65

Теперь принято писать, что эпоха Орловой и Александрова закончилась с эпохой того, кто ценил, может быть, их больше всех, – с эпохой Сталина. А между тем Д. Щеглов со слов своего основного – как аккомпаниатор Л. Миронов у М. Кушнирова – «соавтора», Н. Голиковой, внучатой племянницы актрисы, приводит такой невероятный, казалось бы, эпизод.

«В эти траурные дни (в марте 53-го. – Ю. С.) Орлова зашла к своей сестре (бабушке Н. Голиковой, в семье ее почему-то звали Мариной. – Ю. С.)

И никто уже не вспомнит, за какую разговорную шестеренку зацепилась фраза, равно как и то, в какой момент появилась на столе бутылка вишневой наливки из запасов Нонны Петровны, когда ее сестра как-то очень просто, без всякого надрыва, точно об этом давно и много говорено, произнесла: «Слава богу, что этот мерзавец сдох», – и через минуту ее обомлевшая от горя и ужаса внучатая племянница с рыданиями вылетела из-за стола.

– Машенька, господь с тобой, что случилось? – спрашивала потом Нонна Петровна.

Девочка захлебывалась слезами смятения и верности. Любочка!.. Она могла так сказать… про него!

– И ты из-за этого?! – Нонна Петровна расхохоталась так, как не смеялась давно. – Знаешь, я и не догадывалась, что ты у нас такая дурочка!

66

Та же супруга Н. Черкасова вспоминает, как «влип» ее муж в александровскую «Весну».

«В 1946 году мы ненадолго приехали в Москву. Очень скоро нас нашел муж Орловой Александров и пригласил обедать к ним на дачу во Внуково. Я была сама замучена своими дачными делами, и мне не очень хотелось ехать, но Александров сказал, что это не просто дача, а нечто придуманное и выполненное им самим. Это было уже интересно.

Дача действительно была не дачей, а скорее напоминала южноамериканскую виллу, пожалуй, даже мексиканское ранчо, с лоджией в нижнем этаже. Это было удивительно – талант режиссера, художника, маляра, столяра в одном лице. Очевидно, пребывание с Эйзенштейном в Америке и Мексике помогло создать это красивое жилище. На обеде был и И. Дунаевский, в честь которого на графине с водкой было выгравировано: «Нам песня строить и… пить помогает…». Черкасов еще со времен «Детей капитана Гранта» нежно относился к Дунаевскому и очень рад был его увидеть. Все было прекрасно. Когда обед кончился и мы сидели у камина, Григорий Васильевич предложил Черкасову прочесть сценарий «Весны». Николай Константинович, ничего не подозревая, сказал: «Давай, давай, интересно, что это будет». Но первой прочитала сценарий я, и все для меня стало ясно: Коля, ты пропал, ты будешь играть этого безликого героя-режиссера. Прочитав сценарий, Черкасов сказал: «Нет, это я играть не буду, мне здесь играть нечего. К сожалению, придется отказаться».

…Прошло какое-то время, он был так занят, что просто забыл об этом случае. В следующий раз мы встретились с Орловой и Александровым в гостинице, где жили (а те за это время перепробовали в роли «безликого» режиссера Б. Тенина и Б. Бабочкина, а первого даже немного поснимали. – Ю. С.). Любовь Петровна и Григорий Васильевич пришли к нам обедать в большой номер в гостинице «Москва». Встретились мы весело и беззаботно, забыв о «Весне». «Слава богу, миновало», – подумала я. Но в конце обеда Александров вдруг сказал:

– Коля, ты знаешь, по-моему, мне удалось подогнать роль под тебя. Понимаешь, тот человек, который ни в кого никогда не влюблялся, и вдруг…

– Гриша, я же не из пластилина сделан, меня нельзя «подогнать» под любовника. Чудака-любовника я еще смогу сыграть. Эйзенштейн меня выламывал в «Александре Невском», а ты этого не заметил, ну, значит, хорошо выламывал, ничего не скажешь. Но ведь там была выгодная сценарная ситуация, а тут чем я прикроюсь? Галстуком-бабочкой?

Любовь Петровна молчала, расстроенная, потом подошла к креслу, в котором сидел Черкасов и, смотря на него смеющимися и умоляющими глазами, полушутя-полусерьезно встала перед моим супругом на колени.

– Ни один актер не сможет сыграть эту роль так, как нужно мне и фильму, – уговаривала она. – Я умоляю вас согласиться. Гриша и вы сделаете из этого материала чудо! Снимать мы будем в Праге, на студии «Баррандов», во время вашего отпуска в театре. Нина Николаевна (жена Черкасова. – Ю. С.), если захочет, поедет с нами.

Она добавила, что, если я захочу, могу даже сниматься в картине, там много ролей. Если же нет, просто буду находиться с Николаем, смотреть съемки, материал, словом, помогать ему.

– Группа у нас чудесная, – добавила Орлова – Рина Зеленая, Раневская… Да и всех других вы знаете…

Вот так все это случилось. Любовь Петровна, конечно, чувствовала, что Черкасову не очень интересно сниматься в роли режиссера, и была благодарна, внимательна, баловала нас всем, чем только могла. А свободное от съемок время мы путешествовали по Чехии, Словакии, бывали в театрах, кино, на симфонических концертах. И все-таки, несмотря ни на что, я волновалась за роль Черкасова; куски, которые я смотрела, были красивыми, изобретательно решенными, но все это его «не грело»…

Зато «согревает» которое уже поколение зрителей. Аркадия Арканова, например, с ностальгией вспоминающего о своей детской еще влюбленности в «Весну», особенно в ее черкасовского героя, потому что он по фильму, как и Арканов, Аркадий Михайлович:

«И до сих пор, и, я уверен, до конца жизни это вызывает и будет вызывать у меня ослабляющее головокружение, когда ноги становятся ватными, а в позвоночнике что-то холодеет».

Да и С. Юрский, хотя его инициалы не совпадают с аркановскими и громовскими (режиссера в фильме), много лет спустя, пересмотрев «Весну» по телевидению, не может скрыть восторга:

«А Черкасов в роли, что называется, „голубого“ героя – слегка любовник, слегка ментор. Но почему же он так обаятелен!»

Так что не зря Орлова на коленях вымаливала согласие великого актера!..

67

Александров вспоминал об Орловой: «Она во всех моих начинаниях была не только сурово-беспощадным критиком, но и другом-вдохновителем и неоценимым помощником».

Об одной такой «неоценимой помощи» рассказывает тот же А. Бобровский.

Композитором фильма «Человек человеку» был А. Волконский, потомок знаменитого княжеского рода, бывший эмигрант. Вернувшись в 50-х годах в СССР, он женился на дочери К. Паустовского, сотрудничал с Ю. Любимовым и О. Ефремовым, создал даже ансамбль старинной музыки «Мадригал», потом снова уехал во Францию.

"…Слушание увертюры А. Волконского Александров назначил у себя дома в 11 часов. Поскольку у него не было ничего случайного в поступках, видимо, это время имело какой-то определенный смысл. Волконский уже разложил ноты на пюпитре, приготовился играть, но Александров почему-то тянул с началом исполнения, выходил, входил, отвлекал нас разговорами о пустяках. Наконец он последний раз вернулся и оставил дверь комнаты широко открытой.

– Ну что же, пожалуй, можно послушать, – удобно расположился он в кресле.

Волконский сыграл увертюру, и воцарилась тишина. И тут произошло нечто совершенно ошеломившее нас. Из комнаты, что была напротив, выбежала, громко аплодируя, счастливая и взволнованная Любовь Петровна.

– Браво! Замечательно! Великолепно! – восклицала она с живостью и непосредственной радостью, протягивая руки Андрею.

Тот стоял красный и смущенный от каскада похвал, которые сыпались на него. Александров же смотрел на Орлову сияющими влюбленными глазами.

– Поздравляю вас! – говорила она. – Поздравляю всех! А вас особенно, Григорий Васильевич, с замечательным композитором!

Столь неожиданное появление кинозвезды из таинственной двери, да еще с комплиментами… «Как странно все это! – думал я. – Что за эффект? Она что стояла и слушала музыку за дверью? А впрочем, конечно! Конечно, все было срежиссировано: и 11 часов, чтобы Орлова могла спокойно завершить свой туалет (недаром он тянул с началом исполнения). И этот ее выход с аплодисментами, означавший признание. Если бы она не вышла, значит музыка не годится. И тогда ничего не подозревавшему композитору было бы предложено написать новый вариант. Здесь умели щадить авторское самолюбие. Но музыка пришлась по вкусу – и вот вам выход! Какая радость и какое облегчение для Александрова! И какие странные эти „великие“!