— О чем вы спорите? — спросил Чалджи.

Толстый махнул рукой и, обливаясь потом, уселся на траву. А худой говорит:

— Я живу у реки, в улусе бая Казана. Поехал к баю Пиксену попросить в долг денег, да по дороге ночь застала. Решил я переночевать в степи, у березы.

— Э–э! — закричал толстый. — Это я решил ночевать у березы, у моей березы, а тебе уступил место.

— Ладно! Пусть так будет, — сказал бедняк и продолжал: — Проснулся я утром и вижу — у кобылицы моей стоит рыжий жеребенок.

— Мой жеребенок! — закричал толстый.

— Как же твой, когда кобылица моя, — отвечал бедняк. — Ну, я и сказал: хорошо, мол, что моя кобылица дала жеребенка. А он мне: «Нет, нет, это не твоя кобылица дала жеребенка, а моя береза».

— Вот, вот, моя береза! — закричал толстый. — Жеребенок мой.

— А куда вы теперь идете? — спросил Чалджи.

— Идем мы к грозному Алыгбаю, пусть он нас рассудит, — ответил толстый.

— Алыгбай за суд деньги берет. А у меня их нет, — проговорил бедняк. — Рассуди нас, Чалджи!

— Ну, что же, я вам помогу, — сказал Чалджи. — В этом году в морях и океанах я рожь посеял. Да что–то ничего не уродилось…

— Тьфу, дурак! — плюнул толстый. — Да разве в морях–океанах хлеб растет?

Чалджи отвечает:

— Тьфу, дурак! А разве береза может принести жеребенка?

— Правильно! — обрадовался бедняк. — Спасибо тебе, Чалджи. Умно ты нас рассудил. Жеребенок мой, — сказал он и поехал своей дорогой.

А толстый пожелтел, как полная луна, и завопил, брызгая слюною:

— Ах ты, безродный батрак! Думаешь, я тебя не знаю? Ты, вышедший из бочонка, смеешь судить меня, бая Мирочаха, первого гостя Алыгбая!

И он побежал жаловаться грозному хану. И в этот же день по приказу Алыгбая бросили Чалджи в темницу. Время тогда было такое, что людям, говорившим правду, разрешалось жить только за решеткой.

В то время как Чалджи сидел в темнице, из дворца Алыгбая исчезла золотая шкатулка с драгоценными камнями.

Однажды Чалджи услышал, как глашатаи объявляли народу волю хана:

— Тот, кто найдет шкатулку, получит награду.

Чалджи не знал, где шкатулка, да никогда в жизни ее и не видел. Он стоял, взявшись руками за решетку, и пел:

Вдруг узкая решетчатая дверь распахнулась, и к Чалджи вбежали два перепуганных ханских казначея.

— Что ты о нас поешь? — закричали они, перебивая друг друга. — Что ты на нас смерть накликаешь?

— На вас? — удивился Чалджи.

— Я — Харапас, — закричал один.

— Я — Чоон–кегис, — сказал второй.

Чалджи засмеялся и сказал:

— Я услышал про шкатулку и запел.

— Про шкатулку? — переспросили казначеи и попятились к двери. — Так ты знаешь про шкатулку?

— Я знаю ханских казначеев, — засмеялся опять Чалджи. — Тебя зовут Харапас, а тебя — Чоон–кегис.

Казначеи упали перед ним на колени.

— Будь милостив, добрый Чалджи. Не выдавай нас. Ты получишь каждый третий камень. Слышишь?

— Нет, не надо мне драгоценных камней, — отвечал Чалджи.

— Мы дадим тебе каждый второй камень. Ты будешь богат. Слышишь?

— Не хочу я богатства. Мне нужна свобода.

— Мы дадим тебе ее. Ай, добрый Чалджи, ты спасешь нас.

— Ладно, — сказал Чалджи. — Сегодня ночью вы откроете мне решетку, и я унесу с собой тайну о шкатулке.

Казначеи пошли к хану, но по дороге начали рассуждать так:

— Если мы освободим этого батрака, он все равно нас может выдать. Так не лучше ли его погубить? Тогда вместе с ним умрет тайна, а шкатулка будет наша.

И ночью, как ни ждал Чалджи, никто не открыл ему решетку.

А казначеи, придя к хану, сказали:

— Великий Алыгбай! Вышедший из бочонка, безродный Чалджи проклинает тебя. Мы сами слышали, как он поет о тебе злобные тахпахи[141]. Прикажи убить его.

Алыгбай велел привести Чалджи и спросил у него:

— Я посадил тебя в темницу, где даже самые сильные духом становятся немощными. А ты поешь тахпахи. Уж не думаешь ли ты словами разбить решетки?

— Да, Алыгбай, мои тахпахи делают чудеса, — отвечал Чалджи. — Хочешь, я спою тебе тахпах и, хотя в нем нет слова «шкатулка», но ты узнаешь о ней.

И он запел:

Харапас и Чоон–кегис, полумертвые от страха, повалились к ногам Алыгбая, моля о пощаде. Хан, обрадованный тем, что похитители шкатулки найдены, пообещал Чалджи награду.

Долго думал Алыгбай, как ему поступить с Чалджи. Выдать награду — значит возвеличить ненавистного пастуха. Не дать награды — значит нарушить свое слово. И тогда хитрый Мирочах посоветовал Алыгбаю послать Чалджи к Хозяину Харатаг — Черной горы.

«Черная гора далеко. Много утечет воды, пока батрак, не имеющий коня, доберется до нее. А сила у Хозяина Черной горы такая, что он одним пальцем убьет пастуха» — так рассуждал Алыгбай, довольно потирая руки.

Потом он призвал Чалджи и сказал:

— Что может быть для бедного батрака дороже ханского доверия? Так вот, я решил. Получай в награду мое доверие. Иди к Хозяину Харатаг и возьми у него семь медвежьих шкур, которые он мне должен. Я тебе доверяю. Такова моя награда.

Чалджи вышел от хана, а Алыгбай и Мирочах громко смеялись вслед ему.

— Ничего! — прошептал Чалджи сквозь зубы. — Теперь я знаю цену ханской награды и заплачу за нее двойной ценой.

Много дней и ночей шел Чалджи по сухой степи. Ни одного озера, ни одного ручейка не встретил он. Солнце и горячий ветер раскалили землю.

Чалджи упал на желтую траву и прошептал:

— Ни березки, ни ручейка не вижу я. Кто же даст прохладу мне? — И закрыл глаза.

Вдруг с неба опустился над ним белый лебедь, начал бесшумно махать крыльями, и прохлада освежила лицо Чалджи. Он уснул самым легким и самым сладким сном. А когда проснулся и поднял голову, увидел: рядом сидит девушка — спину закрыли шестьдесят кос, грудь прикрыли пятьдесят кос.

И так ему девушка отвечает: