— Сколько же у тебя ран?

— Пять! — отвечает Папильон, не подозревая, что жене наврали. — В моей башке ни больше ни меньше, как пять дырочек!

Папильон шутит, успокаивая Фернанду. Но цифру он называет даже с некоторой гордостью.

Его возбужденное состояние и говорливость вызваны сильным жаром. Ему приходится преодолевать чудовищную головную боль, от которой глаза сами закрываются. Он бы никогда не смог добраться домой без машины, но все же внизу он заявил: «Вы меня не несите, Фернанда лишится чувств… Не надо. Да и среди жильцов это вызовет переполох».

Стоя у машины, поддерживаемый с одной стороны сопровождавшим его товарищем, а с другой — Деганом, Папильон сказал: «Ноги-то у меня как ватные», — и голос у него еле слышно шелестел. Но верный себе, он тут же добавил: «Ничего, поправимся, не трусь! Знаете, доктор, не поднимайтесь вы со мной, и без того много осложнений!»— предложил он Дегану, хотя предстояло добраться до второго этажа и еще пройти весь коридор. К счастью, сопровождавший его товарищ был недюжинной силы и всю дорогу, до самых дверей, чуть ли не нес его на себе.

— Боже мой, Папильон, тебе же надо немедленно лечь в постель!

— Доктор так и сказал, — подтвердил приведший Папильона товарищ.

— Какой же доктор тебя так разукрасил?

Но Папильон и товарищ пропустили вопрос Фернанды мимо ушей.

Как легко себе представить, появление Папильона все же вызвало переполох в доме. Ничего здесь не остается незамеченным! Один за другим соседи приходят проведать раненого.

— Мы как раз завтракали; услышали, что подъехала машина, и сразу догадались, — объясняет Жоржетта.

Анри и Поль тоже пришли.

Папильона пока усадили в кресло, и он без умолку говорит.

— Тебе холодно? Это тебя знобит от жара. Потерпи минутку… — и Фернанда ушла в спальню согреть утюгом простыни. — Тебе нужно лечь не раздеваясь, — говорит она оттуда, — так будет теплее.

Когда Фернанда возвращается в кухню, там уже полно народу. Папильон возбужденно рассказывает:

— Ох, и сильно же бьют эти сволочи!.. В ушах зазвенело. Прямо искры из глаз посыпались! Про искры говорят обычно так, ради смеха, а у меня на самом деле…

— Пойди ляг! Тебе вредно столько болтать! — И Анри берет Папильона под руку.

— Ты у нас герой! — с уважением говорит старик Жежен. — Видишь, мы все пришли тебя навестить. Фернанда, ты скажи, если тебе нужна помощь…

Папильона уводят в спальню, и он бросает прощальный взгляд на друзей.

— Все ведь здесь, — голос у него взволнованный, — а подрядчик не пришел. Не хватило все же наглости! У меня с ним все кончено! Слышишь, Анри? Кончено!..

— Иди, иди! Ложись!

— Зашил-то меня Деган, — сообщает Папильон, когда у его кровати остается один Анри. Папильон натянул одеяло до самого подбородка. Он забинтован до самых бровей, и видна только часть лица, землистого цвета, покрытая щетиной, которая как-то сразу выросла. Папильон по-прежнему силится улыбаться.

— Только не говори никому. Доктору может нагореть. Шпики, как всегда, уже обзвонили всех врачей — выясняют, нет ли у них раненых. Деган, ясно, отрицал…

— Ну, старина, теперь спи. Мы всем этим займемся…

Анри закрыл дверь в спальню и, отведя в сторону товарища, который привез Папильона, спрашивает:

— Скажи, а Деган не выписал ему никакой справки? Как же быть со страховкой?

— Ничего не выписал. Да и вообще трудно выдать его ранение за несчастный случай на работе.

— Надо будет этим заняться.

Анри возвращается к Папильону, но тот, бледный как полотно, уже спит мертвым сном.

С тех пор как все докеры живут в одном здании, им часто случается помогать друг другу. Не успели вернуться от Папильона, как пришлось спешно бежать к Франсине, жене Жака.

У нее начались схватки.

Да, дети появляются на свет, не спрашивая, подходящий ли это момент.

Случись хоть на час раньше, не надо было бы посылать за Деганом. Он тогда приехал с Папильоном.

— А ты перед этим разве ничего не чувствовала? — спрашивает Жак.

— Всегда схватывает неожиданно, вам-то это незнакомо, — раздражается Франсина.

Жак и Франсина больше чем кто-либо нуждаются в помощи. У Франсины здоровье очень слабое, чуть что — у нее белеет кончик носа, и она вся покрывается капельками пота. У Жака — рука до сих пор забинтована, и он совершенно беспомощен. А если Франсину надо будет уложить или помочь подняться…

Схватки начались как раз в тот момент, когда вернулась Полетта. Не заходя домой, она прямо побежала к Франсине. Только, когда первый приступ прошел, Полетта решила заглянуть к себе — квартира-то ее через три двери, — оставить там пальто и вернуться опять.

К своему удивлению, она застала Анри с двумя незнакомыми товарищами: с Полем и тем, который привез Папильона. Они все сидели за столом и завтракали. Анри попросил товарища зайти к нему на минутку и рассказать обо всем поподробнее.

Раз они собирают сведения по врачам, значит они могут арестовать Папильона, несмотря на его изрешеченную башку. Когда он проснется, надо его отвезти куда-нибудь, где можно будет его спокойно выходить. То же самое и в отношении остальных раненых. Их, кажется, семь человек и как будто у них, к счастью, ранения не очень серьезные. Зато, говорят, в госпитале лежит охранник, который здорово пострадал. Его кто-то из докеров саданул багром. Поделом ему… «За Папильоном смотрите в оба, — предупредил товарищ, — он очень воинственно настроен. Когда мы ехали в машине, он уверял, что завтра обязательно пойдет на демонстрацию. — Пусть увидят мою голову! — говорил он».

— Прости, но мне даже некогда отведать, чего ты тут наготовил. Вы сидите здесь, как ни в чем не бывало, а мы, женщины, тем временем… — И Полетта, на ходу поцеловав мужа, тут же убегает, не дослушав Анри, который хотел было ее познакомить с товарищами…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

У руля в решительные минуты

Видимость обманчива. Хоть на столе и устрицы, и рыба, и ракушки, но Анри и Поль отнюдь не пировали, а только наспех перекусили.

Да и Полетта ничего плохого не подумала, просто хотела их поддразнить. Она не знала о пароходе, так как все утро убирала в комнатах, а в мясную даже не заходила — там по случаю предстоящих праздников полно народу. Ну, а для хозяина и Жизели прибытие парохода с горючим не такое уж важное событие. Они и не подумали сообщить об этом Полетте. Вообще для Жизели, после ее истории с американцем, нет на свете важных событий. Она ничем не интересуется, на все смотрит мрачно. Вот почему обо всех происшествиях Полетта узнала, только вернувшись к Франсине. Она немедленно побежала к себе, но не для того, чтобы извиниться за свой выпад, она о нем и думать забыла.

— А женщин вы предупредили? Раймонда знает? — спросила она.

— Да, но ты бы сама еще к ней зашла. Может быть, ей понадобится твоя помощь, — предложил Анри.

— Ладно. Франсине я все объясню, вместо меня около нее подежурят подруги…

— Как хочешь, решай сама.

Те полчаса, которые ушли на завтрак, вовсе не были потеряны. По многим причинам, а главное потому, что у Анри резко переменилось настроение. Бывает же так! Неизвестно, что́ выбьет тебя из колеи, и ты весь день сам не свой. Если ты не сделаешь хоть небольшой передышки, душевное смятение так тебя и не покинет, даже если ты этого не замечаешь. Передышка всегда полезна. Можешь в это время ни о чем не думать или думать о пустяках, душевное равновесие придет само собой.

Все утро Анри испытывал какое-то недовольство общим положением и самим собой. Дурным настроением и было вызвано его поведение во время демонстрации. Он злился и не мог понять, что именно не ладится. Если знать, как в случае с Робером, можно бороться… А когда сражаешься, то перестаешь обо всем этом думать. Теперь у него было такое чувство, будто он поспал. Анри все понял. Во всяком случае, так ему кажется. Действовать, пожалуй, он будет в том же направлении, но исчезло подавленное настроение. До сих пор Анри только ощущал, почти физически ощущал, всю тяжесть борьбы. Как-то туманно, подсознательно, он чувствовал, что не может совладать с событиями, и они его захлестнули. Сейчас он хладнокровно, спокойно оценил положение. Оно тяжелое, но все же, надо признать, суровая правда лучше, чем то смутное недовольство, которое терзало Анри все утро.