— Падает! — ужаснулся председатель.
Егорка не совсем понимал, что значит слово «осадки», но он знал, что по этому аппарату как-то узнают, какая будет погода. И понял, что дело неладно. Председатель сразу забыл про Егорку, подошел к телефону и стал быстро накручивать ручку.
— Алло! Алло! Станция? Станция? Живенько дай-ка бригадира второй бригады. А? Ну да, в Заозерье.
В это время с крыльца послышался визг. Кто-то сильно скреб в дверь когтями.
«Бобик!» — сообразил Егорка и, не простившись с председателем, выскочил на крыльцо.
Бобик очень обрадовался Егорке, подскочил и лизнул его прямо в нос.
— Ах ты, горе мое! — притворно рассердился Егорка, утираясь рукавом. — Ну, куда со мной навязался? Рыбу мне пугать?
Егорка взял удочки на плечо и стал поспешно спускаться к озеру. Бобик, задрав хвост, побежал вперед.
Над водой стоял густой туман. Поеживаясь от холода и сырости, Егорка размотал удочки, насадил на крючки червяков — червяки у него были в кармашке на торбе. Поплевал на них. Одну удочку он положил рядом с собой поверх куста, а другую взял в руки и закинул подальше от берега.
Егорка был заправский рыбак. Все, что он делал, он делал плавно, не торопясь, как взрослый.
С каждой минутой становилось все светлее; туман, клубясь, поднимался над озером и таял. Егорка поглядывал на поплавки. Они неподвижно лежали на спокойной воде. Потом вдруг поплавок той удочки, которую Егорка держал в руках, тихонько задрожал, задергался, немножко погрузился в воду — и опять выскочил.
«Плотица клюет», — решил Егорка.
Он подождал, пока поплавок опять задергался, и неожиданно подсек: резко рванул удилище кверху. На конце лески серебром замелькала в воздухе светлая рыбка с красноватыми плавниками — плотва.
Егорка качнул удилище на себя, но в руки ему пришел пустой крючок: рыбка сорвалась и шлепнулась обратно в воду.
— У, бумажные губы! — рассердился Егорка.
Едва он успел насадить червяка и снова закинуть удочку, как поплавок нырнул под воду. На этот раз Егорка вытащил порядочного окунька. Потом неожиданно ушел под воду поплавок удочки, лежавшей на кусте. Егорка поспешно положил свое удилище на землю и схватил удочку с куста. На крючке оказался крупный полосатый окунь.
Егорке повезло: этой зарей рыба клевала необыкновенно весело. Ему даже пришлось отказаться от ловли двумя удочками: не успевал он снять добычу с одной, как поплавок другой исчезал под водой.
Видно, в этом месте подошла, на его счастье, к берегу стая голодных окуней. Прошло всего с полчаса, а Егорка натаскал уже полную торбочку.
Тут за кустами послышался чей-то негромкий разговор, и из тумана вышла большая лодка-неводник. Старик и молодой парень из соседнего рыболовецкого колхоза разматывали на ней невод. Сеть бесшумно сползала за борт. Над ней всплывали на воде легкие деревянные кружки.
— Клёв на уду! — пожелал Егорке старик. — Как успехи?
— Благодарствую, — важно сказал Егорка. — Берет помаленьку.
— Вот ты и примечай, — продолжал старик прерванный разговор с парнем: — и лягушки из озера на берег скачут. Опять же, во всех костях у меня нынче ломота, а уж это самая верная примета: быть ненастью.
Как услышал эти слова Егорка, сердце у него упало. «Дождь! — подумал он. — А сено-то как? Ведь не убрано!»
Егорка живо стал сматывать удочки. «А Бобик где?» — тут только вспомнил он о своем друге.
— Бобик! Бобик! — закричал он.
Щенок вылез из-под опрокинутой на берегу лодки.
— Бежим скорее!
И Егорка помчался на гору, в деревню. Длинноногий щенок с лаем опередил его.
Когда Егорка поднялся на гору, он увидел встающее из лесу солнышко. Но тут его оглушил громкий рев стада: пастухи выгоняли коров на пастбище. Коровы в колхозе «Красная заря» были замечательные: все одна к одной — крупные, черной масти с большими белыми пятнами на боках, спине и морде — чистокровные холмогорки.
«Сено — это наши коровушки», — вспомнились Егорке слова председателя.
Теперь Егорка по-настоящему испугался: неужто и вправду польет дождь и колхозники не успеют убрать сено? Но в эту минуту Бобик, поджав хвост и отчаянно визжа, кинулся Егорке под ноги: сразу три коровы, громко фыркая и опустив к земле головы, нацелились на щенка рогами. Егорка подхватил Бобика подмышку и грозно закричал:
— Но, но! Куда! Втроем на маленького?
Коровы немножко подумали и шарахнулись в сторону. Так, с Бобиком подмышкой, и пришлось Егорке идти до дому: коровы не любят собак. Они могли поднять щенка на рога.
Отца Егорка не застал дома: отец был бригадиром и всегда вставал раньше всех в деревне.
В избе громко говорило радио: передавали «последние известия», потом утреннюю гимнастику. Старший брат — колхозный шофер — и сестра — заведующая колхозным огородом — только еще умывались, а мать возилась у печки. Егорка передал ей торбочку с рыбой.
— Ай да сынок! — сказал мать улыбаясь. — Всех накормил!
Сестра помогла матери очистить рыбу, и через десять минут на сковородке шипели Егоркины окуни и плотицы.
— Давеча Никанорыч-рыбак говорил, — сказал Егорка, садясь за стол: — ненастье будет. Как бы сена не загибли…
— Слыхали, — отозвался брат-шофер. — Веденеич заходил, предупреждал. Да, авось, раньше ночи дождя не будет — управимся.
После завтрака мать укладывала Егорку спать. Но Егорке казалось: заснешь, а тут дождь и польет. Как же без него, без Егорки-то?
Он отказался ложиться, сказал, что совсем не хочет спать.
— Ладно уж, — согласилась мать. — Тогда на вот, сбегай наперед, снеси отцу завтрак.
И она подала Егорке еще теплый, завернутый в чистое полотенце пирог-рыбник и бутылку молока.
Минут через десять колхозная бригада в полном составе вышла из деревни. Егорка с Бобиком проводил мать до Сенькиной речки, а там свернул по тропке — к отцу в Дальний лог. До этого места было не близко: километра три. Но Егорка добежал туда быстро. А Бобик еще и мышковал по дороге. Найдет мышиную норку, сунет в нее нос и нюхает: там вкусно пахнет мышкой. А где увидит в траве мышку, кинется на нее обеими передними ногами сразу, как это делает лиса. Да ведь глупый еще, разлапистый — где ему шуструю мышку поймать!
Скоро Егорка услышал стрекотанье машины и увидел отца на пароконной косилке. Отец сидел на высоком желтом сиденье и помахивал кнутом на лошадей. А сбоку от него острые пальцы длинного стального бруса хватали траву и резали ее под корень, как стальные гребеночки машинки для стрижки волос. Срезанная трава покорно, ровными рядами ложилась позади этих прямых стальных рук.
Завидев сына, отец остановил лошадей и взял у Егорки завтрак.
Егорке очень хотелось сесть на место отца и покосить машиной.
— Тять! — сказал он смущенно. — Ты бы сел под кустик завтракать-то… Вишь, рыбы-то я какой тебе наловил! Вкусная! А я бы пока маленько покосил. Хоть один бы круг…
— Рыбка отменно вкусная. Спасибо тебе. А на машину не заглядывайся. Молод еще на таких ездить, подрасти надо.
Егорка подумал про себя: «Рыбу ловить — так я им не молод… Жалко, что ли, на машину-то пустить!»
Увидев, что Егорка надулся, отец сказал:
— Чего набычился? Беги вон к матери в бригаду — она тебе даст на конных граблях поработать. Сейчас последний лужок кончаю. К обеду сам подъеду.
Услышав про конные грабли, Егорка повеселел. Он взял у отца полотенце, в котором принес ему пирог, и пустую бутылку из-под молока, лихо свистнул Бобику и побежал назад, к Сенькиной речке.
Широкие луга за Сенькиной речкой напоминали издали болото, они были сплошь в копёшках сена, как в кочках. Женщины разбрасывали эти копёшки и ворошили сено граблями: сушили его на ветру и на солнышке. Мать Егорки работала тут же на конных граблях: сгребала уже высушенное сено в новые копны. Она охотно пустила Егорку на свое место и присматривала только, чтобы он аккуратно подбирал сено. Но Егорка и так работал на совесть. Он подъезжал к началу прокоса, опускал к земле полукружья граблей и пускал лошадь шагом по прокосу, то и дело оглядываясь назад. Когда большие грабли набирались полные сена, он нажимал ногой педаль, — грабли поднимались и опускались, сено оставалось на лугу, — а он все так же медленно ехал дальше.