— Руки вверх! — прошептал Елизаров срывающимся голосом, держа автомат над головами людей.

— Ой, лихо! — послышались женские голоса.

— Кто здесь? — Михаил пригнулся, стараясь разглядеть в темноте копошащихся людей.

— Немцы попрогоняли нас, голубе, из хат, — пожаловалась старая белоруска, вылезая на край окопа.

— А много их здесь?

— Богато. Автомобили, танки, мотоциклы коло хат…

— А где их офицеры примостились?

— У нас есть, — высунул мальчик голову из окопа.

— Которая ваша хата?

— Рядом со школой. А в школе солдаты ихние. Перед школой грузовики и три танка. На обоих концах улицы тоже по три танка. День и ночь возле них часовые…

Конники радовались, что напали на такой клад: не мальчик, а разведчик, все знает. Он рассказал, сколько пушек, где они стоят, где склад боеприпасов.

— Вот бы взорвать его! — жарко выдохнул паренек.

— Взорвать? — удивился Элвадзе. — Ты сам это придумал или кто-либо другой?

— Это наша тайна. Присягу дал не говорить никому, — сказал мальчик.

— Быть так, не говори никому, — заметил Элвадзе. — Скажи, сколько немцев в деревне.

— Не знаю. Может, триста, а может, четыреста. Офицеров двадцать будет. Один майор есть.

— А как узнал, что он майор?

— Слыхал, так называли его.

— А может, еще есть майоры?

— Нет, один только с такими погонами.

Разведчики долго расспрашивали мальчика. Уяснив обстановку, они ползком отправились назад и скрылись. Когда они добрались до коней, начали рассуждать: что же немцы подумают о своем связисте? Куда он исчез?

— Будут терзать жителей села, — проговорил Михаил. — Подумают, что они убили его.

— Это, пожалуй, правильно, — согласился Элвадзе. — Жаль наших людей. Хорошо бы трахнуть по немцам. Видно, не больше батальона их здесь…

Вернулись разведчики в часть в пять утра. Было еще темно. В штабе не спали. Элвадзе доложил командиру полка о разведке и спросил:

— Товарищ майор, как «язык»? Подходящий?

— Хорош! — ответил командир полка. — Сведущий. Как связист, многое знает. Говорит, в Шатрищах стоит батальон, усиленный девятью танками. Только обижается немец на Елизарова. Руки, говорит, поломал.

— Пусть спасибо скажет, что голову сберег, — заметил Михаил. — Прохвост он, обхитрил меня, стал показывать на живот. Ну, думаю, напала медвежья болезнь, садись, черт. А он как двинет меня головой в зубы. Звезды посыпались из глаз. И сейчас горит во рту — зубы болят. Хорошо, что я автомат не выронил. А то каюк бы мне. Вскочил я, хотел прострочить его из автомата, да вспомнил наказ, — кивнул Михаил на Элвадзе, — что в разведке нельзя стрелять.

— Правильно. Молодец, Елизаров, не растерялся. А зубы полечи. Попроси двойную порцию спирта. Потом поедем в штаб дивизии.

«Ого, какое значение придают нашей вылазке! — подумал Михаил. — В штаб дивизии! Как бы по-умному все рассказать? А что, если набросать план села и расположения немцев?» Елизаров так и сделал.

— Правильно! — подтвердил Сандро. — Поехали…

— Здравствуйте, орлы, — с улыбкой встретил командир дивизии Якутин Элвадзе и Михаила, пожал им руки. — Умеете читать по-немецки? — Он положил перед ними план, начерченный «языком».

— Читать-то умеем, да мало знаем слов, — с сожалением проговорил Михаил. — Почти все совпадает с моими набросками. Посмотрите, товарищ генерал, — подал он свой план.

— Молодец! — воскликнул Якутин. — Вы что, топографию изучали?

— В школе занимался в топографическом кружке.

— Отлично начертили. Так вот, товарищи, — сказал командир дивизии разведчикам после беседы, — вы уже познакомились с местностью. Придется вам еще раз выехать — найти брод через Сож на этом участке, — указал он на карту, где река пересекает лес.

3

Элвадзе и Михаил отправились выполнять задание. Друзья догадывались, что затевается большое дело, если нужен брод с надежным дном. Значит, и артиллерия и тачанки двинутся. Задание было понятно разведчикам. Михаил не мог сообразить другое: где же линия фронта? Он заговорил об этом с Элвадзе.

— Узкое понятие у тебя о теперешней войне, — хлопнул Сандро казака по плечу. — Немец теперь на моторах. А мотору дай хорошую дорогу. Лесом, оврагами, болотами он не пройдет. Вот Гитлер и вбивает клинья по гладким дорогам.

Разведчики ехали вдоль берега. От реки поднимался туман. Рассветало. Конники напали на дорожку, уткнувшуюся в Сож. Вода в том месте рябила и текла быстрее.

— Здесь, должно быть, мелко, — заметил Михаил.

— Надо пробовать, — сказал Элвадзе. — Только как: на коне или пешком?

— Пешком, — ответил Михаил. — Безопаснее.

Он соскочил с коня, привязал его к дереву, смахнул саблей тонкую березку, очистил сучья, срезал тростник.

— Это зачем? — спросил Элвадзе.

— Для самозащиты. — Взял Михаил конец тростника в зубы. — Нырнул — и дыши через него. Мы в Дону часами занимались этим, пари держали, кто дольше пробудет под водой.

Михаил разделся, полез в воду, похолодевшую за ночь, и шаг за шагом начал прощупывать палкой дно реки. Вот он на середине. Вода только по пояс. Казак шел, дрожа от холода. Вышел на другой берег прямо на дорожку, убегающую в лес. «Значит, брод», — подумал Михаил и вернулся к Элвадзе.

…В полночь полк двинулся. Приказ был четкий. Каждый эскадрон знал, откуда заходить, когда громить врага на конях, когда в пешем строю. Эскадрону Пермякова приказано захватить штаб ночью без выстрела и затем разгромить немцев, примостившихся в школе. Путь эскадрона был не через брод, а там, где казаки пробирались в разведку, через Сож вплавь. Стремена обмотали войлоком, тряпками, чтобы не звенели.

Эскадрон спешился в той роще, где разведчики прошлую ночь оставляли коней. Потянулись казаки в село. «Эх, найти бы того мальчика!» — думал Михаил, подползая к огородам. Он старался найти то место, где укрывался Костюшка и женщины. Память не подвела молодого казака. Он подполз к яме и тихо предупредил:

— Свои, тсс…

Костюшка рассказывал горестно:

— Немцы весь день вчера мучили наших людей — солдат ихний пропал. Загнали человек тридцать в сарай и сказали, если не найдется солдат, всех постреляют. И сестру мою Веру взяли…

— Спасите их, — сквозь слезы проговорила мать Костюшки.

— А офицеры где? — спросил Элвадзе.

— Есть и в нашей хате, но там теперь два часовых, а то все один был.

Подполз Пермяков. Он указал конникам путь к школе, к штабу, напомнив:

— До последней минуты подкрадываться скрытно. Найдете?

— Я покажу, — вылез Костюшка из ямы.

— Хорошо, — прошептал Пермяков. — Но опасно…

— С вами я не боюсь. Идем, только ослобоните сестру. Идемте, — пополз Костюшка на четвереньках меж росистой ботвы.

Пермяков всматривался в темноту, но ни хаты, ни двора из-за сада не было видно. Михаил полз рядом с Костюшкой.

— Ты до двора доведи нас, а там мы сами…

— У хаты вас часовой может заметить, — рассуждал Костюшка как взрослый. — Там я выйду сам. Часовой меня знает. Скажу: пить захотел.

Костюшка полз и полз по межевой канавке, заросшей высокой травой. За ним, дыша в рукав, потянулись по-пластунски казаки. Он привел их к сараю. Дверь, выходящая на огород, заперта изнутри. Костюшка просунул над косяком руку, сдвинул щеколду, приоткрыл дверь. Как ни старался он, дверь все же скрипнула. Часовой через калитку заглянул во двор.

— Свой, хозяин дома, — проговорил Костюшка и быстро зашагал по двору.

Не дойдя до калитки, он жалобным голосом по-немецки сказал, что хочет пить.

— Штиль![4] — негромко сказал часовой.

И опять с автоматом под мышкой стал ходить возле хаты, с завистью заглядывая в окна на пьянствующих офицеров.

Русские бойцы пробрались в сарай и смотрели, как перед калиткой мерно прохаживался часовой. Дойдет он до угла двора, повернется назад, скроется за хатой, опять появится.

Костюшка, как только скрылся часовой за хатой, вернулся в сарай.