— Да.

— И я должна умереть, чтобы не погибли еще семь человек?

— Именно так.

— И никто не хочет моей смерти?

— Никто.

— Тогда, может быть… Вы уверены, что ничего нельзя сделать? Неужели люди не спасли бы меня?

— Все с радостью помогли бы вам, но никто ничего не в состоянии сделать. Все что я мог — это вызвать “Звездную Пыль”.

— А она не вернется, понимаю. Но, может быть, есть другие звездолеты? Неужели нет никакой надежды?

Она наклонилась вперед, с волнением ожидая его ответа.

— Нет.

Слово упало, как холодный камень. Она снова откинулась к стене, глаза ее потухли.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Да. На расстоянии сорока световых лет нет ни одного корабля, и никто ничего не может изменить.

Она опустила глаза и начала нервно перебирать складки платья. Постепенно она свыкнется с мыслью о своей страшной судьбе. Но на это нужно время, а его у нее очень мало. Сколько же его осталось?

На КЭПе не было установки, охлаждающей корпус. Поэтому необходимо было уменьшить скорость до среднего уровня, прежде чем корабль войдет в атмосферу. А сейчас они приближались к месту назначения со скоростью, превышающей установленную для них счетными машинами. Вот-вот должен был наступить критический момент, когда придется возобновить торможение, и тогда вес девушки станет очень важным фактором, который не учли счетные машины при определении количества топлива. Когда начнется торможение, она должна будет покинуть корабль. Иного выхода не было.

— Сколько я могу еще здесь оставаться?

Бартон невольно вздрогнул: этот вопрос прозвучал как эхо его собственных мыслей. Сколько? Он и сам не знал. Это было известно только счетным машинам. Каждый КЭП получал ничтожное количество дополнительного горючего на случай неблагоприятных условий полета. Все сведения, касающиеся курса корабля, хранили запоминающие элементы вычислительных машин. Эти данные нельзя было изменить. Можно было только сообщить счетным машинам новые данные — вес девушки и точное время, когда он уменьшил торможение.

Не успел он вызвать “Звездную Пыль”, как из коммуникатора раздался голос командира:

— Бартон, Бюро информации сообщило, что вы не закончили рапорт. Вы уменьшили торможение?

Командир уже догадался.

— Я торможу при одной десятой силы притяжения, — ответил он. — Уменьшил торможение в семнадцать пятнадцать, а вес — сто десять. Мне бы хотелось оставаться на одной десятой, пока позволяют счетные машины. Вы сможете сделать расчет?

Пилоту КЭПа строго запрещалось во время полета вносить какие бы то ни было изменения в курс, вычисленный для него счетными машинами, но командир даже не напомнил ему об этом. Делхарт никогда не был бы назначен командиром космического корабля, если бы не умел быстро разбираться в обстановке и не знал хорошо людей. Поэтому он только сказал:

— Я передаю сведения счетным машинам.

Коммуникатор умолк. Пилот и девушка ждали. Счетные машины должны были ответить немедленно. Новые данные вкладывались в стальную пасть первого элемента, и электрические импульсы проходили через сложную цепь. Время от времени щелкало реле, поворачивался крошечный зубец. Электрические импульсы безошибочно находили ответ. Невидимые, они с убийственной точностью решают сейчас, сколько осталось жить девушке, сидящей напротив пилота. Пять маленьких металлических сегментов на втором элементе двигались один за другим, соприкасаясь с лентой, смазанной краской, а затем другая стальная паст выбрасывала листок с ответом.

Хронометр на распределительной доске показывал 18.10, когда снова раздался голос командира:

— Вы должны возобновить торможение в 19.10.

Девушка взглянула на хронометр и тут же отвела взгляд.

— Это — оставшееся время? — спросила она. Бартон молча кивнул, и она опять опустила глаза.

— Запишите исправления в курсе, — сказал командир. — При обычных обстоятельствах я не допустил бы ничего подобного, но я понимаю ваше положение. Вы не должны отклоняться от этих инструкций. В 19.10 представьте рапорт.

Незнакомый технический служащий продиктовал Бартону новые сведения, и тот записал их на бумажной ленте, прикрепленной к краю пульта управления. Он знал, что при сближении с атмосферой ускорение достигнет такой величины, при которой сто десять фунтов превратятся в пятьсот пятьдесят. Техник кончил читать. Бартон коротко поблагодарил и прервал связь. После минутного колебания он выключил коммуникатор. Хронометр показал 18.13. До 19.10 оставался почти час. Ему было бы неприятно, если бы кто-нибудь услышал то, что скажет девушка в этот последний час. Он начал медленно проверять показания приборов.

Было уже 18.20, когда девушка пошевелилась.

— Это — единственный выход? — спросила она.

Он повернулся к ней.

— Теперь вы понимаете? Никто не допустил бы этого, если бы можно было хоть что-то изменить.

— Я понимаю, — произнесла она. Лицо ее уже не было бледным, и помада теперь не выделялась так резко. — Я не имела представления о том, что делала, когда пряталась на этом корабле. Теперь я должна за это расплачиваться.

Она нарушила закон, установленный людьми, — “не входить”, и это повлекло за собой нарушение физического закона: количество топлива h, обеспечивающее доставку КЭПа с массой m к месту назначения, окажется недостаточным, если масса будет m + х.

КЭП подчинялся только физическим законам, а их не могли изменить даже горы человеческого сочувствия.

— Я боюсь. Я не хочу умирать. Я хочу жить, но никто ничего не делает, чтобы спасти меня. Никого не трогает, что я умру.

— Трогает, — сказал он, — и меня, и командира, и служащего из Бюро информации. Всех нас это волнует, и каждый сделал то немногое, что было в его силах. А больше мы ничего сделать не можем.

— Я еще могу понять, что не хватает топлива, — с тоской произнесла она, словно не слыша его последних слов. — Но почему я должна умереть из-за этого? Одна я…

Она не могла примириться с этой мыслью. Никогда раньше она не знала, что такое опасность смерти, ничего не знала о мирах, где человеческая жизнь была хрупкой и эфемерной, как морская пена, разбивающаяся о скалистый берег. Она жила на доброй старой Земле, в спокойном и дружелюбном мире, где люди имели право быть юными и легкомысленными и могли смеяться. На Земле жизнь человека ценили и оберегали. Там всегда была уверенность, что наступит завтра. Она пришла из мира мягких ветров, теплого солнца, музыки, лунного света, и ей была неведома суровая и трудная жизнь Границы.

— Как ужасно быстро все это произошло. Еще час назад я летела на Мимир, а теперь “Звездная Пыль” продолжает свой путь без меня, а я должна умереть. Я никогда больше не увижу Джерри и маму с папой. Никогда… ничего… не… увижу.

Он колебался, не зная, как сделать, чтобы она все поняла и не считала себя жертвой жестокой несправедливости. Она мыслила категориями спокойной и безопасной Земли, где не уничтожали красивых девушек На Земле ее призывы о спасении заполнили бы эфир и быстроходные черные дозорные корабли вылетели бы ей на помощь; имя Мэрилин Ли Кросс стало бы известно повсюду, и все было бы сделано для ее спасения. Однако они были не на Земле и здесь не было дозорных кораблей, не было ничего, кроме “Звездной Пыли”, удаляющейся от них со скоростью света.

Никто, никто не сможет ей помочь. Мэрилин Ли Кросс не будет улыбаться с экранов телевизоров. Мэрилин Ли Кросс останется только в навсегда отравленной памяти пилота КЭПа, а имя ее, занесенное на серую карточку, будет передано в один из отделов Бюро корабельной информации.

— Здесь все не так, как на Земле, — сказал он, — и вовсе не потому, что никого не волнует ваша судьба; просто… здесь все не так, как на Земле. Граница необъятна, и вдоль нее, на окраине обитаемых миров, далеко друг от друга, разбросаны колонии и исследовательские партии. На Вудене, например, всего шестнадцать человек, шестнадцать человек на целой планете! Участникам исследовательских партий, топографических отрядов, колонистам постоянно приходится бороться с чуждой для них средой, чтобы проложить дорогу тем, кто последует за ними, но среда не дремлет, и поэтому каждая ошибка оказывается роковой. На протяжении Границы нет надписей, предупреждающих об опасности, и их не будет, пока не проложены пути для новых поколений й не освоены до конца новые миры. До тех пор люди должны будут жестоко расплачиваться за свои ошибки и никто не сможет им помочь.