16 сентября погрузился 3-й батальон.

Итак, на тринадцатый день формирования полк двинулся к фронту, имея назначение следовать в распоряжение 29-й дивизии.

Уже в пути мы получили документы, уточняющие распоряжение: следовать до Ялуторовска, где поступить в распоряжение комбрига 1 Андрианова.

«Хорошо», — подумал я, ознакомившись с последним распоряжением. Комбрига Андрианова я уже немного знал, с ним познакомился в марте 1919 года, когда участвовал с 23-м полком в ликвидации прорыва на участке 29-й дивизии в районе Глазова — у станции Чепца.

Андрианов был высокого роста, статный строевой офицер с прекрасной выправкой, всегда опрятно одетый, подобранный, в то же время не был придирчив к другим и старался влиять на них личным примером. Во всех его поступках и разговоре чувствовалась высокая культура. Я знал, что Андрианов — полковник старой армии, один из лояльнейших русских офицеров, который считал для себя обязанностью честно служить родине. Он не был большевиком. Это был просто честный, порядочный русский человек, преданней своей родине. Он рассуждал здраво и понимал лучше многих офицеров старой армии, что большевики — это сила, что правда — на их стороне и только они способны вывести родину из тупика, в который завели ее прежние правители царской России.

ПЕРВЫЕ БОИ

Когда 2-й Крепостной полк прибыл в Ялуторовск, где находился штаб 1-й бригады, нам было приказано немедленно выгрузиться и выступить по направлению станции Заводоуковская.

Положение на фронте 1-й бригады было неважное, особенно на ее левом фланге (левее линии железной дороги Ялуторовск — Ишим), где участок фронта занимал 10-й Московский полк. Я сейчас не помню, входил ли он в состав 1-й бригады или был временно придан ей, но 10-й полк в беспорядке отходил под напором полков Пепеляевской дивизии, которые в это время начали решительное наступление. Мне было приказано сменить 10-й полк, перейти в контратаку, отбросить противника и занять станцию Заводоуковская.

Я приказал 1-му батальону и следовавшему за ним 2-му переправиться за Тобол, развернуться и должным образом встретить наступающие части белых.

3-му батальону, который только что прибыл и начал разгружаться, приказано было оставаться в резерве, выставить кордоны и задержать отступающих в беспорядке бойцов 10-го полка.

Это была наша вторая и последняя встреча с 10-м Московским полком, переименованным теперь в 457-й стрелковый полк. В дальнейшем этот полк выправился и, приобретя боевой опыт, неплохо дрался в составе 51-й дивизии. За отличие в боях под Каховкой в 1920 году он был награжден Почетным революционным красным знаменем.

Вскоре меня вызвали в штаб бригады. Я доложил комбригу, как выполняется его приказ. Андрианов одобрил мой план действий и предупредил, что надо держать ухо востро, так как против нас действует дивизия генерала Пепеляева.

Уточнив необходимые детали в отношении дальнейших операций, я вернулся в расположение полка.

Вскоре были получены первые донесения от наступающих батальонов. Командир 1-го батальона Ахматов доносил, что, продвигаясь к Заводоуковской, батальон наткнулся на передовые части белых и, сравнительно легко сбив их, продолжает двигаться дальше на восток.

2-й батальон, следуя левее железной дороги, встретил только разведчиков противника. И лишь подойдя к Заводоуковской, батальоны наткнулись на крупную колонну белых, и на подступах к этому поселку завязался встречный бой, который длился несколько часов подряд. Здесь наши бойцы показали, что они могут и хотят драться за Советскую власть.

Это было первое испытание, экзамен на аттестат зрелости 2-го Крепостного полка, испытание на верность Советской власти вчерашних солдат белой армии, которые совсем недавно вольно или невольно дрались против этой самой власти. Я не мог удержаться, чтобы не посмотреть на это решающее для жизни полка сражение, и, взяв с собой несколько ординарцев, поскакал к месту боя.

Надо было родиться в сорочке, как говорят в народе, чтобы угадать такой удачный момент: подъезжая к 1-му батальону, я услышал, как загремело мощное, раскатистое русское слово «ура», и вслед за этим густая волна бойцов в молескиновых шинелях лавиной ринулась вперед, держа винтовки наперевес. Бойцы были страшны в этот миг, глаза их горели, и смерть отступала перед их штыками. Цепь белых, как по команде, прекратила стрельбу, нервно задергалась, отдельные солдаты с бледными растерянными лицами начали вскакивать, и вдруг вся цепь бросилась бежать врассыпную, оставив в окопах только отдельные жалкие фигуры с поднятыми вверх трясущимися руками. А вздыбившаяся волна наступающих катилась все дальше и дальше, не видя ничего, не обращая внимания ни на пленных, ни на трофеи. И только перекатившись за поселок, на восточной окраине его цепь залегла и стала окапываться, а комбат занялся подсчетом пленных и трофеев.

СТИХИЯ В КАЧЕСТВЕ СОЮЗНИКА

По занятии Заводоуковской мы установили связь с полком «Красных орлов», который действовал правее линии железной дороги. Слева от нас действовала 51-я дивизия.

Разрыв между нами и 51-й дивизией составлял 60 с лишним километров. Пространство между станцией Заводоуковской, где теперь находился наш полк, являвшийся левым флангом 29-й дивизии, и заводом Петровским, где был правый фланг 51-й дивизии, охранялось только кавалерийскими разъездами, которые высылались от обоих флангов по Петровскому тракту. Тракт этот проходил в безлюдной местности в диком дремучем лесу. Просека, по которой тянулась длинная прямая нить древнего Петровского тракта, из конца в конец прорезала густой массив вековых сосен и елей, уходящих своими стройными вершинами в самое небо. Вправо и влево от тракта местность была еще глуше: бурелом и сухой валежник лежали десятилетиями, заросшие буйной высокой травой и мхом. Нога человека редко ступала сюда, и только дикие звери находили себе здесь приют и полную свободу.

На дворе стояла осень, шел уже октябрь месяц.

Наш полк по-прежнему дрался у Заводоуковской, а в десятке километров от нее по Петровскому тракту в дремучем лесу занимал позиции 2-й батальон полка, которым командовал в то время талантливый командир Осипович.

Белые не только упорно сопротивлялись, но и переходили кое-где к активным боевым действиям.

Однажды, пройдя незаметно глухими тропами, они вышли во фланг 2-му батальону и внезапно напали на него. Завязался сильный бой, перешедший в рукопашную. Батальон был немного оттеснен, но не разбит. В этом бою пал смертью храбрых командир батальона Осипович. Командование принял на себя один из командиров рот товарищ Герц. Бойцы уважали Осиповича и готовы были отомстить белым за смерть любимого комбата.

Окапываясь на новом месте, бойцы заметили, что подул сильный ветер в сторону противника. Не долго думая, они подожгли впереди своих окопов лес, и пламя, подхваченное ветром, быстро начало распространяться в сторону белых. Огонь широкой полосой с треском и ревом неудержимой лавиной понесся к неприятельскому расположению. Белые не успели опомниться, как на них обрушился огненный шквал, сжигающий все на своем пути. От неожиданности и страха они в панике бросились бежать, настигаемые пламенем. Некоторые, потеряв голову, лезли на деревья, но и тут спасения не было.

Так была отомщена смерть комбата Осиповича.

Получив донесение о лесном пожаре, я поспешил в расположение 2-го батальона. Когда прибыл туда, все было уже кончено. Увидя место, по которому прошел огонь, я с тревогой подумал: «А что было бы, если бы ветер повернул в обратную сторону?»

В ПАДУНЕ

После занятия нами поселка Падун штаб полка из Заводоуковской переехал в этот поселок, ближе к передовой. А вечером в тот же день комиссар сообщил мне с тревогой, что в 3-м батальоне, который стоял тут же в резерве, замечено много пьяных бойцов. Я приказал немедленно вызвать в штаб полка комбата Судакова, чтобы выяснить, откуда появились спиртные напитки.