Пора бы хозяевам вернуться в дом. Но на улице так ярко светит луна. На небе ни облачка, вокруг полная тишина. Только на берегу реки словно бы слышатся какие-то вздохи и шорохи. Волны, что ли, тихо плещут о камни? Хорошо бы хоть недолго посидеть на берегу. Но Джагфар уже позевывал. За столом он, хотя и «передергивал» последние рюмки, тем не менее выпил изрядно.

Пока Гаухар раздумывала, Джагфар вдруг повернулся к ней, предложил:

— Может, все-таки прогуляемся? Правда, пора бы спать, но признаться, после сытной еды тяжело, да и в голове пошумливает. Неплохо бы размяться и освежиться на ночь.

Гаухар сразу же согласилась, Миновав тенистую рощу, они вышли на берег. По воде далеко протянулась лунная дорожка. Вот по этой дорожке так и прошагать бы к настоящему мастерству, к известности. Коротенький, скорее всего случайный разговор за столом о живописи взволновал Гаухар. Ведь дома такие разговоры и не возникали. Джагфар всегда с усмешкой, порой снисходительной, чаще страдальческой; относился к увлечению жены. Неужели ее опыты только смешны? Может, по-настоящему сведущие люди и в самом деле увидят в ее рисунках проблески дарования? Но своими раздумьями Гаухар не решилась делиться с мужем.

Джагфар вдруг, словно угадав мысли Гаухар, добродушно рассмеялся.

— Глядя на Волгу да на луну, ты, должно быть, размечталась о своем рисовании? Не вздумай принять за чистую, монету похвалы этого очкарика. Он крутил привычную пластинку. Для него не существуют отдельные художники и их картины, есть только искусство вообще. Если он и называет одну-другую фамилии, так для того, чтобы пустить пыль в глаза.

— Не наговаривай на человека, Джагфар. По-моему, он достаточно осведомлен и правильно судит о живописи.

— Я так и знал, что ты это скажешь. Он же финансист, какое ему дело до картин?

— Ну и что? Он ведь и не выдавал себя за художника.

— Ладно, на этом и закончим. Мы оба всего лишь дилетанты в искусстве. Спорить без достаточных знаний — это пустая трата времени.

Они повернули к дому. Гаухар все же хотелось возразить мужу, но, право, в такую ночь лучше не затевать споров. Кажется, она слегка недовольна собой: за время прогулки не расспросила мужа о госте в очках. Расспрашивать сейчас, после недружелюбного отзыва Джагфара об этом несколько странном человеке, как-то неудобно. У нее так и не осталось в памяти имя гостя, хотя кто-то из Дидаровых перед уходом назвал его. Гаухар только вздохнула, подумав: «Ладно, можно прожить и без этого, если не встретимся еще раз».

На следующий день с самого утра погода начала резко портиться, похолодевший ветер взметал сухие листья, пожелтевшую хвою; к вечеру заморосил дождь.

Джагфар только что вернулся из города, ему понадобилось съездить за какими-то бумагами, забытыми на работе. Он стоял у окна и задумчиво говорил:

— Вот и кончилось бабье лето… Очень уж быстро кончилось.

— Что ты там бормочешь? — добродушно и как-то безотчетно спросила Гаухар, хотя слышала, что сказал муж.

— Так просто… Размышляю об изменчивости природы, — ответил Джагфар, почему-то смутившись. И вдруг оживился; — А знаешь, гостям повезло. Какой чудесный был вчера день! Говорят, когда теряешь человека» всегда бывает хорошая погода… Впрочем, мало ли пустых предрассудков.

Гаухар хотя и почувствовала какую-то странную многозначительность в словах его, но не стала допытываться, — она вообще не любила выспрашивать, выяснять недоговоренности.

А на следующий день, в понедельник, она узнала в школе, что погиб любимый ученик ее, мальчик Юлдаш, Он попал под машину. Это было настолько неожиданно и оглушающе, что у Гаухар потемнело перед глазами. С трудом она закончила урок и пошла к родителям Юлдаша. Она не первый день знала родителей мальчика и не находила слов, как утешить их. Поплакали вместе. Выяснялось, что несчастье случилось позавчера, в субботу. Юлдаш возвращался из школы, перебегал улицу. Ухватился за прицеп, чтобы прокатиться, и сорвался… Что тут можно еще добавить? «Вечером Джагфар сказал жене:

— Ты прости меня, Гаухар. Я узнал о беде еще вчера, когда ездил в город, но не решался сказать, чтоб не испортить тебе настроение. Сегодня я узнал все подробности. Шофер затормозил, но…

— Не надо, молчи, — глухо проговорила Гаухар, И вдруг, закрыв лицо руками, зарыдала.

4

Как уже говорилось, Джагфар в недалеком прошлом успешно защитил кандидатскую диссертацию. Ему поручили преподавание политэкономии в одном из высших учебных заведений города, Он был па хорошем счету, как молодой способный преподаватель. Его часто вызывали и для консультаций, и как оппонента при защите научных работ. Жизнь молодых супругов, казалось, вошла в ровную колею. Денежные затруднения, возникшие было после покупки машины и строительства дачи, Остались позади. Все налаживалось как нельзя лучше. Конечно, если дать волю прихотям, никогда не будешь доволен. Деньги, приобретение вещей, новые и новые бытовые удобства — все это может захлестнуть человека, коль он забудет пословицу: «По одежке протягивай ножки».

Джагфар а нельзя было отнести к таким людям. Безусловно, он знал цену житейским удовольствиям, но, кажется, еще лучше знал меру во всем. Он был достаточно благоразумен. И все же со временем стал терять некоторые прежние ориентиры. Еще не так давно заработок Гаухар казался ему большим подспорьем в их бюджете. А теперь он думал по-иному. Он словно бы сверх меры возвысился в собственных глазах. Но ощущение это умел прятать даже от себя за осторожными словами. С некоторых пор он стал намекать, не пора ли Гаухар покинуть работу: «Ведь ты очень много занималась в школе, теперь имеешь право отдохнуть. Зачем женщине так перенапрягаться, раньше времени утрачивать молодость?»

Эти слова его казались Гаухар ребячеством, и она, слушая, только улыбалась. В то же время она невольно гордилась мужем: «Он хочет сохранить мою молодость. Ну что ж, а кто из мужей желает того, чтоб жена его скорей состарилась?»

Но она не знала других мыслей Джагфара, которыми он редко делился даже с собой: «Велик ли заработок у Гаухар? Право, если все переводить на деньги, так жена умелым хозяйничаньем в доме заработает гораздо больше. Став только хозяйкой, она больше будет заботиться и обо мне. А это улучшит мое настроение и работоспособность. Следовательно, мой заработок повысится. А сейчас она и хозяйничает, и служит. И ни там, ни здесь не может полностью проявить себя».

Так думал Джагфар наедине с собой. Одно время он серьезно вознамерился пригласить к себе мать жившую в Башкирии: «Пусть она возьмет на себя домашнее хозяйство, а Гаухар будет преподавать, если уж решительно не хочет покидать школу». Удержало Джагфара другое столь же фактическое соображение. Вместе с матерью жил отчим и трое детей. Нельзя же всю эту ораву посадить себе на шею. В деревне у них — плохое ли, хорошее ли, — свое хозяйство, ну и пусть живут. Ведь не бедствуют. Джагфар не любил ни отчима, ни сводных своих братьев, ни сестру. Сам он уехал из родных краев сразу же после окончания районной десятилетки и после этого ни разу не навещал мать Даже в очень трудные времена не просил поддержки у отчима, ее жаловался матери. Но и сам не помогал им, когда вышел в люди», да они, судя по письмам, и не нуждались в помощи. Гаухар несколько раз заводила разговор; «Пригласил бы мать, хочу увидеть ее». Но Джагфар все уклонялся, то говорил: «Сейчас в деревне горячая пора», то ссылался на плохую и дальнюю дорогу; «От их деревни до железки не менее ста километров наберется». Наконец Гаухар поняла, что мужу попросту неприятны напоминания о матери, и замолчала. Сам Джагфар тоже не заводил разговора.

Но в последнее время он вернулся к прежним своим намерениям:

— В самом деле, может, вызовем маму? Тебе ведь очень трудно: и в школу беги, и за домашним хозяйством смотри…

Теперь Гаухар отвергала это предложение — Если хочешь, пригласим маму в гости. Встречу как положено. Но взваливать на нее домашние дела, сам понимаешь, неудобно.