Когда мы вышли на ступени, все собравшиеся одновременно раскрыли рты и запели… «Марсельезу»! Тека, знавший слова, запевал, и дело шло довольно гладко, несмотря на то, что несколько старух сильно фальшивили на высоких нотах. Жители деревни здорово поработали над разучиванием «Марсельезы». Французский и норвежский флаги были подняты перед террасой, и на этом закончился официальный прием нас вождем Текой; он медленно отошел в сторону, и теперь толстый Тупухое выступил вперед и стал руководить церемонией.
Тупухое быстро подал знак, по которому все с жаром запели новую песню. На этот раз дело шло лучше, так как мелодия была их собственная, да и слова были на их родном языке, а петь свои плясовые песни они умеют. Мелодия при всей своей трогательной простоте звучала так чарующе, что у нас пробежали мурашки по спине, словно само Южное море с рокотом надвигалось на нас. Несколько человек запевали, а через определенные интервалы вступал весь хор; мелодия менялась, но слова, все время оставались одни и те же:
«Добрый день, Тераи Матеата и твои люди, пришедшие по океану на пае-пае к нам на Рароиа; да, добрый день, оставайтесь подольше среди нас, и пусть у нас будут одни и те же воспоминания, чтобы мы всегда могли быть вместе — даже тогда, когда вы уедете в далекую страну. Добрый день».
Нам пришлось попросить их спеть эту песню еще раз, и островитяне все больше и больше оживлялись, по мере того как они переставали стесняться. Затем Тупухое попросил меня рассказать в нескольких словах народу, почему мы прибыли из-за океана на пае-пае; все хотят услышать об этом. Я должен говорить по-французски, а Тека будет по частям переводить.
Предо мной стояла и ожидала моих слов толпа необразованных, но очень умных коричневых людей. Я рассказал им, что мне пришлось раньше побывать среди их соплеменников здесь, на островах Южного моря, и что я слышал об их первом вожде, Тики, который привел их предков на эти острова из какой-то таинственной страны, местонахождения которой теперь никто не знает. Но в далекой стране, называемой Перу, говорил я, правил когда-то могущественный вождь, носивший имя Тики. Народ называл его Кон-Тики или Солнце-Тики, потому что, по его словам, он был потомком солнца. В конце концов Тики и часть его сторонников покинули свою страну на больших пае-пае поэтому мы шестеро думали, что это был тот же самый Тики, который пришел на эти острова. Так как никто не поверил бы, что на пае-пае можно переплыть океан, мы сами отплыли на пае-пае из Перу; и вот мы здесь; значит, переплыть можно было. После того как Тека перевел мою краткую речь, Тупухое пришел в большое возбуждение и в каком-то экстазе выскочил вперед и стал перед толпою. Он громко кричал по-полинезийски, размахивал руками, указывал на небо и на нас, и в его стремительной речи все время повторялось слово Тики. Он говорил так быстро, что трудно было уследить за смыслом, но все собравшиеся ловили каждое слово и были явно взволнованы. Тека, напротив, имел весьма смущенный вид, когда ему пришлось приступить к переводу.
Тупухое говорил о том, что его отец, и дед, и прадеды рассказывали о Тики, и, по их словам, Тики был первым вождем, который теперь находится на небе.
Но потом пришли белые люди и сказали, что предания их предков ложь. Тики никогда не существовал. Он вовсе не на небе, так как там Иегова. Тики был языческим богом, и они больше не должны верить в него. А теперь мы шестеро приплыли к ним по океану на пае-пае. Мы первые белые люди, признающие, что их отцы говорили правду. Тики действительно жил, но теперь он умер и находится на небе.
Испуганный мыслью, что я могу разрушить все труды миссионеров, я поспешил выступить вперед и объяснил, что Тики действительно жил — в этом не может быть сомнений — и что он давно умер. Но находится ли он теперь на небе или в аду, знает один только Иегова, так как Иегова был всегда на небе, а Тики был смертным человеком, великим вождем, как Тека и Тупухое, может быть, даже еще более великим.
Мои слова развеселили и удовлетворили полинезийцев; они кивали головой, одобрительно бормотали, и это ясно показывало, что мое объяснение пришлось им по вкусу. Тики когда-то жил, это было главное. Если он теперь находится в аду, то больше всех печалиться этим должен он сам; Тупухое высказал даже предположение, что в этом случае, пожалуй, больше надежды встретиться с ним опять.
Три старика протолкались вперед и пожелали пожать нам руки. Без сомнения, это они сохраняли в народе воспоминания о Тики. Вождь сказал нам, что один из стариков знает бесчисленное множество преданий и исторических баллад из времен далеких предков. Я спросил старика, нет ли в преданиях каких-либо намеков на то, с какой стороны пришел Тики. Нет, ни один из стариков не мог вспомнить, чтобы ему приходилось слышать об этом. Но после долгого усердного размышления самый старый из трех сказал, что Тики сопровождал близкий родственник, по имени Мауи, а в балладе о Мауи говорилось, что он пришел на острова из Пура, а слово «пура» означает ту часть неба, где восходит солнце. Если Мауи пришел из Пура, сказал старик, то, конечно, и Тики пришел из того же места, а мы шестеро также пришли на пае-пае из Пура, это совершенно ясно.
Я рассказал старым островитянам, что на небольшом уединенном острове, называемом Мангарева, расположенном ближе к острову Пасхи, жители никогда не знали лодок и вплоть до наших дней продолжали плавать по океану на больших пае-пае. Об этом старики не слыхали, но они знали, что их предки также пользовались большими пае-пае, которые постепенно вышли из употребления и теперь известны только по названию и по преданиям. В отдаленные древние времена, добавил самый старый из островитян, они назывались «ронго-ронго», но теперь такого слова в языке больше не существует. Но название «ронго-ронго» упоминается в самых старинных легендах.
Это название заинтересовало меня, так как Ронго — на некоторых островах произносят Лоно — было имя одного из наиболее известных легендарных предков полинезийцев. В рассказах о нем подчеркивалось, что у него была белая кожа и светлые волосы. Когда капитан Кук впервые посетил Гавайские острова, жители встретили его с распростертыми объятиями, так как они приняли его за своего белого сородича Ронго, который отсутствовал много поколений, а теперь вернулся с родины их предков на этом большом парусном судне. А на острове Пасхи, словом «ронго-ронго» называли загадочные иероглифы, тайна которых была погребена вместе с последним «длинноухим», умевшим писать!
Между тем как старики хотели обсуждать вопрос о Тики и ронго-ронго, молодым не терпелось послушать о китовой акуле и путешествии по океану. Но угощение было уже готово, а Тека устал переводить.
Теперь всем жителям деревни было разрешено подойти и пожать руку каждому из нас. Мужчины бормотали «иа-ора-на» и чуть не вывихивали нам руку, девушки старались протиснуться вперед и здоровались с нами кокетливо и застенчиво, а старухи лепетали и хихикали, указывая на наши бороды и белую кожу. Все лица сияли дружеским расположением, так что всякие лингвистические недоразумения не имели никакого значения. Если островитяне говорили нам что-нибудь совершенно непонятное по-полинезийски, мы отвечали им тем же по-норвежски, и все очень веселились. Первое полинезийское слово, которое мы выучили, было «нравится»; если к тому же можно было указать на то, что нам нравилось, и рассчитывать сразу же получить это, то все было очень просто. Если же при слове «нравится» морщили нос, то это означало «не нравится», и на этой основе мы, могли вполне хорошо объясняться.
Как только мы перезнакомились со всеми 127 жителями деревни, был поставлен длинный стол для обоих вождей и нас, шестерых, и деревенские девушки стали приносить самые изысканные кушанья. Пока одни расставляли все на столе, подошли другие и повесили венки из цветов нам на шею, а венки поменьше надели нам на голову. Цветы испускали томный аромат, а их прохладное прикосновение в жару было очень приятно. Так начался праздник в нашу честь, который продолжался несколько недель, пока мы не покинули острова. Глаза у нас широко раскрылись и рот наполнился слюной при виде столов, заставленных жареными молочными поросятами, цыплятами, жареными утками, свежими омарами, полинезийскими рыбными блюдами, плодами хлебного и дынного дерева, молоком кокосовых орехов. И в то время как мы набросились на еду, толпа развлекала нас полинезийскими песнями, а молодые девушки танцевали вокруг стола. Мои товарищи смеялись и были в полном восторге; вид мы имели самый нелепый, когда сидели за столом с развевающимися бородами и с венками из цветов на голове, уписывая за обе щеки, как умирающие с голоду люди. Оба вождя, как и мы, не скрывали своего удовольствия.