Фрунзе стремился как можно быстрее разрядить создавшуюся обстановку в районе Николаевска. Ленин, внимательно следивший за положением на фронтах, запросил Михаила Васильевича 1 июля телеграммой: «Развитие успехов противника в районе Николаевска вызывает большое беспокойство. Точно информируйте, достаточное ли внимание обратили Вы на этот район. Какие Вы сосредотачиваете силы и почему не ускоряете сосредоточение? Срочно сообщите о всех мерах, которые принимаете».
И в этот же день Фрунзе доложил, что операциям на уральском участке фронта, и, в частности, в районе Николаевска, уделяется самое серьезное внимание ввиду очевидной опасности соединения колчаковско-деникинского фронта на Волге. Но до сих пор в его распоряжении на этом направлении были лишь слабые, совершенно не подготовленные и плохо вооруженные части. Все остальное было занято под Уфой.
Теперь же из-под Уфы самым спешным порядком и с напряжением всех сил перебрасывается 25-я дивизия в район Богатое-Бузулук для нанесения удара с севера. Одной этой дивизии для ликвидации Уральско-Оренбургского фронта далеко недостаточного, но не позже 10—14 дней Уральск и весь север области будут освобождены. Взятие Николаевска обеспечено в ближайшее время.
Несмотря на принимавшиеся меры, командование IV армии, так же как и командир 22-й дивизии, возбуждало ходатайство об оставлении Уральска. 2 июля М.В. Фрунзе командарму Авксентьевскому ответил телеграммой, что это — проявление непонимания общей обстановки, которая в настоящей время больше, чем когда-либо, требует решительных действий для ликвидации противника в Уральской области. И при непременном условии удержания Уральска приказал выполнять данную армии задачу, не возбуждать никаких ходатайств, так как они очень нежелательны в смысле морального воздействия на подчиненных.
Обращаясь в приказе к войскам, Фрунзе писал: «Необходимо на фронте IV армии перейти в решительное наступление, нанести противнику сокрушительный удар, от которого он не мог бы более оправиться, и навсегда искоренить зародыши и очаги восстаний и мятежей в Уральской области. Задача эта возлагается мною на I и IV армии со славной 25-й дивизией, грозное оружие которой хорошо известно мятежникам».
Главный удар на Уральск наносила группа В.И. Чапаева, подчинявшаяся непосредственно М.В. Фрунзе. Полки 25-й дивизии перебрасывались от Уфы на уральское направление по железной дороге, выгружались на станции Богатое, Неприк, Бузулук и других и, не задерживаясь, уходили в районы сосредоточения для наступления. Слух о прибытии дивизии разнесся по окрестным деревням. На станциях выгрузки скапливалось много крестьянских подвод. Чапаевцы думали вначале, что крестьяне съезжались на базары, но оказалось, что они прибывали встречать их, повидать близких и знакомых, оказать помощь. Встреча для прибывших была приятна, а помощь очень и очень кстати, так как обозы к боевым частям еще не подошли.
В начале июля Чапаев и Фурманов были вызваны Фрунзе и Куйбышевым в Самару, где Фурманову было указано на ошибочность допущенного им высказывания в адрес Чапаева о его карьеризме и авантюризме...
Между ними уже давно шли крупные разногласия. Хотя основной и, пожалуй, самой главной причиной была женщина. Жена Дмитрия Андреевича Фурманова Анна Никитична Стешенко.
Фурманов не мыслил войны без своей Наи, Наечки, как называл он ее от обратного имени Аня. Познакомившись с ней еще медбратом, Дмитрий Андреевич не расставался с любимой практически нигде. Вот и к Чапаеву вновь назначенный комиссар почти сразу же выписал жену. Та приехала незамедлительно, но не одна. С нею вместе прибыло 50 (!) обозов с артистам, театральными декорациями и прочим скарбом.
Чапаев взвился и высказал Фурманову две существенные претензии:
Первая — это то, что если каждый маломальский начальник будет привозить свою жену на фронт, в действующие части, то вскоре из дивизии ничего не останется, кроме базара и склок.
Вторая причина заключалась в том, что прибывших артистов, их лошадей надо было ставить на довольствие, а его порой не хватало бойцам действующих частей.
Несмотря на конфликт, Дмитрий Андреевич не собирался расставаться со своей ненаглядной Анной Никитичной, а та в свою очередь — с дорогим ее сердцу театром, артистами и театральным скарбом.
Чапаев постоянно нервничал. Отозвать или уволить своего комиссара он никак не мог, поскольку тот был назначенцем из Ревоенсовета-4.
Фурманов в свою очередь просил Василия Ивановича не рассматривать его жену как жену. Её надо было считать дивизионным культурно-массовым просветительским работником. Или просто: культмасспросвет.
Чапаев не соглашался. А вскоре и многие комбриги начали указывать на столь щекотливое положение военного комиссара... Назревала склока. И соответственно, недовольства. Многие из подчиненных стали подумывать и о своих забытых женах...
Итак, окончательно рассорившись, Чапаев и Фурманов почти одновременно подают рапорты в штаб Михаилу Васильевичу Фрунзе. Рапорты с просьбами разобраться в обстановке и поставить во всем надлежащую точку. Вскоре долгожданная «точка» была поставлена:
Д.А. ФУРМАНОВУ ТЕЛЕГРАММА 30 июля 1919 года
Вследствие ходатайства, возбужденного своевременно, Вы освобождаетесь от занимаемой должности. Постановлением Ревсовета военкомдивом назначается состоящий для поручений при командюжгруппе тов. Батурин, которому по прибытии предлагаю сдать дела и немедленно прибыть в распоряжение Ревсовета Южгруппы.
ЧЛЕН РЕВСОВЕТА ЮЖГРУППЫ БАРАНОВ
---
ИЗ ДНЕВНИКА ФУРМАНОВА:
...Может быть, это просто уваживается мое устное ходатайство перед Ревсоветом, когда мы с Чапаем были в Самаре. (Имеется ввиду телеграмма с отзывом. — Примеч. авт.) Но с тех пор уже много воды утекло... Мы с Чапаем работаем дружно. Нам расстаться тяжело...
...Теперь совершенно ясно, что всякие переговоры надо оставить. Я уезжаю. Со мной уезжает и Ная. Эти два дня я проводил дивизионную партийную конференцию. В лице тт. конферентов я простился с дивизией и на прощанье поделился с товарищами опытом своей работы и дал советы, как вести в данных трудных условиях партийную работу. Радостно было слышать и здесь, на конференции, и позже, в частной беседе, сожаления о моем уходе. Уходит Ная. Она великолепно работала в культпросвете, недаром весь к(ульт)просвет едва не ставит ультиматум по поводу её ухода. С её уходом сиротеет культ просвет. Оба оставляем дивизию с чувством сожаления и тихой грусти. Свыклись, слюбились, сработались. От сердца отрывается живой кусок. Куда-то дальше бросит судьба? Где, что будем работать? Чапай повесил голову и вчера целый день не был у меня ни разу.
4 августа.
И чтобы не быть голословной, приведу отрывок из воспоминаний артиста культмасспросвета Льва Граната:
...Культурно-просветительской работой в подиве занималась Анна Никитична Фурманова (Стешенко. — Примеч. авт.), жена комиссара. Молодая и приветливая, она загорелась мыслью организовать при политотделе свой дивизионный театр и нашла во мне столь же рьяного помощника. Решение о сформировании собственной группы было совершенно верно, так как чапаевцам вскоре предстоял поход в уральские степи, а там армейских артистов поди дождись. Труппу условились создавать не профессиональную, а, как нынче говорят, самодеятельную. Несколько любителей-театралов было у Фурмановой на примете... да еще два-три энтузиаста. Для полного ансамбля этого, конечно, маловато. Мы с Анной Никитичной побывали во многих подразделениях, объясняли командирам и комиссарам нашу цель и по их советам подбирали подходящих для сцены красноармейцев. Такие люди нашлись, но особой охоты менять боевой строй на «какой-то театр» они не проявляли. Приходилось одних долго уговаривать, агитировать, на других воздействовать командирским приказанием. Все же драматический коллектив был создан, и среди наших актеров-любителей обнаружились впоследствии настоящие таланты.