Эта апрельская огневая буря так же внезапно окончилась как и началась. . Наступило затишье.

Среди защитников строились догадки: в чем дело? Какую еще каверзу готовили фашисты. Или защита принесла противнику тожже чувствительный урон и он сделал передышку?

Однако, сомнения вскоре рассеялись. На Мал аховом кургане появились от врага парламентеры с белым флагом и вручили старшему офицеру обороны еще один ультиматум, на этот раз последний. Этот ультиматум гласил:

„Немедленно гарнизону сложить оружие, иначе немецкое командование вынуждено будет прибегнуть к крайним мерам и применить газы”.

Любой гарнизон, при таком положении, находясь в безвыходном положении должен был бы покориться и сложить оружие.

Но Севастопольский гарнизон, достаточно осведомленный о немецкой гуманности в отношении русских пленных, а так-же к мирному населению в оккупированных областях Украины и Белоруссии, капитуляцию отверг.

Черноморцам было хорошо известно, что эсэсовцы не толко расстреливают захваченных в плен матросов, но после мучительных пыток вешают их, вырезая на груди пятиконечную звезду.

Умереть под пытками в руках гитлеровцев или погибнуть в бою — такая диллема стала перед гарнизоном. Другого выхода им не было.

Черноморцы избрали последнее.

* •

*

О русской женщине, которая несла наравне с вой нами, страшное бремя кровопролитной второй мировой войны под Москвой, под городом Великого Петра, под Киевом. Орлом и под Севастополем, наши мемуаристы, почему то не упоминают.

Пусть мои первые страницы о героике наших матерен, жен, сестер и дочерей, станут лавровым венком, на их тяжелой дороге, усыпанной тернием.

Много их погибло в тылу партизанских формирований, при защите своих детей, а еще больше при обороне городов, вместе, плечом к плечу со своими мужьями, сыновьями и братьями.

Голодные, больные — русские матери несли это бремя и в осажденном Севастополе. Они рядом с моряками шли на бастионы укреплений и, защищая город, умирзли как патриотки России.

Кремлевские властители в годины, когда пошатнулся их трон коммунизма, нс пащадили и женщину-мать, бросив ее в пекло кровавой бойни.

Русские женщины в последней войне участвовали не только как сестры милосердия, не только телефонистками и связистами на передовых позициях, не только пз-рашютистками н партизанами, но советское правительство создавало из них боевые резервы, на случай прорывов на том или ином участке фронта.

Я как сейчас вижу наших боевых подруг в горящем Севастополе. Их забыть никогда нельзя.

Вон... три сестры пробираются через развалины к месту, откуда несутся стоны тяжело раненых моряков.

Кдкий дым от пожарищ застилает их глаза... крутом свистят режущим звуком пули. Где-то, рядом рванула бомба, обсыпая их землей... но они идут. Спотыкаются, ползут, снова идут... там, за разрушенной стеной здания раненые ждут их помощи... другие последнего напутствия в злой для них жизни... ведь, перед смертью, когда увидеть родное лицо сестры... легче умирать.

А вон, стоящэя на коленях сестра одной рукой, другая повисла безжизненно пробитя пулей, поит из фляжки раненого или умирающего уже моряка. Боли своей она не чувствует. У ней боль в ласковых глазах, за моряка...

Там, за развалинами засела группа моряков и из пулеметов ведет обстрел приближающегося врага. С ними вместе и наши русские женщины...

А там, лежат трупы с развороченными животами, с разбитой головой черноморцев... среди них и трупы наших русских женщин.

Здесь и там, среди руин, пожарищ, в разрывах бомб, в смертельных схватках — мы увидели сталинскую „заботу о матерях”.

В смерти своей, в горе своем и в слезах своих, на равне со всем народом получила русская женщина от советского правительства свое равноправие...

Что пережито женщинами-южанками в осажденной крепости, знает лишь один Бог.

Он им помогал, Он их крепил и Он, часть из них сохранил от гитлеровского истребления.

Они. наши сестры никогда не забудутся участниками обороны Севастополя, вместе с нами защищавшими Севастополь и вместе с нами умиравшими, но не покорявшимся гитлеровцам.

И зашита русскими женщинами Севастополя говорит за то, что Родину нашу Россию, есть кому оборонять от врагов...

Черноморская крепость, как никакая другая крепость мира, строилась именно и матерями Российских земель.

Она сооружена руками мужчин и женщин со всеми ее монументами, фортами, массивными резанными иероглифами и прочими береговыми укреплениями. Крепость Юга, потребовала по много раз больше гранитного камня, чем самая прославленная известная Египетская пира* мида Хеопса и Хефрена.

Вот почему в Севастополе так много укреплений, которые нс поддаются никакой силе врага.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

*■**>1 И исзош»слНсппО ИМИ оал»си?ич огаиоюшия

мясь скорее задушить гарнизон.

Потеряв свои базы и оставив Севастопольские бухты, корабли прибыли, хотя в условный, но тыл, к берегам живописного Кавказа.

Экипаж теперь мог безпрепятственно сходить на берег и проводить свой досуг среди гражданского эвакуированного и бежавшего населения, из оккупированных немцами Украины, Белоруссии и новых Прибалтийских республик.

Моряки старались использовать каждую минуту своего давно заслуженного отдыха.

А в это самое время, в самом Севастополе, за развалины все еще шло, хотя с ослабевшей силой сопротивление уже не армии как таковой, а групп и отрядов.

Моряки еще защищали городские руины, где уже не было ни улиц, ни жилых домов, а только могильные холмы погибших...

Враг так-же нес большие жертвы, но он имел резервы и безболезненно ими заменял выбывших солдат, стремясь скорее задушить гарнизон.

* *

*

Тральщик „ЧЕ-27'\ на который я попал по случаю ранения, тралировал вражеские мины далеко от берегов полуострова.

Этот корабль до последнего времени не имел еще поражений и шел уверенным ходом, прощупывая глубинными бомбами каждое подозрительное место.

Но вражеских мин нигде нс обнаружил, хотя и неплохо искал их в подводном царстве.

Мне припоминается моя последняя ночь на этом корабле, в семье тралираторов. Ночь эта была особенно темная, словно решившая укрыть от экипажа корабля зловещие мины и своим мраком заслонила даже саму мачту судна.

Эта непроглядная темень и вой ветра, невольно нагоняли особенно на молодых минеров прибывших на корабль недавно, хандру.

Среди них шел тихий разговор о суше, где можно твердо стоять на ногах, а не качаться всем телом круглые сутки.

Действовала эта темень и на старых моряков. Они знали, что в такую предательскую ночь не один уже корабль подорвался на вражеской мине.

Неожиданно это душевное томление и разговоры нарушил громкий голос новичка сигнальщика Крамского, только что сменившегося со своей вахты:

— Товарищи* — крикнул он. — Завтра ведь день первого мая!.. День весны и солидарности всех трудящихся!...

Сознание, что маленькая семья тральщика дожила до мая, пройдя через грозные дни 41-42 годов, вселило и давало каждому новую энергию и новую надежду, что скоро весь ужас, который пришел вместе с Гитлером на

нашу родину, сгинет и что все вернутся, наконец, в свою домашнюю родную семью.

Моряки начали поздравлять друг-друга с праздником весны, забыв на время о металическнх убийцах, прятавшихся в морской глубине.

А на заре вся команда запела первомайскую песню, хотя это строжайше запрещалось в военное время.

Звуки песни эхом разносились по кораблю, замирая вдали морского поля. Песня эта говорила о том, что кроме смерти витавшей над морем — где то есть и мирная жизнь и мирный труд...