Изменить стиль страницы

Поклевав, синичка улетела. А через некоторое время заявились сразу две. И опять невозможно было установить, обе гостьи новенькие или одна из них прилетела вторично, чтобы указать дорогу подружке. Глаза у ребятишек так и горели. Вот задребезжал звонок, никто словно и не услышал его. Все столпились у окна. Только и слов было: «Не толкайтесь!», «Тихо, не пугайте!» Но синицы оказались не из пугливых, они клевали неторопливо, с остановками. А поклевав, уселись на пятую планку, стали охорашиваться, словно решили Ирина рядиться для солнечного дня.

Гаухар тоже стояла у окна. Но не только синицы интересовали ее. Больше всего она смотрела на Дамира и Шауката. Мальчики стояли рядом, плечом к плечу. Порой они обменивались какими-то уловами. А однажды Дамир со вздохом сказал громко: — Да, пятая планочка — это вещь! Гаухар все еще продолжала время от времени навещать обоих ребят. Теперь ей не нужно было заходить в два дома: чаще всего мальчики сами наведывались друг к другу, вместе готовили уроки, читали книжки. Удивительнее всего было наблюдать третьего участника этих встреч — мать Шауката. Не спуская глаз со своего сына, она жадно слушала, как он читает. Казалось, женщина впервые приобщилась к этому чуду, имя которому — книга. И, возможно, благодаря этому чуду, она так же впервые по-настоящему почувствовала себя родной матерью Шауката.

В один из таких дней Гаухар, выйдя из дома Шауката, направилась к скверу — захотелось подышать воздухом. Неожиданно встретился ей человек в очках с золотой оправой, тот самый, что был однажды в гостях на даче у Гаухар. Он шел под руку с таким же, как сам, солидным мужчиной средних лет, в шляпе, с портфелем. Гаухар приветливо улыбнулась, но человек в очках вдруг посмотрел в противоположную сторону. Мужчины молча прошли мимо. «Должно быть, не узнал меня», — подумала Гаухар. Ей стало как-то обидно, хотя она отлично понимала, что было бы глупо обижаться. Дома она рассказала мужу об этой встрече.

— Нашла чем огорчаться! Рассуждая здраво — кто ты ему?

— Как кто? — удивилась Гаухар. — Он же был у нас в гостях!

— Ну и что из этого? А если он каждую неделю у кого-нибудь бывает? Разве можно упомнить всех, кто приглашал?

— Да как же не помнить, Джагфар! — Если я хоть однажды побываю у кого-то в гостях, поверь, не забуду хозяев.

На этот раз Джагфар откровенно расхохотался.

— Иногда, Гаухар, ты рассуждаешь как ребенок. Даже в школе, с детьми, вряд ли можно разговаривать так по-детски. Скажи, ты сколько раз в год ходишь в гости и к кому ходишь?

— Хоть и не часто, все же ходим — то к твоим друзьям, то к моим.

— То-то и оно — к друзьям, да и то по большим праздникам или по случаю какого-нибудь семейного торжества. А этот человек каждую неделю бывает в гостях, небось и фамилий хозяев не может упомнить.

— Я этого не понимаю, Джагфар.

— И не поймешь, потому что мы люди иного круга, а он… — Джагфар многозначительно помолчал. — А ты еще говорила тогда, что этот человек глубокий ценитель искусства. Ценитель… как бы не так.

— Погоди, Джагфар. Если он такой… ну, неподходящий, что ли, зачем же ты пригласил его к нам? Да еще при нем….

— И опять — ты сущий ребенок, Гаухар! Пойми — ты в хорошей квартире живешь? В хорошей. Есть у тебя, пусть скромная, дача на берегу Волги? Есть. Это что, с неба свалилось? И за все это даже не угостить полезного человека чашкой чая! Да тут не одну чашку — десять подашь, и не только чай, а чего-нибудь и покрепче нальешь. Пусть хоть лопнет, я от этого не обеднею.

— Постой! Ведь ты и дачу, и ту же машину купил на-собственные деньги?!

— Вот наивная душа! Деньги — это всего лишь одна сторона дела. Можешь быть при деньгах и ничего не сумеешь купить. Пока что в магазинах не всегда найдется товар, который хотелось бы купить. Вот тут и нужен «человек в очках».

— А я-то не могла понять… — задумчиво говорила Гаухар. — Теперь все ясно. Месяца два-три назад я встретила в театре жену этого человека. Совсем близко от меня разговаривает с какой-то расфуфыренной особой. А на меня и не взглянет. Потом гордо прошла мимо. Тогда я очень удивилась, но теперь.

— Если она не замечает, ты тоже не замечай. Вот вы и квиты.

Гаухар покачала головой:

— Нет, этого мало. Таких типов надо…

— Что «надо»?! — вдруг рассердился Джагфар. — Не слишком ли круто берешь? Без «человека в очках» не обходятся люди и покрупнее нас с тобой, однако и они придерживают язык.

Гаухар в течение нескольких дней была под впечатлением этого разговора. Джагфар словно распахнул пеня ее глазами завесу, но открыл столь неприятную сторону жизни, что не хотелось смотреть. Иной раз увидишь человека и подумаешь: нет в ним ни сучка ни задоринки. А на поверку вон что получается. Нет, надо быть более проницательной, строгой. Строгой?.. Не с Джагфара ли начинать эту проверку людей? Ведь он мирится с тем, что «человек в очках» вроде бы необходим в нашей жизни. С Джагфара?! Гаухар даже вздрогнула, то ли от страха, то ли просто от неприятного ощущения. Ведь Джагфар самый близкий, самый родной человек. Он может заблуждаться в чем-то, но он вполне исправим… До чего сложна жизнь! Почему именно с Джагфара следует начинать? Чем он особенно провинился?.. И снова буря поднялась в душе Гаухар. Она уже знала: однажды начатый тяжелый разговор с Джагфаром не сегодня, так завтра продолжится. Право, только в школе и отдохнешь душой от постоянных толчков и ушибов, которые подстерегают тебя чуть ли не на каждом шагу. Воспитание ребят тоже далеко не легкая задача. Тут встречаются свои трудности. И все же дети есть дети. Они доставляют немало огорчений, но какой радостью наполняется сердце, когда убедишься, что в трудную минуту, помогла ребенку избежать опасных срывов и провалов…

Нынче утром Шаукат, как только явился в школу, сейчас же спросил:

— Гаухар-апа, теперь синички прилетают кормиться только два раза в день, почему так редко?

— Потому что весна на дворе, на дорогах и на улицах много всякого корма. Видишь, как почернели дороги?

— Вижу, Гаухар-апа. А все-таки пусть прилетали бы почаще. Так интересно смотреть на них.

Наступающая весна принесла резвому Дамиру новые впечатления, а мечтательный Шаукат остается верен своим синицам. Он установил, что птицы прилетают теперь только два раза в день. А когда появится зелень, Шаукат убедится, что синицы совсем перестанут навещать кормушки. В сравнении с другими явлениями жизни все это сущие мелочи. Но они говорят о том, что теперь Шаукат смотрит на мир не рассеянными, пустыми глазами, а сосредоточенными и пытливыми.

А сама учительница Гаухар, не уподобляется ли она своему ученику Шаукату, неуверенно, ощупью, открывающему все новые и новые явления жизни? Одни открытия радуют, окрыляют, другие наводят грусть, тоску или же порождают недовольство, разочарование.

Сегодня Джагфар явился с работы опять сумрачный, нелюдимый.

— Ты что как в воду опущенный? — попробовала пошутить Гаухар. — Весной нельзя хандрить.

— Сейчас еще только март, настоящая весна начнется в апреле. — В голосе Джагфара послышалось не то вызывающее, словно он искал повода к ссоре.

— Нет, апрель — это уже середина весны, — возразила Гаухар. — А иногда весенняя погода вообще очень рано наступает.

— По-моему, все в природе наступает в положенное время. Только глупцам кажется, что они могут управлять временами года.

— О, да ты мудрецом становишься, Джагфар! — нервно рассмеялась Гаухар. — Коли так, ответь мне на один вопрос, который уже давненько висит у меня на кончике языка… Прошлый раз довольно подробно ты обрисовал мне этого типа в очках. А теперь скажи… — Гаухар помолчала, словно колеблясь, продолжать ли дальше. — Скажи, Исрафил Дидаров из той же породы?

Джагфар долгим, испытующим взглядом посмотрел на жену. Вопрос не случайный и задан неспроста. Что она, подозревает, в чем-то Исрафила? Но лицо Гаухар было непроницаемым. И Джагфар хмуро отозвался:

— Я не ясновидец. Если ты слышала об Исрафиле что-либо предосудительное, держи при себе, — когда-нибудь может пригодиться.