Я сейчас не помню, как он оказался в Юме: отступал ли вместе с нами, или раньше прибыл сюда с работниками Чердынского Совета.

Мы заметили, что он был очень бледен и чем-то встревожен. Осмотрев всех присутствующих и убедившись, что тут нет посторонних, он почти шепотом сообщил нам, что в селении Юрла, где размещался временно чердынский военкомат, вспыхнуло вооруженное восстание: восстали руководимые кулаками местные жители, захватили склад оружия и ведут бой с советскими работниками, забаррикадировавшимися в Совете. Сведения эти, как сообщил Тунтул, привез ускользнувший как-то из Юрлы один из сотрудников военкомата.

— В достоверности этих сведений я не сомневаюсь, — сказал Тунтул.

Весть о мятеже была неожиданной и крайне неприятной. Село Юрла находилось в нашем тылу, всего в полутора десятках километров от Юма. Село большое, могло выставить немало сил. Медлить нельзя, надо было скорее действовать, чтобы не дать возможности разрастись восстанию.

Тут же было решено 1-й батальон во главе с комбатом Дудыревым и команду пеших разведчиков Меньшикова двинуть немедленно на Юрлу для ликвидации мятежа, а 2-й батальон оставить в Юме, на его прежней позиции.

Дидковский и Борчанинов быстро организовали летучее совещание с коммунистами 1-го батальона. Потом все отправились в роты, где провели короткие беседы с красноармейцами. В полночь Дударев выступил с батальоном и лыжной командой на Юрлу.

Повстанцы, видимо, были кем-то предупреждены и подготовились к встрече. Они сумели за ночь построить снежные окопы и полить их водой, впереди окопов разбросали вверх зубьями бороны, а местами сделали даже засеки. Когда на рассвете батальон приблизился к северо-западной окраине села, он попал под сильный оружейный огонь.

Встретив такое организованное сопротивление и не желая нести ненужные потери, Дудырев решил изменить тактику. Приостановив наступление с фронта, он послал лыжную команду в обход лесом, с тем чтобы она ударила с тыла. Повстанцы такого маневра не ожидали, и поэтому их тыл оказался совершенно незащищенным. Удар лыжников с тыла для них был полной неожиданностью. В панике они бросились бежать, кто в лес, а кто в село прятаться по домам. Часть из них тут же удалось захватить в плен. Этот маневр помог захватить Юрлу без потерь. Удар был так стремителен, что белые не успели расправиться с арестованными, которыми битком был набит деревянный амбар на базарной площади. Со слезами на глазах они обнимали и целовали освободивших их бойцов.

Но не все арестованные смогли уцелеть, не всем выпало такое счастье. Озверевшее кулачье успело жестоко расправиться с активными советскими и партийными работниками. Зверски были убиты председатель Чердынского уездного исполкома М. М. Барабанов, военный комиссар А. И. Рычков, работники Чердынского Совета Чудинов, Кардаш, красноармейцы Добрынин, Козловский и другие.

Но та часть советских и партийных работников, которая засела и забаррикадировалась в каменном здании школы, уцелела почти вся. Под руководством Дубровского, работника Чердынского Совета, они храбро отбивались больше двух суток.

Трудно передать словами те чувства, которые испытывали осажденные, когда наши бойцы, ворвавшись в село, подошли к школе, чтобы освободить их. Худые, с покрасневшими от бессонницы глазами, они, не веря еще тому, что Юрлу захватили свои, с опаской выглядывали в разбитые окна. Увидев радостные, разгоряченные боем лица верхкамцев, они поняли скорее сердцем, чем рассудком, что это свои, красные, и с радостными криками бросились навстречу красноармейцам.

Из их рассказов мы узнали, что озверевшее кулачье не раз атаковывало их, но осажденные держались стойко. Дубровский был ранен в руку, но не оставлял своего поста и продолжал руководить обороной и вдохновлять своих товарищей.

Повстанцы приняли крайние меры: подвезли несколько возов сена, свалили его недалеко от окон школы (к самым окнам их не подпускали выстрелы осажденных) и зажгли. Но и это не помогло, чердынцы выдержали осаду до конца. В этой осаде погибли Эрнест Апога и еще несколько человек, убитые во время перестрелки. Но благодаря мужеству и стойкости чердынцев повстанцам не удалось захватить школу, где было много оружия и патронов. Это помешало разрастись кулацкому восстанию, и оно было задушено в самом зародыше.

НОВЫЙ КОМИССАР ПОЛКА

После ликвидации кулацкого мятежа в Юрле мы оставались недолго, всего два или три дня. Здесь мы похоронили своих товарищей, ставших жертвой этого восстания, а большую партию арестованных участников его отправили в 22-й полк, к кизеловцам, которые должны были доставить их в штаб бригады. Сюда в Юрлу к нам прибыл новый комиссар полка Сергей Петрович Кесарев. Прежний же, Дидковский, уезжал в Вятку по вызову Уральского обкома партии. Вскоре он был назначен начальником снабжения 3-й армии.

Новый комиссар первое впечатление произвел неважное. При разговоре часто краснел и смущался, как красная девица, и показался мне уж очень молодым и неопытным.

«Какой же это комиссар! — подумал я. — Как он сможет влиять на людей, когда надо будет вести их в бой?». Но потом, познакомившись с Кесаревым поближе, я убедился, что мое первое впечатление о нем было ошибочным. Несмотря на свою молодость, он уже многое испытал в жизни: работал на Лысвинском заводе и на Кизеловских копях, получил хорошую закалку как коммунист, руководя парторганизацией Кизела, успел получить боевое крещение, как рядовой боец сражаясь в 22-м Кизеловском полку против белых.

Комиссар 23-го Верхкамского полка Сергей Петрович Кесарев

В нашем полку он скоро завоевал себе авторитет. Вспоминаю случай, который произошел в селе Белоево, куда мы перебрались из Юрлы.

Один боец команды конных разведчиков стащил у белоевского мужичка поросенка. Крестьянин пожаловался комиссару. Вызвали начальника команды. Предложили ему найти и наказать виновника, а поросенка вернуть хозяину. Но бравый командир заявил:

— Мои разведчики не мародеры, это клевета!

Решили выстроить всю команду, чтобы крестьянин указал, кто взял поросенка. Начальник команды пришел в бешенство. Крестьянин перепугался и готов был отказаться от своей жалобы, но Кесарев все-таки настоял на том, чтобы команда была выстроена. Крестьянину же он сказал:

— Ты можешь не говорить, кто взял у тебя поросенка. Я узнаю сам. Мы вместе с тобой будем обходить строй, я буду подходить к каждому бойцу и спрашивать тебя: «Этот?». Ты будешь отвечать на мой вопрос только одним словом «нет». Когда же мы подойдем к тому, который утащил твоего поросенка, тогда ты ответишь: «Нет, не он». Понял ты меня?

— Да, понял, — ответил крестьянин.

Построили команду. Начался опрос. Разведчики выражали недовольство, нервничали, атмосфера накалялась. Комиссар спокойно спрашивал, подходя к каждому разведчику:

— Этот?

— Нет, — коротко отвечал крестьянин.

Обошли уже больше половины команды, и вот на очередной вопрос комиссара: «Этот?» — мужик, волнуясь, медленно ответил:

— Нет. Не он.

Комиссар обвел суровым взглядом команду и, обращаясь к крестьянину, сказал:

— Ты говоришь, не он? Неправда! Поросенка стащил он! Я по глазам вижу, — и, выждав минуту, повелительно скомандовал: — Шаг вперед!

Виновник медленно шагнул вперед и встал перед комиссаром, опустив голову. Уши его покраснели. Вначале он пытался что-то бессвязно говорить, оправдываться, потом, опустив еще ниже голову, еле слышно сказал:

— Виноват, товарищ комиссар. Поросенка верну, он у меня.

Команда стояла как вкопанная. Разведчики были поражены: как мог комиссар узнать виновника? Грозный и гордый начальник команды обмяк, и ему стало как-то не по себе.

Этот случай скоро стал известен всему полку, и после него уже никто не решался скрывать что-нибудь от комиссара или сказать ему неправду.