— Прощайте, синьор Пезаро, — сказал я. — Хорошенько запритесь и никого не пускайте сюда.

— Останься! — выкрикнул он мне вслед. — Ты слышишь меня? Останься!

— Не делайте глупостей, иначе те, кто внизу, тоже услышат вас, — на ходу обронил я. — Прячьтесь в свою берлогу.

Мое появление во дворе было встречено дружными и радостными приветствиями — похоже, все уже потеряли надежду увидеть синьора Джованни. Я поискал глазами мадонну Паолу и увидел ее, стоявшую рядом со своим братом, который как будто намеревался остаться в числе зрителей предстоящей схватки. Ее щеки слегка порозовели, и глаза возбужденно сверкали при виде вооруженных храбрецов, отправляющихся в бой. Мне подвели коня, и я сел в седло. Но прежде чем я успел натянуть поводья, мадонна Паола шагнула ко мне и, положив руку на лоснящуюся шею коня, негромко произнесла:

— Синьор, вы поступаете храбро и благородно. Даже если победа окажется на стороне узурпатора, вы спасете свою честь и оставите о себе добрую память. Пусть же это воодушевляет вас, а я буду молиться за ваше возвращение.

Эти слова предназначались, очевидно, только для ушей синьора Джованни. Я молча поклонился ей и, размышляя о том, сколь загадочны бывают пути, ведущие к женскому сердцу, занял свое место во главе кавалькады.

Всего два месяца назад ей было невыносимо само присутствие синьора Джованни, и она содрогалась при одной мысли о том, что ей предстоит выйти за него замуж. Однако за это время он сумел значительно укрепить свои позиции, сперва воспользовавшись стихотворными талантами своего придворного шута, а затем сыграв на его же храбрости. И я почти не сомневался, что теперь она куда более благосклонно отнесется к предложению Джованни стать его женой и пойдет к алтарю с гордо поднятой головой и радостью в душе.

Я мог бы еще долго размышлять на эту тему, но рядом со мной находился Джакомо, ждущий моих команд, а во дворе замка воцарилось напряженное молчание, нарушаемое лишь яростными криками, которые доносились со стороны ворот, где разбушевавшаяся толпа обрушила град камней на поднятый мост. Нападавшие, вероятно, решили, что объятые паникой синьор Джованни и его сторонники в эту критическую минуту не нашли ничего лучшего, как обратиться с молитвой к Богу; они даже не подозревали, что почти сто двадцать вооруженных всадников готовы в любой момент растоптать их копытами своих коней. Я сделал знак рукой, и четверо солдат поспешили к воротам. Со страшным грохотом упал подъемный мост, и прежде чем осаждавшие сообразили, что происходит, ворота распахнулись, и мы с ходу врезались в их толпу, подобно клину, рассекая ее надвое. За нашими спинами загремели цепи поднимаемого моста, и мы оказались отрезанными от замка, в самой гуще неприятеля.

Закипела ожесточенная схватка, которая, я уверен, надолго осталась в памяти жителей Пезаро, очень скоро убедившихся в том, что военное искусство не являлось их ремеслом. Не выдержав нашего натиска, они бежали, уступив поле боя профессионалам Чезаре Борджа. Но и у нас почти сорок лошадей остались без седоков, а прямо перед нами угрожающе ощетинились пиками закованные в сталь солдаты герцога Валентино, которые, в отличие от победителей, еще были полны сил и сохранили боевой порядок. Командовал ими гигантского роста человек, и это был не кто иной, как Рамиро дель Орка, тот самый, что три года назад возглавлял погоню, пославшую за мадонной Паолой. С тех пор он приобрел репутацию одного из самых храбрых капитанов Чезаре Борджа, но пользовался дурной славой: с его именем было связано немало мрачных историй, от которых содрогалась вся Италия.

Завидев нас, ринувшихся в атаку на его отряд, он разразился громовым хохотом, тут же подхваченным его людьми.

— Gesu! — заревел он, и я слышал его голос даже за топотом перешедшей в галоп конницы. — Что случилось с Джованни Сфорца? Может быть, он стал мужчиной после того, как мадонна Лукреция развелась с ним? Я непременно сообщу ей эту новость, мой славный Джованни, живое воплощение молнии Юпитера [Юпитер — верховный бог римского пантеона; в числе прочего повелевал громами и молниями. Молниями он поражал своих врагов]!

Его шутки были явно рассчитаны на то, чтобы подбодрить своих солдат и смутить атакующих, и, надо признать, это ему отчасти удалось. Но в следующую секунду мы врезались в их ряды, и многим из этих весельчаков стало не до смеха, а кое-кто отправился в преисподнюю смеяться там вместе с ее хозяевами. Я же выбрал своим противником хвастуна Рамиро и со всего размаха обрушил на него свою палицу. Но Рамиро только поморщился — удар не оставил даже вмятины на его огромном, как пивной котел, шлеме, превосходном образчике кузнечного искусства — и в ответ взмахнул своим огромным мечом.

— Черт возьми! — рявкнул он. — Ты превратился в настоящего бога войны, Джованни. Иди же ко мне, мой неукротимый Марс [Марс — бог войны в римской мифологии]! Поэты, сидя зимой у камелька, будут воспевать нашу битву. Поберегись!

Его удар пришелся сбоку по моему шлему, и затем меч отскочил мне в плечо. Это был превосходный, хорошо отработанный удар, и если бы не качество доспехов синьора Джованни, ратным подвигам шута настал бы конец. Нанесенный мною ответный удар угодил ему в плечо и оторвал от его лат стальную пластину. Он яростно выругался — теперь в его обороне появилось уязвимое место, — и его налитые кровью глаза сверкнули, как у маньяка. Вновь на мой шлем обрушился боковой удар его меча, и на сей раз отскочила одна из застежек забрала, так что оно повисло, приоткрыв мое лицо. С торжествующим криком он приблизился ко мне и высоко занес свой меч, собираясь пронзить им меня и этим закончить схватку. Но его рука вдруг замерла в воздухе, а с губ сорвалось изумленное восклицание, — вместо бородатого и белокожего синьора Джованни из-под забрала выглянуло совсем другое лицо, бритое и смуглое, с крючковатым носом.

— Я знаю тебя, пес! — взревел он. — Ты слишком храбр для Джованни Сфорца. Ты Бокка...

Он не успел закончить фразу: я ответил ему ударом такой силы, что едва не выбил его из седла, и прежде, чем он успел прийти в себя, я привстал на стременах и принялся дубасить палицей по его шлему.

— Мерзавец! — вполголоса выругался я. — Ты слишком многое узнал, чтобы оставлять тебя в живых.

С большим трудом он сумел отбиться от меня и отъехал на пару шагов назад, а я, воспользовавшись краткой передышкой, поспешил приладить болтавшееся забрало к шлему. Нет сомнений, для Рамиро день был полон неожиданностей, и я думаю, что обнаружить бойцовские качества у простого шута оказалось для него еще большим сюрпризом, чем обнаружить шута в доспехах Джованни Сфорца.

Рамиро опять атаковал меня, но уже молча и собранно — вероятно, мои удары не прошли для него бесследно. Он в очередной раз повторил свой излюбленный боковой удар, но теперь я был готов к нему и сумел отразить палицей его меч, и прежде чем он успел снова замахнуться, я нанес ему удар прямо в лицо. В последний момент Рамиро успел наклонить голову, и шлем отчасти смягчил удар, но его сила была столь велика, что великан не удержался в седле и без чувств рухнул на землю. Я не успел даже перевести дух, как на меня насело не менее дюжины солдат Рамиро, до сего момента остававшихся безучастными зрителями нашего поединка, исход которого, я думаю, оказался для них полной неожиданностью. Под их натиском я был вынужден шаг за шагом отступать, яростно отбиваясь и проявляя чудеса храбрости — как потом в один голос утверждали все те, кто следил за ходом битвы из окон замка, в том числе и мадонна Паола, — перед которыми воспетые в романсеро [Романсеро — название сборников испанских народных эпических песен («романсов»)] великие подвиги доблестных рыцарей минувших времен казались простыми потасовками, напоминавшими скорее уличную драку.

Наш отряд понес немалые потери, но вдохновленный моим успехом Джакомо умело руководил своими людьми, и победа быстро начала склоняться на нашу сторону. Лишившись своего капитана, солдаты противника уже не помышляли ни о чем ином, кроме отступления; и после того как им удалось благополучно эвакуировать бесчувственное тело Рамиро дель Орка с места схватки, они развернули коней и не останавливались до тех пор, пока ворота славного города Пезаро не остались далеко позади.