— Ответственное задание тебе. Сходишь к Перепечкину, принесешь от него вести. Он знает — Платон передавал ему, — что ты придешь… Передашь ему письмо и пачку листовок.

— И от меня просьба, — добавил Роман. — Зайди в Калиновке на явочную квартиру секретаря городской подпольной комсомольской организации. Там будет для меня передача, принеси ее.

— Вот сколько поручений мы тебе надавали. Трудновато будет.

Кузьма Михайлович внимательно посмотрел на Надю, желая узнать, как отнеслась она к новому поручению. На ее лице он не уловил ни испуга, ни разочарования, она стала только более серьезной, задумчивой.

— У тебя память неплохая, это очень важно для подпольщика. Все держи в голове, записывать не советую.

Надя внимательно слушала, запоминая каждое слово. Встречи с Камлюком, выполнение его заданий было для нее своеобразной школой. И не удивительно. Ей, недавней десятикласснице, было чему поучиться у такого человека.

Камлюк говорил спокойно, сдержанно, но когда хотел подчеркнуть какую-нибудь мысль, повышал голос. Зеленоватые глаза его сейчас, при неровном свете лучины, казались колючими. Было заметно, как на скулах его изредка подергивались мышцы. «Он сегодня какой-то суровый», — подумала Надя и помрачнела. Камлюк вдруг улыбнулся. «Неужели догадался, о чем я думаю?» — промелькнуло в ее сознании. Камлюк поднялся из-за стола, подошел к Наде и, словно в доказательство того, что может быть и не суровым, коснулся рукой ее волос.

— Косы у тебя, Надя, как у моей Алены, — длинные.

Он стал ходить по комнате, видимо, вспоминая жену, детей, потом резко остановился, провел рукой по глазам, словно отгоняя воспоминания, и обратился к Борису и Роману:

— Пожалуй, поедем?

— Что ж, поедем… — тихо вздохнул Борис и, вынув из сумки сверток, перевязанный шпагатом, передал Наде. — Листовки…

Они вышли из-за стола. Кузьма Михайлович, свертывая цигарку, пошел с Романом одеваться в переднюю половину хаты.

Борис и Надя на минуту остались одни. Они смотрели друг на друга, без слов понимая, что происходит в душе у каждого. Борис знал, что она все сделает, все выполнит, но волновался за нее. Надя понимала это и взглядом, полным ласки и признательности, благодарила его.

Одевшись, Камлюк вернулся в комнату и шутливо сказал:

— Вы еще не попрощались? Ай-яй-яй… Давайте быстрей. Не стесняйтесь, поцелуйтесь… Я у вас, вероятно, посаженым отцом буду.

— Обязательно, только прежде вам придется сосватать нас… — ответила Надя и засмеялась, пытаясь под шуткой спрятать свое волнение.

От смеха дрожала лучинка в ее руке, длинные тени скакали по стене.

Простившись с Надиными родителями, все вышли из хаты. Роман направился снимать с постов Сеньку и Платона. Во дворе все еще шел снег с дождем. Было так темно, что Борис и Надя, идя под одной плащ-палаткой сзади Кузьмы Михайловича, совсем не видели его фигуры, и только по голосу догадывались, где он.

— Какая погода… — говорил Камлюк. — На руку нашим хлопцам. Сегодня еще один эшелон полетит под откос.

В садике остановились, стали прощаться.

— Будь здорова, — Борис обнял Надю и выпустил ее из-под крыла своей плащ-палатки.

Она быстро побежала назад — подгоняли дождь и ветер. Вскочила в сени, стала стряхивать воду с платка. Отец, увлеченный чтением, даже не оглянулся, когда скрипнула дверь. Надя разделась и подошла к нему.

Старик отвел глаза от газеты, держа пальцем то место, где читал, и проговорил:

— Серьезные сообщения! Под Сталинградом и на Кавказе наши пошли в наступление. Пора, давно пора! А то залезли фашисты черт знает куда — к Волге, к Моздоку. Как получилось — просто не верится. А теперь наши рванули. Молодцы! Только бы после этого не остановились.

— И пойдут. Сила у нас есть, папа. Наши покажут еще не такое!

Надя присела к столу, перечитала сводки и затем, подойдя к кровати, стала раздеваться, хотя спать еще не хотелось. Лежала и задумчиво смотрела в потолок, думая о Борисе, о завтрашнем задании.

Отец, кончив чтение, спрятал газеты в матрац.

— Чего не спишь? — спросил он дочь.

— Так, не берет сон.

— Не волнуйся, доченька, спи. Все сделаешь. А трудно будет — меня покличь на помощь… Видишь, сам Камлюк приезжал. Видимо, что-то серьезное задумал…

Старик свернул цигарку, прикурил от лучинки и, погасив свет, лег. Курил долго, взатяжку, думал.

Надя тоже не спала.

7

Полевая дорога привела к большаку, и перед Надей открылась Калиновка. Легкий вздох невольно вырвался из груди, — облачко пара на мгновение затрепетало в прозрачном воздухе и развеялось. Что труднее: пятнадцать километров, пройденные от Нивы, или триста — четыреста шагов, оставшиеся до окраины города, до контрольно-пропускной будки?

Этот вопрос она задает себе каждый раз, приближаясь к городу. Год назад, когда Надя шла в Калиновку со своим первым заданием, неожиданно, возник этот вопрос и вызвал в ней чувство большого волнения и даже страха. Потом она стала более спокойной и сдержанной. За год подпольной работы ей десятки раз приходилось ходить и ездить по этой дороге. В город она доставляла партизанские листовки и газеты, приказы, мины и многие другие вещи; из города партизанам переправляла оружие и донесения, медикаменты и бумагу, соль и спички. Не раз ей угрожала смертельная опасность, не раз ее жизнь держалась на волоске. Но нужно было ни перед чем не останавливаться. От задания к заданию рос ее опыт подпольщицы, закалялся характер, она становилась более умелой и сообразительной. Когда-то при любой внезапности она терялась, теперь и встречает и преодолевает опасность спокойно, с расчетливой сдержанностью.

Замедляя шаги, Надя шла по обочине большака. Над головой, стряхивая с седых веток иней, перешептывались старые придорожные березы. С запада прямо в лицо дул густой, студено-колючий ветер, трепал бахрому ее вязаного платка, приподнимал полы пальто. «Назад будет идти легче — ветер в спину», — в который раз за время дороги подумала Надя. Она перекинула с руки на руку корзинку и пошла быстрей, неотрывно глядя вперед, на город.

Калиновка — небольшой районный город, каких в Белоруссии немало, — раскинулась в низине. Когда-то это было обычное местечко, люди называли его большим грязным селом. Но шли годы, и Калиновка вдруг стала удивлять своими переменами. Грязные, топкие улицы были выровнены, замощены, по ним, как с гордостью говорили калиновцы, хоть на боку катись. Выросли десятки красивых новых зданий, появился водопровод, электрический свет, раскинулись молодые сады. Были построены заводы и цехи по обработке льна, дерева, разные мастерские. И тогда забылось прозвище «большое грязное село», люди с уважением начали относиться к своему городу.

Теперь Калиновка была полуразрушена. Населения, которого перед войной насчитывалось уже около десяти тысяч, почти наполовину убавилось. Понурый и насупленный, молчаливо лежал город над широкой подковой реки, окруженный с юга, запада и севера лесными просторами.

От Заречья неожиданно долетел цокот подков. Не желая выдавать своего беспокойства, Надя едва повернула голову: по дороге, шедшей наискосок к большаку, ехали верховые. Их было человек десять. Цокот подков гулко разносился над землей, скованной гололедицей. Некоторые из всадников зевали, потягивались. «Не выспались, измучились, — злорадно подумала Надя и вспомнила стрельбу, которую слышала на рассвете, когда выходила из дому. — Как ни старайтесь, а все равно будете выбиты из Зарёчья, как из Подкалиновки». Она пошла еще тише: пусть всадники выберутся на большак и едут впереди, а то еще пристанут. Она была озабочена не тем, как избежать встречи с этой группой полицейских — в конце концов, мало ли их придется видеть в городе, — а тем, что вот-вот, еще каких-нибудь сто шагов — и уже контрольно-пропускной пункт, место, которое всегда вызывало в ее сердце большую тревогу. На этом пункте не только проверят документы, но и осмотрят тебя с ног до головы, ощупают: в последнее время оккупанты стали особенно осторожны. Кроме того, у контрольной будки часто несет службу Федос Бошкин. Для Нади встреча с ним — что нож в сердце. Скаля зубы, Федос будет ехидничать, хихикать, а ты должна терпеливо выслушивать его. А еще хуже — пристанет, как смола, и будет волочиться вслед, не даст возможности выполнить поручение. В прошлый раз так и получилось. Правда, тогда ей удалось у торговой конторы скрыться в толпе.