— Если потерпевший не идет в милицию, милиция ищет потерпевшего, — засмеялся Коваленко.

— По фотографии его сумеешь опознать?

— Постараюсь.

— И еще учти, раньше Циркач предпочитал работать в троллейбусах и автобусах. В центре города, где людей побольше.

Договорившись о способах связи между собой и о встрече вечером, Бородин и Коваленко разошлись.

Наскоро перекусив в буфете, старший сержант вместе с двумя дружинниками отправился «кататься». Учитывая, что помощниками были студенты — Олег и Роберт, Коваленко решил, что его «парадный» костюм, в котором он красовался с утра, не нарушит их общего ансамбля. Для завершения рисунка он взял черный дипломат и «Литературную газету». Роберту предложил лежавший у него в столе детектив, а у Олега на плече висел маленький радиоприемник. В этом составе они встречались всего два-три раза, но понимали друг друга, как говорится, с полуслова.

Всю вторую половину вторника, до вечера, тройка колесила по улицам города. Но, увы, безуспешно. Правда, в автобусе они задержали подростка, который залез в карман сидящего соседа. Пришлось Олегу вместе с задержанным пацаном отправиться в инспекцию по делам несовершеннолетних. Коваленко и Роберт, сменив маршрут, продолжали кататься… Когда часовая стрелка приблизилась к десяти, они расстались. Роберт пошел к себе в общежитие, а Коваленко — на встречу с Григорием Тимофеевичем.

Володя мог бы и не рассказывать о результатах поиска, они читались на его отчаянно-безнадежном лице. Зато Бородину опять повезло. Он установил напарника Шанина и даже раздобыл в пединституте фотографию Доцента. Узнал и его домашний адрес. Что же касается тех, кто терял свои деньги или другие ценности при странных обстоятельствах, то и здесь были пусть небольшие, но успехи. Инженер, у которого из бумажника куда-то исчезло на полторы тысячи рублей чеков, с коими он ходил в магазин «Березка», среди пяти фотографий опознал в Доценте того «симпатичного молодого человека», ехавшего в троллейбусе рядом с ним в тот злосчастный день. Другой потерпевший хотя не опознал ни Циркача, ни Доцента, да и опознать не мог — он на фронте полностью потерял зрение, — но в беседе с Бородиным сказал, что, анализируя случившееся, он все больше и больше приходит к выводу, что деньги не потеряны, а кем-то похищены в дороге…

И несмотря на то что Григорию Тимофеевичу удалось повидаться лишь с немногими из числа тех, кто за последний месяц обращался в стол находок, имелись все основания полагать: на счету Циркача и Доцента Чарухина была не первой жертвой…

— Что будем делать завтра? — спросил Коваленко.

— То, что не успели сделать сегодня. Ты — искать Шанина и Доцента. Только советую поменять помощников и… костюм. В этом у тебя нерабочее состояние и угловатость в движениях. Мне так кажется… А я продолжу поиск тех, кто мог стать жертвой карманников. И с Зиной Рудановской хочется познакомиться поближе, хотя это сделать будет не легко.

За два года работы в угрозыске Коваленко не раз убеждался в сложности той обстановки, в которой приходилось действовать. И только тот, кто не знал специфики их службы, мог представлять себе ее легкой. Поэтому и ему, Владимиру Коваленко, и другим, входящим в группу майора Кузякина, было обидно, когда на оперативных совещаниях у генерала или в его приказах чаще отмечались те, кто задержал «особо опасных», «вооруженную группу» и тому подобных преступников, а вот о них почему-то ни спецдонесений в Москву, ни представлений к наградам почти не пишут. Не жалуют их и писатели, фильмов тоже о них не снимают. В общем, считают эти дела мелочью, семечками. А между тем карманный вор сколько горя людям принесет. Да и поймать его порой труднее, чем убийцу.

Но тут же Владимир вспомнил свой знак «Отличник милиции»: начальство их тоже не забывает. Вспомнил, с каким вниманием отнеслись к нему на бюро райкома. Он не только запомнил слова, но и ту интонацию, с которой произнес первый секретарь: «Вам, товарищ Коваленко, теперь как коммунисту нужно показывать пример»… Об этом и сам Владимир не раз думал еще раньше, когда родилась мысль о вступлении в партию. Да, нужно. Но как? А если учесть, что всю среду и весь четверг Коваленко и его новые помощники прокатались вхолостую, то нетрудно представить, с каким настроением он докладывал об этом вечером Григорию Тимофеевичу. Узнав от Бородина, что им точно установлен адрес Зины, которой, по полученным сведениям, попадает часть «улова» Циркача, Коваленко предложил:

— А может быть, сделать обыск и у Шанина, и у Доценко, и у этой самой Зины?

Смелая идея старшего сержанта не вызвала ожидаемого восторга у Бородина.

— Во-первых, нет гарантий, что наворованные деньги они хранят дома. Во-вторых, если даже хранят, как доказать, что это именно те, что взяты у Чарухиной?

— А если найдем чеки, о которых вы говорили?

— А если не найдем? Тогда поминай как звали Циркача. Подастся в другой город… Нет, Володя, карманника надо брать с поличным.

— А я разве против? Да вот не получается — видно, почуял.

— А может быть, он уже на Черном море? Хвастался, что загорать махнет. Завтра постараюсь уточнить.

Где и как уточнял Григорий Тимофеевич, Коваленко не знал.

Ему же пришлось в пятницу с ребятами из заводской народной дружины снова и снова садиться в автобус или троллейбус, выходить, а дождавшись следующего, опять садиться… Делать вид уставших после смены, почти спящих, а самим внимательно изучать каждого вошедшего в салон. Час катались, два… четыре… Владимиру Коваленко в эти дни казалось, что на свете два самых несчастных человека: он и Чарухина. Сегодня рано утром он забежал к ней, хотел успокоить, сказать, что они ищут вора и обязательно найдут, но оказалось, что еще в среду утром она уехала к себе в деревню.

— А как чувствует себя Галина Федоровна? — поинтересовался Коваленко у племянницы.

— Как? Плачет все, успокоиться не может от обиды. Два года работала, собирала внучке на свадьбу. В такие-то лета попробуй коров подоить. А она доит… И сколько еще придется потрудиться, чтобы расплатиться с теми, кто давал ей деньги на покупки! Шутка ли, почти три тысячи. Да и сейчас как в глаза им смотреть? Вот и плачет.

Вспомнив этот разговор, Коваленко представил убитую горем Чарухину. И оттого он еще сильнее злился на себя, на свое бессилие. Ему так хотелось помочь Галине Федоровне — скорее найти воров, вернуть деньги. Правда, они их наверняка уже прогуляли. Но суд заставит их работать. Вынесет решение возместить ущерб… «Суд, — усмехнулся про себя Коваленко, — кого судить, если еще никто не пойман, ничего не доказано, да и будут ли ворюги пойманы?»

Они снова вышли из троллейбуса. Пересели в автобус. Конец рабочего дня. В салоне автобуса пассажиров стало побольше, что одновременно помогало жуликам и мешало тем, кто вышел их ловить… Дружинники, теряя надежду на успех, скисли на глазах. Лида Лазарева начала вспоминать английские слова к предстоящему семинару, а Саша Волобуев откровенно клевал носом — как следует не отоспался после ночной смены.

Да и у Коваленко на душе было несладко. Еще час на колесах… Снова новый маршрут автобуса. Снова люди, входящие в автобус и выходящие…

И вдруг… На остановке знакомое по фотографии лицо. Неужели он? Или показалось? Коваленко хотел на вошедшего обратить внимание Саши Волобуева, но не решался — чего доброго, тот после дремоты сразу не поймет, что к чему, и своим резким взглядом насторожит Циркача или его напарника. Но где он? Что-то его не видно. Неужели не сел? Как быть?

Закрылись двери автобуса. Водитель объявил следующую остановку.

Коваленко взглянул на того, кто вошел последним. Это был элегантный молодой человек. В руке дипломат. Модный вельветовый костюм. И большие дымчатые очки, которые явно мешают разглядеть его лицо, а главное: есть шрам над правой бровью? У Доценко такой шрам есть. Но вот тот, в очках, подходит к билетной кассе, бросает гривенник, отрывает билеты. Да, два билета. Значит, их двое. И еще Коваленко на руке вошедшего отчетливо видит наколку — буква «В». О ней говорил Григорий Тимофеевич.