Аспарух слегка потрепал его по плечу.

— Нечего отчаиваться, Борка. Все это, конечно, очень печально, но…

Он замолчал.

Борис поднял на него вопрошающий взгляд.

— Есть и похуже кое-что…

Борис насторожился.

— Что еще? Говори скорей.

Аспарух перевел свой опечаленный взгляд на ручей и сказал:

— Обидно, что мне выпала эта горькая чаша… Но что поделаешь. — Он беспомощно развел руками. — Нынче утром, представь себе, когда ты, приступив к работе, начал, как говорится, новую жизнь, они устроили свидание в сосновом лесу. Это было в десять часов двадцать две минуты.

— Свидание? — вскочил Борис.

— Свидание, Борка, — вздохнул Аспарух и откинулся на скамье, словно не имея больше сил продолжать разговор. — Я противник сплетен, — снова заговорил Аспарух, как бы превозмогая себя, — не люблю и шантажа! Но обманывать друга я не могу. Чувствовал, что обязан рассказать тебе все, как бы тяжело это ни было. Хорошо ли, плохо ли я поступил — тебе судить. Ты, в конце концов, можешь рассердиться на меня. Могут еще какие-нибудь истории возникнуть, и я окажусь скомпрометированным, оклеветанным — мне все равно! Для меня куда важнее сказать другу правду, а не шушукаться у него за спиной, как делают другие. Теперь я доволен, что исполнил свой долг. Совесть моя чиста.

Он скрестил на груди руки и замолчал.

Молчал и Борис, и оба долго сидели так, будто прислушиваясь к журчанию ручья; но, занятые своими мыслями, они не слышали плеска воды. Наконец Борис, собравшись с духом, спросил глухим, словно из-под земли идущим голосом:

— А оно… это свидание, как оно происходило!.. Просто вдвоем уединились в лесу… или, что называется, в интимной позе? Как ты их видел?

Аспарух потупился.

— Мне было стыдно смотреть на них… Пожалуйста, не расспрашивай о подробностях. Я просто отвернулся, чтоб не видеть их. Еще раз прошу извинить, что побеспокоил тебя.

Он взглянул на часы и встал.

— Ну, мне пора. Дела ждут. Заказал простыни для общежития. В последнее время столько хлопот навалилось — дух перевести некогда.

Они поднялись, не спеша прошли под кипарисами и снова оказались на главной аллее. Сунув руки в карманы брюк и упорно глядя в землю, Борис шагал молча. Аспарух в своих резиновых тапочках бесшумно выступал рядом, по временам роняя вздохи.

— Понимаю, как тебе тяжело, но еще тяжелей быть рогоносцем, когда все, кроме тебя, об этом знают и никто не хочет раскрыть тебе глаза. Верно ведь?

Борис шел, как идет на виселицу осужденный. Ничего не видел перед собой. Слово «рогоносец» он слышал только в анекдотах, которые часто рассказывали Гита и ее приятели. Он никогда не вдумывался в него, а вот, оказывается, оно имело определенный смысл.

Дойдя в полном молчании до конца аллеи, они повернули обратно и сели на стоявшую в стороне скамейку. Наконец Борис снова обрел дар речи.

— Беглишки, — обратился он несколько тверже. — Ты бы мог повторить все это в суде, если б я вызвал тебя в свидетели?

Аспарух вздрогнул при слове «суд» — оно действовало на него угнетающе. От суда он бежал как от чумы — никогда не был уверен, что ему там не предъявят обвинения.

— То есть как? — спросил он. — В каком смысле в суде?

— Очень просто, — объяснил Борис. — Я подам заявление о разводе, а ты выступишь как главный свидетель… Я должен раз и навсегда разделаться с… с этой…

Он не решился произнести слово, которое вертелось у него на языке, потому что Гита все еще была его женой.

— Нет! — категорически объявил Беглишки. — Нельзя действовать очертя голову! Я, безусловно, готов для тебя на все, но надо собрать и другие факты, понимаешь? Суд — штука капризная, особенно если у тебя недостаточно фактов… Это надо учитывать.

— Какие факты могут быть важнее этих?

— Все-таки… Не торопись, Борка! Это дело надо как следует обмозговать.

— Чего тут еще мозговать… У меня уже и так в мозгу горит… Не могу больше, братец, не могу! Целых три года мозгую… Нет, не могу!

Он ударил себя кулаком по колену и взревел, как раненый зверь. Аспарух насилу успокоил его.

— Не торопись! — строго сказал Аспарух. — Не торопись. Я всегда к твоим услугам, рассчитывай на меня при всех обстоятельствах, только не торопись! Запомни хорошенько этот мой совет.

Он опять посмотрел на часы и хлопнул себя по лбу.

— Опоздал! Извини, дорогой, директорша, наверно, уже оборвала телефоны, разыскивая меня!

Он потрепал Бориса по плечу и чуть не бегом пустился к общежитию, где никто и не думал его разыскивать.

Борис посидел еще несколько минут, потом встал и, нога за ногу, потащился в город, не испытывая никакого желания попасть к Сокеровым. Выйдя из парка, он по привычке свернул в «забегаловку», где и просидел до самого вечера.

Загорелись звезды и увидели Бориса, одиноко бредущего по берегу реки. Подул ветер — Борис сидел в новом парке на скамейке и рассматривал кончики своих ботинок. Взошла луна — Борис лежал на поляне возле Охотничьего домика и удивлялся, почему не играет оркестр. Ему было стыдно появиться среди людей, — казалось, все уже знают о его позоре. Хотелось уснуть, зарывшись в землю, и больше никогда не просыпаться.

28

В тот вечер Гита возвратилась рано, но, повертевшись в комнате — Бориса еще не было, — снова вышла побродить по улицам, чтобы убить время. В подобных случаях, когда не было ни определенного дела, ни назначенного свидания, она заходила обычно в магазин, к своему брату, поболтать и тем облегчить свою совесть от содеянного днем прегрешения. Но Пеца переехал в Тырново, куда его назначили управляющим каким-то хозяйственным предприятием. И теперь Гита бесцельно слонялась, силясь прогнать из памяти страшную физиономию Беглишки. Целый день прошел, а она не могла его забыть, особенно усмешку, с какой он сказал: «Совет да любовь!» Она отлично знала: Беглишки немедленно сообщит новость Борису. Знала и то, что сегодня или завтра вечером разъяренный муж задаст ей взбучку за измену. Не она первая и не она последняя получает побои от ревнивого мужа. Она все стерпит, как терпела до сих пор. А может, и до развода дойдет. Ну и что же? Бориса она никогда не любила, чего ей бояться развода?

Другое занимало ее в этот вечер, другое не давало покоя. Она чувствовала, как снова оказывается в плену этого другого, которое никогда ее не оставляло, — она не забыла Филиппа. И как-то вдруг поверила, что прошлое может безнаказанно повториться. Кажется, ничего и не обрывалось. Не Филиппа, а Бориса выкинула она из головы, будто он никогда и не появлялся на ее пути. Поэтому, когда Филипп в шутку предложил встретиться в лесу, Гита сразу согласилась, словно это было естественным продолжением их минувших, еще не забытых встреч. Она беспечно отправилась на свидание и, только увидев сальную физиономию Беглишки, вспомнила о муже, о том, что он может узнать об этой встрече, потребовать объяснения. Тогда же она сказала себе: «Большое дело, брошу его, вот и все!» И тем не менее Беглишки стоял у нее перед глазами.

Сегодня она ушла из дому, чтобы не дожидаться мужа, перед которым не чувствовала особой вины. Ей хотелось побродить одной, к тому же она смутно надеялась еще раз встретить Филиппа и продолжить разговор, прерванный утром.

Гита «бросала» многих мужчин, потешалась над ними, сколько вздумается, так по крайней мере ей казалось, но в отношениях с Филиппом она теряла способность хитрить и водить за нос, превращалась в послушную влюбленную женщину, совершенно безоружную. Как всякая «первая жертва», она слепо любила его, и когда он целовал ее, и когда унижал, и когда оставлял среди ночи на улице. Она не понимала, почему с ней такое происходит, да и не хотела понимать.

Одно ее тревожило: вправду ли он любит ее сейчас и никогда не забывал, как говорит, или просто вводи» в заблуждение? Она не могла теперь верить его любовным излияниям, которые приводили ее в трепет, лишали рассудка. Желая убедиться в его искренности, Гита пошла на это свидание, дав себе слово быть сдержанной и вырвать у Филиппа признание, что он ее любит и не может жить без нее.