— А мне, думаешь, легко будет без тебя и Вовочки?.. Но что поделаешь? Надо ехать — сама ты ведь хорошо знаешь, дольше оставаться здесь я не имею права.

Сима понимала, что матери трудно: как оторвешь сердце, если оно приросло и к близким людям и к родной земле, на которой прошла в труде почти вся ее жизнь?

Исподволь, без спешки Мира начала готовиться к отъезду. Она сообщила письмом о том, что скоро приедет.

Как Мира ни была поглощена заботами о предстоящем отъезде, ее потянуло в поле, посмотреть работу трактористов. И вот однажды утром отвела она Вовку к дежурной матери, одной из тех, которые по очереди присматривали за детьми, чтобы остальные могли спокойно работать. Сдав внука с рук на руки ласково принявшей его женщине, Мира отправилась на степные массивы, начинавшиеся сразу же за малообжитым поселком, чтобы посмотреть, как идет на них зяблевая вспашка.

На черной распаханной стерне в столетиями дремавшей, а теперь развороченной тракторами степи вновь начали пробиваться упрямый пырей, неистребимый ковыль и серая, отдающая горечью полынь. Испуганные появлением человека, вороны с хриплым карканьем целыми стаями поднимались в воздух.

Долго еще недовольное карканье вспугнутых птиц было единственным звуком, нарушавшим тишину утра. Но вдруг Мира насторожилась: откуда-то издалека донесся приглушенный рокот тракторов. И сразу же Мирино сердце застучало в такт ритмичному стуку их моторов, веселее стало на душе, и непреодолимо властный призыв почудился ей в их мерном перестуке.

А тут еще вдали кто-то затянул песню, такую задушевную и близкую сердцу. Повеяло теплом родных мест, родного дома. Какой ветер занес в эту степь песню ее далекой молодости. И песня эта, как на крыльях, перенесла Миру на маленький невзрачный трактор «фордзон», на который она села когда-то пахать первый раз в жизни. И подумать только, что и она, как сейчас этот далекий тракторист, с каким-то поистине вдохновенным задором распевала во весь голос:

И Мире начинает казаться, что голос поющего ей знаком. Уж не ее ли ученик с комсомольской путевкой явился в эти бескрайние просторы?

А хорошо бы и ей сидеть сейчас за рулем трактора, чтобы перед ней, как волны перед гордым кораблем, расступались поднятые лемехами пласты жирной, плодородной земли! Может, и в самом деле стоило бы переехать сюда, чтобы жить вместе с дочерью и работать с нею на этих нетронутых массивах? Но мысль эта, промелькнув, сразу же уступила место старым заботам: пора домой, там ждут ее, чтобы вместе отпраздновать ее торжество — тридцатилетний юбилей работы на тракторе. И где же отметить это событие, как не дома, не там, где прошла почти вся ее сознательная жизнь, не на земле, которую она распахивала десятилетиями?

Мира подошла к свежевспаханному массиву и хозяйским взглядом посмотрела, на достаточную ли глубину проникли в почву лемеха. Потом она подняла горсть земли, растерла ее пальцами, понюхала, взвесила на ладони — словно не землю рассматривала, а только что смолотую муку из-под жернова.

«Прима! Золото, а не земля», — удовлетворенно сказала она про себя, высыпая землю с ладони. Она хотела было пойти дальше, но вдруг увидела белокурого парня с веснушчатым лицом. По комбинезону она сразу же узнала в нем тракториста.

— Не встретилась ли вам, часом, «летучка»? — спросил парень, пристально вглядываясь в Мирино лицо, как будто оно было ему знакомо.

— Какая «летучка»?

— Ну, скорая техническая помощь.

— А что у вас стряслось? — спросила Мира, в свою очередь с любопытством оглядывая парня.

— Да вот трактор стоит уже добрый час — и ни с места.

При этих словах парень ткнул пальцем в сторону ближней лощинки и помчался куда-то, очевидно разыскивать долгожданную «летучку». А Мира, не теряя времени, спустилась в указанную парнем лощинку, со всех сторон осмотрела стоявший там трактор и включила мотор. По неровному стуку она определила, что либо форсунки нерегулярно подают в механизм питание, либо перегрелся мотор.

«Горячий, видно, парень, — подумала Мира, — не тянет трактор, так он давай мотор жечь, а чтобы воды вовремя подлить — на это смекалки не хватило».

Заглянула в радиатор — воды там и вправду не оказалось, вся выкипела. К тому же и четвертая свеча сдала. Мира налила в радиатор воду, устранила неисправность — и трактор напрягся, рванул и, врезываясь лемехами в податливую землю, вышел на степной простор.

На Миру повеяло терпким запахом сырой земли. Запах этот так опьянил ее, что она забыла обо всем — о доме, о внуке, о всех своих заботах, — так хорошо стало у нее на душе. Казалось, так и запела бы во весь голос вместе с далеким трактористом:

До самозабвенья увлеченная любимым трудом, словно слившись с рулем трактора, Мира колесила, все суживая круги, по широкому полю, пока не услышала удивленный и вместе с тем восхищенный оклик:

— Эй, колдунья, как это тебе удалось взнуздать моего коня? А я уже, признаться, подумал, что его увели.

Повернув голову, Мира увидела молодого тракториста. Неподалеку от него стояла машина скорой технической помощи.

Мира быстрым шагом шла домой, не чуя под собой ног от радостного сознания, что вот и она приложила руку к пробуждению этой черноземной, щедрой земли. И только у самого поселка вспомнила, что забыла спросить у парня, откуда он прибыл сюда. В прошлом году, помнится, на районных тракторных курсах был похожий паренек. Но тогда почему он не узнал ее? Не потому ли, что уж очень неожиданной была их встреча в степи, а прощание очень поспешным?

Вовка давно поджидал свою бабушку. Не успела Мира переступить порог дома, где оставила внука, как мальчик уже выбежал ей навстречу. Она отвела его домой, дала поесть, поиграла с ним…

Едва сумерки спустились на поселок, как ребенок побледнел, стал скучным и хмурым и раньше времени запросился спать. Его покрасневшие глазки слипались. Встревоженная Мира коснулась губами его лобика и, взволновавшись не на шутку, сказала дочери, только что вошедшей в дом:

— Ребенок, кажется, нездоров: посмотри-ка, весь горит!

Сима стремительно подбежала к сыну, взяла его на руки и, крепко прижав к груди, тревожно спросила:

— Что у тебя болит, птенчик мой? Скажи своей маме, что с тобой!

Мира тем временем поспешно разобрала постель, и Сима, словно укладывая годовалого младенца, медленно наклонилась с Вовкой на руках и бережно уложила его на кровать.

Ребенок тяжело дышал. С трудом открыл он на миг глаза и тут же закрыл их, сомкнув веки, на которые как будто навалился непомерный груз. Личико его стало пунцовым от жара.

— Что делать? Что за наказание обрушилось на наши головы! — запричитала Мира, беспокойно расхаживая по комнате. — За доктором! Надо бросить всё и ехать за доктором!

Сима побежала на колхозный двор за машиной.

Удрученная Мира сидела рядом с кроваткой внука, не сводя глаз с больного.

«Вот несчастье так несчастье! Разве можно уехать, когда ребенок болен, — думала она. И тут вспомнила, что еще накануне дала телеграмму о выезде. — Эх, поторопилась — ведь телеграмму не опоздали бы дать и в день отъезда».

Часа через полтора приехала Сима и привезла врача.

Врач, высокий широкоплечий старик, длинноносый, с густой седой шевелюрой, долго осматривал и выслушивал больного ребенка. Потом медленно, в раздумье, словно боясь ошибиться, односложно процедил сквозь редкие зубы:

— Простуда.

И тут же сел писать рецепт.

— Порошки давайте по одному три раза в день, микстуру два раза по чайной ложке.

Попрощавшись с женщинами, он уехал.

Сима отправилась за лекарствами. Вернулась она домой поздним вечером, когда уже совсем стемнело. Вовку лихорадило, он метался и бредил. Мира сидела около внука, прикладывая примочки к его пылающей головке и прислушиваясь к неровному дыханию.