоров, Шнурок! Ну как, а? Здорово?