— Что вам нужно? — рявкнул на нее курфюрст.

— Взять перчатку Ее Высочества, которую она недавно обронила здесь, — пугливо отвечала девушка, раскрыв, сама того не ведая, тот секрет, ради сохранения которого была столь поспешно послана сюда.

Курфюрст швырнул ей перчатку и злобно ухмыльнулся. Когда девушка убежала, он снова повернулся к Кенигсмарку.

— А вы ловко изворачивались, — с усмешкой сказал он. — Слишком уж ловко для честного человека. Ну-ка, рассказывайте без утайки, что же все-таки делала здесь принцесса Софи в вашем обществе?

Кенигсмарк горделиво выпрямился и произнес, глядя прямо в пышущее гневом лицо курфюрста:

— Ваше Высочество полагает, что принцесса была здесь со мной, а перечить принцу не положено, даже если он оскорбляет женщину, чья безупречная чистота выше его понимания. Но Ваше Высочество напрасно считает, что я смогу принять хоть малейшее участие в этом оскорблении, снизойдя до ответа на его вопрос.

— Это ваше последнее слово? — Курфюрст так и трясся от сдерживаемого гнева.

— Ваше Высочество полагает, что я должен что-то добавить?

Выпуклые глаза Эрнеста сузились, толстая нижняя губа выпятилась в зловещей гримасе.

— Вы освобождаетесь, граф, от службы в гвардии курфюрста, и поскольку это — единственное, что связывало вас с Ганновером, мы не видим причины для продления вашего пребывания здесь.

Кенигсмарк отвесил чопорный поклон.

— Мое пребывание здесь, Ваше Высочество, закончится, как только я сделаю необходимые приготовления к отъезду. Самое большее — через неделю.

— Вам дается три дня, граф, — Курфюрст повернулся и заковылял прочь.

Только после его ухода Кенигсмарк, наконец, смог вздохнуть полной грудью. Трех дней вполне хватит и принцессе. Все прекрасно.

Курфюрст тоже полагал, что все прошло очень хорошо. Он уволил этого возмутителя спокойствия, предотвратил скандал и отвел беду от своей невестки. Лишь госпожа фон Платтен считала, что все идет из рук вон плохо: она жаждала вовсе не такого результата. Она грезила о скандале, который навеки погубит обоих ее врагов, Софи и Кенигсмарка. А теперь они избежали гибели. И то, что графиня, как она полагала, разлучила любовников, само по себе не могло утолить переполнявшую ее ненависть. Поэтому она направила всю мощь своего злого гения на разработку нового замысла, который приведет к желанному итогу. Замысел этот был чреват определенным риском. Рассчитывая, что сумеет выкрутиться в случае провала, графиня смело взялась за дело, уверенная в успехе.

На другой день она послала Кенигсмарку короткую поддельную записку от имени Софи. В ней содержалась настоятельная просьба прийти нынче же в десять часов вечера в покои принцессы. Угрозами и подкупом она вынудила фрейлину Софи (ту самую, что приходила за перчаткой) передать это послание.

Но случилось так, что Кенигсмарк, через верную фрейлину Софи, госпожу де Кнезебек, посвященную в их тайну, тем же утром послал принцессе записку, в которой кратко сообщал о необходимости срочного отъезда и просил завершить приготовления с таким расчетом, чтобы можно было покинуть Херренхаузен следующим же утром. Граф счел принесенное ему послание ответом Софи и ничуть не усомнился в его подлинности, поскольку почерк принцессы был ему незнаком. Он был обескуражен опрометчивостью, с которой Софи призывала его, но не испытывал ни малейших колебаний. Осмотрительность не была присуща его натуре. Граф верил, что боги покровительствуют смельчакам.

Тем временем госпожа фон Платтен осыпала своего любовника упреками за то, что он так мягко обошелся с датчанином.

— В чем дело? — отвечал ей курфюрст. — Завтра он уберется на все четыре стороны, и мы освободимся от него. Разве этого мало?

— Мало-то не мало, да только вдруг будет уже поздно?

— На что это вы намекаете? — раздраженно спросил он.

— Буду откровенна и расскажу все, что знаю. Вот как обстоят дела. Кенигсмарк встречается с принцессой Софи этой ночью, в десять часов. И где бы вы думали? В личных покоях Ее Высочества!

Курфюрст с проклятиями вскочил на ноги.

— Это неправда! — вскричал он. — Быть того не может!

— Ну, тогда я умолкаю, — молвила Иезавель и поджала тонкие губы.

— Нет, говорите! Как вы это узнали?

— Этого я вам сказать не могу, не выдав чужую тайну. Достаточно того, что я об этом знаю. Ну, а теперь подумайте сами, сполна ли вы воздали за поруганную честь вашего сына, ограничившись высылкой этого негодяя.

— Боже, если бы я только знал! — Задыхаясь от гнева, курфюрст подошел к двери и кликнул слуг.

— Истину установить нетрудно, — сказала дама. — Укройтесь в Риттерзале и дождитесь появления графа. Но лучше бы пойти не одному, так как он очень опасен. Ведь Филипп — убийца.

Пока курфюрст, по совету графини, собирал своих людей, Кенигсмарк впустую тратил время, томясь в приемной в ожидании Софи. Госпожа де Кнезебек пошла доложить о нем принцессе, которая уже легла. Неожиданное сообщение о приходе графа встревожила и испугало ее. Софи была потрясена его безрассудством: взять и прийти сюда, да еще после вчерашних событий! Если об этом посещении станет известно, последствия будут ужасны.

Принцесса поднялась и с помощью молодой фрейлины стала готовиться принять графа. Она спешила, но все равно драгоценные минуты утекали впустую. Наконец Софи вышла. Для проформы ее сопровождала фрейлина.

— Что случилось? Что привело вас ко мне в такой час?

— Что меня привело? — переспросил обескураженный таким приемом граф. — Ваше повеление. Ваша записка.

— Моя записка? Какая записка?

Внезапно Филипп осознал, что попал в западню и теперь обречен. Он достал предательскую записку и протянул принцессе.

— Что это значит? — Она провела бледной рукой по глазам, как бы стараясь снять пелену, застилающую взор. — Записка не моя. Как вы могли подумать, что я настолько безрассудна, чтобы позвать вас сюда в такой поздний час? Как вы могли помыслить?

— Да, вы правы, — сказал он и улыбнулся — вероятно, чтобы уменьшить ее тревогу, но улыбка получилась скорее горькой, чем радостной. — Это, несомненно, дело рук нашего друга, госпожи фон Платтен. Мне лучше поскорее убраться отсюда. Что до остального, моя карета будет ждать вас завтра с полудня до заката возле церкви на рыночной площади Ганновера. Я буду в ней. Надеюсь доставить вас в Вольфенбюттель в целости и сохранности.

— Я приду, я приду. Но сейчас удалитесь. О, удалитесь же!

Он посмотрел на Софи долгим прощальным взглядом, взял ее руку, склонился над ней и поцеловал. Он прекрасно понимал, что может с ним случиться.

Граф вышел, пересек приемную, спустился по узкой лестнице и открыл тяжелую дверь в Рыцарский зал. Войдя, он притворил за собой дверь и с минуту оглядывал огромное помещение. Если он опоздал, и засады уже не избежать, то напасть на него должны именно здесь. Но все было тихо. Одинокая лампада, стоявшая на столе посреди просторного зала, отбрасывала тусклый неверный свет, но и его хватило, чтобы убедиться: графа никто не поджидает. Филипп облегченно вздохнул, закутался в плащ и быстро пошел дальше.

Но стоило ему двинуться вперед, как от камина отделились четыре похожие на тени фигуры. Внезапно тени превратились в вооруженных воинов и бросилась на него.

Граф услышал шум, обернулся и, скинув плащ, молниеносно выхватил шпагу, проделав это с ловкостью и проворством человека, который вот уже десять лет ходит рука об руку с опасностью и привык полагаться только на свой клинок. Это движение решило его участь. Нападающим было приказано взять графа живым или мертвым, и они, зная о его умении владеть оружием, не желали рисковать. В тот миг, когда Филипп изготовился к защите, один из атакующих легко ранил его алебардой в голову, а второй рассек ему грудь. Граф рухнул, кашляя и задыхаясь; кровь окропила его прекрасные золотистые локоны, обагрила бесценные брабантские кружева на воротнике, но правая рука Филиппа продолжала отчаянно сжимать бесполезную теперь шпагу.