Сознание, что он приносит домой меньше денег, чем брат, угнетает Жан-Пьера. Вот почему сегодня он нанялся на разгрузку парохода, хотя в душе долго колебался и находил больше доводов против, чем в защиту этого шага. Получив жетон, он не сразу решился пойти домой. Не то чтобы он уже почувствовал себя преступником, согласившись на такую работу, но просто он знал: в это время Флора обычно одна дома, а Жан не любит, когда он остается с ней наедине. Так уж получается. Будь оба брата коммунистами, подобное чувство едва ли могло бы возникнуть. Но у этих людей все переживания более низменны. Да и что с них спрашивать, если им кажется совершенно естественным взяться за разгрузку американских военных материалов. Ну, предположим, их не назовешь окончательными подонками, и можно найти тысячу оправданий их поведению, но все-таки во всех их поступках, чувствах и мыслях есть какой-то изъян, какая-то трещинка…
С тех пор как Жан-Пьер неделями сидит без работы, Жан ревнует Флору к нему, пожалуй, еще сильнее, чем в те времена, когда заработок младшего брата составлял основную часть семейного бюджета. Жан-Пьер это чувствует. Он свыкся с таким положением. Бывает в жизни и так. В глубине души он, наверное, сознает, что у брата есть основания ревновать. Жан-Пьер, конечно, знает, что Флора не потерпела бы никакой фривольности с его стороны. Она считает: раз ты вышла замуж — кончено, и так она будет поступать всегда, даже если настанет день, когда она поймет, что ошиблась в выборе мужа. Все это так, но Жан-Пьер не может обманывать самого себя, он-то знает, сколько удовольствия доставляет ему присутствие Флоры. Он может молчать, ничего не предпринимать, но одно то, что он ее видит, приносит ему огромную радость. Вот в этом-то он и чувствует себя виноватым перед братом. Попробуйте-ка при таких сложных отношениях наладить спокойную жизнь. Вам это удается? Но не все такие, как вы…
В конце концов Жан-Пьер все же решил зайти на часок домой и поесть горячего, прежде чем отправиться на пароход.
Когда он пришел, Флора была на кухне, как он и предполагал. Благодаря тому что в дом приносятся две получки, Флора все же может не работать на фабрике. Ради одного этого Жан-Пьер готов пойти на любые уступки, лишь бы не рассориться с братом. Флора чистила картошку. У нее были красные от холодной воды руки, и он хотел было предложить ей свою помощь, но она немедленно спросила:
— Ну как дела?
Теперь-то, поразмыслив, он понимает, что в этом «ну как дела?» уже таилась угроза, и он должен был это почувствовать, но ему и в голову не могло прийти, что она вдруг вспомнит Венсана. Он готов был к любым упрекам, по какому угодно поводу, даже касающемуся Жана, но не к этому.
— Прибыл этот злосчастный американец. Я из порта…
Она посмотрела на него с каким-то облегчением и даже ласково.
— Как хорошо, что ты не пошел!
Жан в подобных обстоятельствах прикарманил бы благодарность и не стал бы разочаровывать Флору. Жан-Пьер, повторяем, может, и обладал большим количеством недостатков, но не этим. Как ему ни было трудно — Жан-Пьер даже побледнел, — он все-таки сказал:
— В чем дело, Флора? Я уже нанялся. Мне было так неприятно, что я перестал приносить…
Он хотел оправдаться, объяснить, как ему неудобно, тяжело теперь, когда он приносит в дом так мало денег. Флора сперва растерялась, ей казалось — она его не поняла. Почему же в таком случае он вернулся в неурочное время домой? Но наконец ей все стало ясно…
— Раз так — вон отсюда! — взорвалась она.
— Но…
— Тебе говорят — убирайся!
Нечего и пытаться вставить слово. Она его выкинет, не выслушав никаких объяснений… Жан-Пьер раскрыл рот и попятился от нее. Он и в самом деле ничего, ровно ничего не мог понять. Вид у него был скорее несчастный, чем виноватый. Возможно, поэтому ома и решила добавить:
— Мой брат, — и при этом Флора показала на фотографию на стене, — мой брат погиб из-за этого, а ты, ты осмеливаешься, живя у меня в доме, работать на них!
Ну, а дальше, в дополнение к этому, посыпались такие жестокие упреки по поводу чего угодно, какие ей и в голову не пришло бы сделать в спокойном состоянии.
И вот теперь Жан-Пьер оказался на улице. Калитка за ним захлопнулась. Он сделал несколько шагов… Но куда идти?.. Конечно, в порт. Куда же еще? Холод мгновенно сковал Жан-Пьера. Со вчерашнего дня стояла удивительно спокойная, морозная и ясная погода, какая редко бывает здесь, на океанском побережье. Старый год, казалось, решил мирно кончить свое существование… Жан-Пьеру многое так и осталось непонятным. Кого она подразумевала под этим «они»? Работать на «них»? На американцев? А какая связь между Венсаном и американцами? Трудовая повинность? Но при чем тут это? Ведь Жан-Пьер тоже от нее скрывался. Американцев называют новыми оккупантами, он это знает, но все же есть ведь разница! А может быть, она считает — об этом тоже говорят, — что бензин идет для немцев? Возможно, она это и имела в виду… Во всяком случае, или то, или это… а может быть и то, и это.
Если бы я сделал так, как сперва хотел, подумал Жан-Пьер, и не стал бы заходить домой… съел бы свои бутерброды и все. Ну, а потом? Вечером мне был бы выдан тот же скандал. И положение оказалось бы гораздо серьезнее, разрыв мог стать окончательным. Сейчас еще ничего непоправимого не произошло. Все в его руках, работа ведь начнется только после обеда. Ничего плохого, за исключением ужасных слов, вырвавшихся у Флоры. Нет, если они будут думать, что он хочет жить на их счет и только поэтому цепляется за них, тогда лучше сразу со всем покончить и больше не возвращаться домой. И вопрос о том, идти ли на пароход, или нет, лишен в таком случае всякого интереса. И вообще все лишено интереса. Нет, не то следует сделать. На пароход он не пойдет ради Флоры. Надо найти еще какой-то способ доказать им, что отношения между ними основываются не на куске хлеба или деньгах, а на чем-то гораздо более возвышенном.
И вот в этот-то момент и встретил Жан-Пьера долговязый Франкер, направлявшийся к нему домой. Франкер со своей прямолинейностью немедленно накинулся на Жан-Пьера, размахивая ручищами, и принялся его отчитывать. Он ведь не мог знать, что перед ним надломленный человек, требующий чуткого подхода, к тому же Франкер отстаивал нечто в тысячу раз более важное, чем мелкие невзгоды какого-то Жан-Пьера Гру, который способен был пойти на разгрузку смертоносного американского оружия.
Гру дал ему немного поговорить, потом прервал:
— Все это мне уже только что доказали. Ладно, я согласен.
— С чем согласен? Кто тебе доказал?
— Моя золовка.
Когда слышишь такой ответ, не знаешь, что и думать: может, это шутка, может, над тобой издеваются. Конечно, с Франкером подобные шутки так просто с рук не сходят. Здоровенный Франкер обычно делает над собой усилие и пробует спорить — нельзя же допустить, чтобы нас упрекали в фанатизме. Но тут уж Гру хватил через край. Хотя, пожалуй, непохоже… Гру говорил совершенно серьезно. К тому же он добавил вызывающим тоном:
— На пароход я не пойду, но это вовсе не ради прекрасных глаз твоей политики…
— Твое дело, — согласился Франкер, довольный тем, что удалось сломить первого же, кого он встретил. — Но куда ты все-таки направляешься?
— А тебе-то что?
Франкер не стал допытываться. В общем, если Гру наврал, то с ним будет иметь дело забастовочный пикет. Нельзя же весь день ходить за каждым по пятам…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Эсминцы
Семью Гру Анри хорошо знает. Хотя бы из-за Венсана Дамьена, чью память приходится защищать от многого, в том числе и от неблаговидных поступков его родных. Да и Клебер рассказывал ему о Раймонде, о Флоре. В общем из всех Гру одна Флора представляет какой-то интерес.
На Жане Гру можно поставить крест, его трудно спасти. Жан-Пьер Гру привлек к себе внимание только сегодня, из-за этой истории с пароходом, а в обычное время его и не замечают, он словно не существует — вернее, так кажется, а вот теперь все, что произошло с ним, лишний раз доказывает, что нет на свете незаметных людей, людей, которые не существуют.