За последнее время антипатия Гарденера к Вэрту заметно усилилась. Капитан становился день ото дня все самоувереннее и бесцеремоннее. Теперь он почти без всякого стеснения отстранял майора от тех дел, которые считал важными. Больше того, он не находил нужным не только советоваться с Гарденером, но даже посвящать его в эти дела. К тому же между ним и миссис Гарденер возникла внезапно горячая дружба. Жена майора сделалась большой поклонницей капитана: в глаза и за глаза она говорила, что восхищается манерами капитана Вэрта, его распорядительностью, выдержкой, энергией. Она часто уезжала с Вэртом в далекие прогулки на автомобиле.

Гарденер наблюдал, выжидал, но однажды не вытерпел: послал верного человека к одному старому другу, осведомленному в вопросах политики и имеющему связи в военных кругах. И вот, наконец, пришел ответ. Друг сообщил, что, по имеющимся сведениям, капитан Вэрт, родня которого находится в Германии, во время войны был связан с немецким командованием, после войны проживал в Штатах, успел зарекомендовать себя здесь с лучшей стороны и поэтому был послан в Европу как человек, хорошо знакомый с европейской обстановкой. У Вэрта имеются друзья и покровители среди высшего командования, а также и в Федеральной Республике. Словом, майору Гарденеру следует быть в ладу со своим помощником и держаться осмотрительнее.

У Гарденера словно открылись глаза. Так вот откуда у Вэрта этот шикарный берлинский акцент, этот невыносимый тон с подчиненными и в последнее время даже с ним, с Гарденером!

Но не только отношения с Вэртом заботили майора. События в городе принимали серьезный характер. Если бы они касались только французов, тогда пожалуйста: пускай ссорятся, сводят между собой счеты. Но митинг в горах! Но эти лозунги: «Американцы, убирайтесь из Франции!» Это уже не может не волновать майора Гарденера. Ведь и его лично упоминали на этом митинге как покровителя семьи Фонтенак!

Там, на митинге, выступил какой-то старый слуга Фонтенаков и рассказал обо всех тайных делишках именитого семейства! Конечно, Гарденеру и раньше были известны грехи господина Пьера Фонтенака, о них ему в свое время сообщили осведомленные люди. Известно было майору, как этот важный сановник выдавал гитлеровцам партизан и как за это он получил благодарность гитлеровского командования. Знал майор и о темных деловых махинациях господина Фонтенака и его доверенного Морвилье. И уж, разумеется, теперь, после разоблачения Фонтенака на митинге, называться другом этого господина Гарденеру вовсе не улыбалось.

Вот почему майор Гарденер сидел такой сумрачный в своем залитом солнцем номере, раздумывая о последних событиях. Размышления его прервал стук в дверь.

— Кто там? Войдите, — вяло отозвался майор, которому хотелось побыть в одиночестве.

Дверь потихоньку открылась, и в кабинет скользнули две черные фигуры — большая и маленькая. Это были кюре Дюшен и семинарист Анж. Черная сутана кюре запылилась, крючки ее были застегнуты кое-как, но в данный момент кюре Дюшен меньше всего думал об элегантности. К священнику жался служка, такой же неуверенный и встревоженный, как его духовный отец. Оба, и священник и служка, пришли в гостиницу с черного хода, по которому обычно приходил в гостиницу простой народ: молочники, посыльные, уборщицы. Священнику было не до церемонии: чем меньше людей увидят его входящим в помещение американских офицеров, тем лучше. Херувима он взял с собой на всякий случай: вдруг придется послать куда-нибудь.

— Господин майор, я к вам в качестве, так сказать, посланца. Посланца госпожи Фонтенак и других моих прихожанок. Эти толпы… Обстановка в городе… Согласитесь, у них, у моих прихожанок, имеются все основания для тревоги. Это же настоящий девяносто третий год, сэр, — лез Гарденеру в уши назойливый голос. — Озверелые толпы… Госпожа Фонтенак срочно выехала из своего замка. Абсолютно неизвестно, что может предпринять толпа под влиянием красных вожаков.

— В особенности после того, как стали известны некоторые подробности из биографии этого вашего почтенного семейства, — отрезал Гарденер.

Дюшен скорбно покачал головой, развел руками:

— Да, кто бы мог подумать! Верный, старый слуга, которому госпожа Фонтенак вполне доверяла… И вдруг такие поклепы, такая клевета! Я уверен, Антуана подкупили красные.

— Кому вы это говорите? Кого вы думаете обмануть, сэр! — загремел вдруг Гарденер. — Я ведь не из ваших прихожан, которым вы можете вбивать в голову всякую чепуху! Клевета! Подкуп! Да ведь все, что говорил этот слуга, — только десятая доля всех проделок вашего сановника! Вот, глядите, глядите сюда! — Гарденер ткнул кюре развернутую газету. — Видели вы этот сфотографированный документ? Это копия с благодарственного письма, которое получил ваш Фонтенак, после того как вы дал партизана Дамьена. Вы думаете, фальшивка красных? Как бы не так! Это подлинное письмо Понимаете, какой бум подняли все левые газеты! Не скоро удастся поднять голову господину Фонтенаку!

Священник сидел как пришибленный. Он залепетал что-то о старости владелицы замка, о ее слабости, о том, что она вынуждена искать прибежища у своей старой приятельницы госпожи Кассиньоль…

— Вероятно, ей поможет сын, — с самым серьезным видом прервал священника Гарденер. — Конечно, он увезет ее в Париж.

Дюшен сокрушенно вздохнул.

— К сожалению, госпожа Фонтенак не может обратиться к сыну, потому что господин Пьер Фонтенак очень на нее рассержен. При обыске у коммуниста Жерома Кюньо отобраны «Тетради Мира», и в одной из них обнаружена подпись владелицы замка и указана сумма ее пожертвования. Разумеется, газеты тотчас же написали и об этом, и господин Фонтенак сильно разгневался. Последние события сделали его чрезвычайно нервным и раздражительным. Он не слушает никаких доводов матери и обвиняет ее в том, что она за его спиной поддерживает коммунистов. Словом, как это ни прискорбно, между матерью и сыном произошел разрыв. Господин Фонтенак покинул замок. Впрочем, покинул он его вовремя, потому что к замку уже шли возбужденные толпы из Турьей долины…

— Так, так, — кивал Гарденер, слушая Дюшена. Ему было известно, что это Вэрт уговорил старуху Фонтенак поставить свою подпись в «Тетради Мира» и дать денег грачам.

Зазвонил телефон. Майор взял трубку, и лицо его передернулось: опять Морвилье! Опять этот болван говорит с ним от имени своего патрона!

— Господин Фонтенак прибыл сюда по совету господина майора и желает непременно с ним повидаться. Господин Фонтенак считает, что все происходящее здесь, в городе, может иметь неприятные последствия. Господину Фонтенаку положительно обещали поддержку и помощь американских друзей, обещали, что будут приняты меры…

— Никогда не давал никаких советов господину Фонтенаку и решительно не знаю, кто обещал ему поддержку, — твердо сказал в трубку Гарденер. — Очень жаль, но имя господина Фонтенака приобрело за последние часы слишком печальную известность. Это многое затрудняет. Да, да, так и передайте!

Гарденер положил трубку и покосился на понурившегося кюре. Наконец-то и он понял, что песенка Фонтенака спета. Вероятно, сейчас даже самые влиятельные из друзей Фонтенака не смогли бы его выручить. Да, верно, и не захотели бы! Кому нужен разоблаченный перед всем миром интриган? Наверное, и в Штатах все уже известно: ведь там так пристально следят за температурой в Европе.

Майор поежился. А сам он? Разве не разоблачили и его газеты левых? Разве не писали о его поездках в замок Фонтенака и префектуру? Вэрт вправе не считаться с ним, смотреть на него сверху вниз. Оставят ли теперь его, майора Гарденера, во Франции? Не окончится ли бесславно его карьера в этом крохотном городишке? Гарденер очнулся от своих невеселых мыслей и увидел, что посетители все еще здесь.

— Так что же мне передать госпоже Фонтенак, господин майор? — обратился кюре к Гарденеру, стараясь скрыть тревогу под любезной улыбкой.