О деревне Кокушкино соседние крестьянки говорили так: «Смотрю я на вашу деревнюшку и думаю: что за чуда така она махонька, да така развеселая», разумея, вероятно, ее довольно красивое расположение на высоком берегу реки Ушни.

В болоте, окаймлявшем пруд у дома, в теплые летние вечера задавали концерты лягушки. В саду, расположенном рядом с флигелем, и на деревьях по берегу реки заливались соловьи.

В Кокушкине все было ветхо: в большом доме печи испорчены — не топились, крыша протекала, лодка дырявая, купальня тонула, мостки к ней проваливались. Не было средств поддерживать все в порядке.

Над этими недостатками мы подтрунивали, но они нисколько не смущали нас. Нам всем тогда казалось, что ничего красивее Кокушкина нет. Если кто-либо видел новые места, мы спрашивали:

— Ведь хуже Кокушкина?

— Да… Нет реки… Мало деревьев…

Даже то, что из Казани надо было ехать сорок километров по плохой грунтовой дороге, нравилось нам. Поездки в деревню переносили в другой мир, далекий от обыденной жизни и надоевшего за зиму города.

Наш дед, Александр Дмитриевич Бланк, был врачом. Он жил в деревне Кокушкино и лечил крестьян.

Еще при жизни деда было принято, чтобы все его дочери приезжали в Кокушкино. Для Марии Александровны предназначалась комната в мезонине старого дома, которая так и называлась «ульяновской», а флигель был построен для остальных четырех его дочерей, приезжавших также с семьями на лето.

Эти летние «съезды» продолжались и после смерти деда, и тогда размещались так: тетя Маша с мамой — в угловой комнате большого дома, Илья Николаевич — в кабинете, Володя со мной — в соседней комнате.

Володе нравилась эта комната тем, что в нее можно было проходить через окно.

Вполне узаконенный путь через окно был установлен и во флигеле, в среднюю большую комнату, где стоял самодельный бильярд с войлочными бортами. С северной стороны от дороги в эту комнату входили из цветника через балкон, а с южной, из другого цветника, — через окно, к которому даже вела с земли маленькая лестница (сходни).

Летним днем в этой бильярдной комнате была сосредоточена жизнь всего дома.

Вскочив часов в девять с постели, еще до чая, мы с Володей бежали сюда.

Нас привлекал не только бильярд, на котором всегда кто-нибудь играл, — здесь обсуждались будущие прогулки, отсюда собирались идти купаться или кататься на лодке, составлялись партии в крокет; у старших братьев шли приготовления к охоте, изготовлялись фейерверки и т. п.

Здесь как-то склеили большущего змея, величиной с дверь. Побежали через плотину на луг запускать его. Володя еще советовал привязать колясочку, чтобы змей тащил ее.

Сбежались и крестьянские ребята запускать нашего диковинного змея. Он взлетел и действительно тянул веревку с большой силой. Мы все схватились за веревку, дернули ее рывком, и змей поломался.

Игры

Володя любил играть на бильярде.

Часто играли «на игрока», то есть проигравший выбывал из игры и следующую партию был только зрителем.

Чаще всего Володя сражался на бильярде со мной, как с более сильным игроком. У меня с ним произошел такой разговор.

— Почему, — спрашивает Володя, — ты играешь на бильярде лучше, чем Володя Ардашев (двоюродный брат)?

— Да, — говорю, — он меньше играет или не так любит эту игру, как я.

— Нет, ты не заметил: он как-то не так держит кий.

— А и в самом деле: я обхватываю кий правой рукой сверху, он — снизу. Может быть, поэтому, а я и внимания не обратил!

Однажды я предложил Володе играть в шахматы. Он уже тогда хорошо овладел этой игрой.

— Сыграем, когда ты будешь играть как следует, — ответил он. — Ты не играешь, а «тыкаешь» (то есть двигаешь фигуры не продумав).

Я стал настаивать и сказал:

— Вот на бильярде я лучше тебя играю, а не отказываюсь.

— Ну, это уж твое дело, — ответил Володя.

Конечно, ни на минуту я не подумал отказаться от игры с ним на бильярде.

Володя относился ко всем играм вдумчиво и серьезно. Он не любил легких побед, а предпочитал борьбу.

Володя и его сестра Оля установили у нас строгие правила игры в крокет, вывезенные из Симбирска (они и там играли). Например, они не позволяли долго вести шар молотком и требовали короткого удара.

Гимнастическими упражнениями Володя не увлекался. Он отличался только в ходьбе на ходулях, да и то мало занимался этим, говоря, что в Кокушкине нужно пользоваться тем, чего нет в Симбирске.

Из раннего детства

В Кокушкине Володя всецело отдавался отдыху и играм, между тем как в Симбирске даже в раннем детстве он много читал. Книги он брал в Карамзинской библиотеке, куда ходил со своей старшей сестрой, Анечкой.

Шутя Анечка спросила меня:

— А что, Коля, рассказывал тебе Володя, как он в библиотеку ходил?

— Нет, не говорил. А что?

— Ты его расспроси. Это интересно.

Володя не сразу и не очень охотно рассказал, что по дороге в библиотеку на улице ему попадались гуси, которых он дразнил. Гуси, вытягивая шеи, нападали на него, и, когда эта атака принимала слишком настойчивый характер, он ложился на спину и отбивался ногами.

— Почему же не палкой? — задал я вопрос.

— Палки под рукой нет. Впрочем, все это пустяки, дурачество, да и было это чуть не два года тому назад.

Чрезвычайно живой и резвый, Володя ни со мной, ни с другими ребятами никогда не ссорился. Он просто отходил, отдалялся от тех, кто не подходил ему. И говорить нечего: у него никогда не бывало драк или потасовок со сверстниками, а между тем, отстаивая какое-нибудь положение, он всегда очень горячо спорил.

Володя держался очень просто и естественно, никаких претензий на первенство не проявлял. Это первенство проступало, так сказать, непроизвольно и поэтому никого не задевало и не вызывало зависти, а лишь служило примером.

Он обладал неизъяснимым обаянием, привлекавшим окружающих.

Купанье

Весело постукивает мельница, жужжат и кружатся мухи, палит зноем жаркий июльский день. С реки, от купальни, доносятся крики и смех ребят.

Самое большое удовольствие для нас — это купанье, купанье с утра до вечера.

— Ты сколько раз сегодня купался, Володя?

— Три. А ты?

— А я уже пятый.

Нередко к концу дня у ребят насчитывалось таких купаний до десятка.

Володя, я и другие ребята — все мы с самого раннего детства любили полоскаться в воде, но, не умея плавать, барахтались на мелком месте, у берега и мостков, или в ящике-купальне. Старшие называли нас лягушатами, мутящими воду. Это обидное и пренебрежительное название нас очень задевало. Я помню, как и Володя, и я, и еще один из сверстников в одно лето научились плавать. Вообще в семь — восемь лет каждый из ребятишек переплывал неширокую реку, а если без отдыха на другом берегу мог и назад вернуться, то считался умеющим плавать. Когда маленький пловец переплывал речку в первый раз, его всегда сопровождал кто-либо из более старших.

Но курс плаванья на этом не кончался — мы совершенствовались беспредельно: надо было научиться лежать на спине неподвижно; прыгать с разбега вниз головой; нырнув, доставать со дна комочек тины; спрыгивать в воду с крыши купальни; переплывать реку, держа в одной руке носки или сапоги, не замочив их; проплывать без отдыха до впадения ручья, прозванного нами Приток Зеленых Роз (так как там росли болотные растения, напоминающие по форме розы), или даже до моста у соседней деревни Черемышево-Апокаево, а это уже близко к километру.

Эта деревня растянулась по дороге, ведущей в Кокушкино, длинным рядом крестьянских изб. Ближняя к Кокушкину половина состоит из русского, а другая половина — из татарского населения. Не потому ли она и носит название Апокаево? Апокай — по-татарски «сестрица».

Лодка

Немудрено, что, так сроднившись с рекой, мы выдумывали всякие затеи, чтобы использовать полностью все, что она может дать. Спустили на воду старую большую лодку, человек на пятнадцать. Она уже прогнила, протекала и с трудом поднимала трех — четырех мальчиков, да и то приходилось непрерывно вычерпывать воду ковшом. Мы приделали к ней вместо весел колеса, сами смастерили вал с лопатками по концам и ручками посередине, приладили его поперек лодки и поехали по реке: один правил, другой вертел вал, а третий вычерпывал воду.