Ну-ка, сестрички, одолевайте эту волну!.. Как ловко вы от нее улизнули! От кого и когда научились вы этому искусству? Вы ведете себя, как прирожденные моряки!..

Солнце поднималось. На востоке небо было медно-красного цвета. Теперь мне было ясно, что шторм будет продолжать свирепствовать еще по крайней мере сутки. Багряное небо предвещало устойчивый ветер. Но при дневном свете все выглядело не так уж страшно. Казалось, весь океан ринулся в бой. Волны сверкали, как кристальные горы. Вот так погода! Вероятно, ветер дул со скоростью не менее пятидесяти миль в час. Площадь поднятых мною парусов была так ничтожна, что ветру было не за что ухватиться, к тому же плот значительно осел.

Я поднялся и стал рядом с каютой, держась одной рукой за штурвал. Волны были синие и прозрачные, и в воде я различал больших акул, плывущих близ плота. Шторм переполошил их, и они двигались быстрее обычного. Коричневые туловища отчетливо выделялись в воде, словно они плавали в гигантском освещенном аквариуме. Они поднимались и падали вместе с волнами, и я мог разглядеть их на расстоянии полумили. Непосредственно за плотом плыли четыре или пять крупных акул. Одну из них чуть не выбросило волной ко мне на плот. А вот из воды выпрыгнул, словно подброшенный пружиной, дельфин.

Как я этого и ожидал, бревна погрузились в воду, осев примерно на четыре дюйма против уровня, на каком находились перед отплытием из Кальяо. Было ясно, что они пропитываются водой. Это меня не беспокоило, так как носовая часть все еще немного поднималась над водной поверхностью. Но, если он еще глубже погрузится в воду, его скорость уменьшится и управлять им будет труднее. В таком случае я сниму палубный настил и выброшу его за борт, чтобы немного разгрузить свое суденышко.

Волнение все усиливалось, и ветер не утихал. Не раз я с трепетом ожидал, что поднявшаяся из пучины огромная волна обрушится на плот и все с него смоет. Бревна жалобно стонали под палубой, словно орган под руками безумца. Но плот неустанно боролся с разъяренной стихией.

Глава XXIII. Стежок за стежком

Через два дня шторм начал стихать, и можно было приступить к починке паруса. Я начал эту работу, как только рассвело, хотя волны все еще были высокие и дул сильный ветер.

Сперва я отвязал от реи все снасти, потом перетащил ее вместе с разорванным на клочья парусом с носовой части плота на середину палубы и уложил по длине плота. Из-за качки это заняло у меня довольно много времени. Затем, достав имевшиеся у меня три одеяла, я натянул их над палубой в виде навеса, под которым мог шить, не рискуя быть ослепленным солнцем. После этого я уселся на невысокий ящик. Иголки, нитки, ножницы и заплаты лежали наготове возле меня в ящике. Нитки я наващивал коричневым мылом.

Чтобы все время следить за курсом плота, я положил около себя небольшой компас, на который поглядывал время от времени. Тут же, под рукой, были и палубные часы. Плот сильно качало, но, как всегда, продвигаясь вперед, он недурно одолевал волны. Я старался шить как можно быстрее, и дело продвигалось неплохо.

Низко наклонив голову, я проводил за шитьем долгие часы. Стежок за стежком, стежок за стежком вдоль разодранных ветром швов. Время от времени я прерывал работу, чтобы выпить кофе. Небо и океан были синие, а ветер свежий и сильный. Я сидел спокойно, как если бы находился на берегу в сарае парусного мастера. Работая, я вспоминал прекрасное стихотворение Томаса Гуда "Песня о рубашке".

В полдень и в три часа я прерывал работу, чтобы делать астрономические наблюдения. В вахтенном журнале добавилась следующая запись: "5 сентября. Полдень. 21-28-25 — гражданского времени по Гринвичу; высота солнца 76°33'; 6°28' южной широты; 142°40' западной долготы; за день пройдено 42 мили".

Я уже давно находился значительно северо-западней Маркизских островов. Если взглянуть на карту, то в шестистах милях южнее по меридиану, недалеко от Маркизских островов, можно увидеть группу островов Туамоту и остров Рароиа. Именно здесь, после перехода в четыре с половиной тысячи миль, закончилось плавание на "Кон-Тики", тоже начавшееся в Кальяо. Насколько я помню, оно продолжалось сто два дня. Примерно такое же расстояние было покрыто мною на двадцать восемь дней быстрее. Но я плыл зимой, когда в этой части океана господствовали сильные ветры. К тому же в силу своей конструкции мой плот был быстроходней. Но я мог бы плыть еще быстрее. Я плыл один, и, когда занимался различными работами и оставлял штурвал, плот проделывал зигзаги. Что касается течения, то, судя по картам, в той северной широте, где я плыл, оно постепенно ослабевало по направлению к югу. По моим расчетам, за день меня относило на десять — пятнадцать, а иногда и двадцать миль от курса.

Спеша закончить парус, я работал и часть ночи, хотя освещение было слабое. Теперь у меня осталось только два карманных фонаря, причем батарея одного из них уже истощалась. Я захватил слишком мало батареек, и мне хотелось сохранить их на случай серьезной аварии. У меня был и небольшой прожектор, привезенный Тедди из Нью-Йорка. Она купила его, вспомнив, какую важную роль такой прожектор сыграл в те времена, когда мы плавали среди островов Атлантического побережья и по ночам отыскивали вехи фарватера.

Я мог бы осветить "Семь сестричек" электричеством, воспользовавшись генератором, но боялся, что он придет в негодность, если я буду прибегать к нему слишком часто. Дело в том, что как механик я немногим искуснее Микки. Генератор прежде всего был мне нужен для приема по радио сигналов времени, поэтому я включал его только раз в четыре дня на десять минут. До сих пор генератор работал исправно.

Сегодня я славно потрудился, и, думается, через два дня парус взовьется кверху. Я надеялся, что его можно будет оставить на рее, что избавит меня от лишнего труда. Один из швов на парусе разошелся по всей длине. Но я был уверен, что мне удастся сшить его. Что же касается других швов, то я не думал, что они доставят мне много хлопот.

Солнце закатилось, озаряя небо бледно-оранжевым светом. Кое-где на небе виднелись тучи, но все предвещало спокойную ночь. Ярко горели звезды. Волны значительно уменьшились, и уже не так сильно, как раньше, подталкивали плот. Теперь я буду рад дневному пробегу в тридцать пять миль. Южный Крест ослепительно сверкал, напоминая копье, пронизывающее мрак. Моя золотая планета теперь сияла справа, так как я держался южного курса. Вечно преследуемые Орионом, семь Плеяд начали подниматься на небосвод.

Несколько позже в восточной части неба появился пламенный Сириус.

Микки чего-то ожидала от меня. Она сидела рядом со мной на привязи и неотрывно смотрела мне в глаза. Пришлось подложить под нее старый свитер.

Иногда я позволял кошке оставаться возле меня всю ночь. Она не причиняла мне беспокойства, если только на палубу не падали летучие рыбы. Тогда удержать ее было невозможно. Я всегда боялся ее раздавить, когда, управляя плотом, быстро перебегал с места на место. За последнее время Микки доставалось не слишком много еды, но она и не думала протестовать и не выказывала ни малейшего нетерпения. "Если ты не будешь меня кормить, я буду спать", — казалось, говорила она и, действительно, все время спала. Когда кошка просыпалась, она некоторое время играла со свободным концом каната, с клочком листа, сорванного с крыши каюты, или вытаскивала откуда-нибудь кусок бальзового дерева и принималась гонять его по палубе. Таким образом она тренировалась, держала себя в форме, готовясь к моменту, когда на палубу плота начнут падать летучие рыбы. Теперь она уже не была такой привередливой, как в ту пору, когда на плоту было изобилие еды. Она не ждала, пока я вымою палубу, но, как только дельфин переставал биться, бросалась на него.

Еще один такой шторм, и крыша моей каюты станет совсем лысой, так как большая часть пальмовых листьев уже сорвана с нее ветром.