Пора было и Ланни перестать ухаживать за чужими женами и воспитывать чужих детей! По доброте сердечной Эмили простила легкомысленному юноше свою неудачу; она написала, что собирается приехать и что с нею приезжает Ирма Барнс, наследница барнсовских миллионов, и что бы сказала Бьюти, если бы эта девушка стала ее невесткой?
Бьюти могла бы сказать очень многое — хватило бы на целую почтовую сумку. Поэтому она просто поговорила сначала с Софи, а затем с ее приятельницей Марджи. Все три женщины знали, что тут нужно соблюдать величайшую осторожность, — Ланни ведь никак не хочет отказаться от своих диких взглядов; достаточно ему узнать, что у кого-то много денег, и он сейчас же начнет выискивать в этом; человеке отрицательные черты и сторониться его. Поэтому нельзя было ни единым словом намекать на то, что Ланни может влюбиться в Ирму Барнс или даже просто познакомиться с ней; сначала надо только рассказывать при нем, как она мила, какую сенсацию произвела в Нью-Йорке, как она интересуется духовными проблемами, словом — обо всем, кроме того, что она утвержденная в правах наследница двадцати трех миллионов долларов.
Дж. Парамаунт Барнс в свое время был владельцем коммунальных предприятий и считался в этой области крупнейшим магнатом или, как теперь выражались, «китом»; он сделал головокружительную карьеру, построив то, что называется пирамидой компаний. Робби однажды объяснил эту систему своему сыну со смесью иронии и уважения: существовали на свете люди, одной из обязанностей которых было помещать в процентные бумаги свободные средства крупных концернов и страховых компаний, составлявшие сотни миллионов долларов. Само собой разумеется, дельцы, распоряжавшиеся этими «резервными фондами», пользовались у крупных банков величайшей благосклонностью и неограниченным кредитом. С помощью кредита они легко могли сосредоточить в своих руках контрольные пакеты акций большинства компаний, снабжавших электроэнергией города и штаты, и организовать верховную «распорядительную компанию», владевшую и распоряжавшуюся акциями всех подчиненных ей предприятий. Верховный концерн контролировался владельцами трех «акций с решающим голосом», нарицательной стоимостью в один доллар каждая, а это означало, что колоссальное предприятие находится в цепких руках Дж. Парамаунта Барнса, его личного секретаря и одного из его клерков. Кроме акций с решающим голосом, концерн выпускал на несколько сот миллионов долларов обыкновенных акций, часть которых отдавал мистеру Дж. Парамаунту Барнсу за его труд, а часть продавал публике. В эти годы миллионы людей по всей стране спешили раскупать акции любого концерна, о котором им приходилось прочесть в газетах, и, тем самым, они повышали их курс на бирже, так что каждый мог сразу обогатиться и богатеть дальше с каждым днем.
Дж. Парамаунт Барнс начал свою карьеру в качестве рассыльного в конторе биржевого маклера, постепенно изучил все трюки и изобрел много новых. Он организовал «распорядительную компанию», подчинившую себе ряд предприятий коммунального обслуживания. Это оказалось настолько выгодным, что он стал основывать такие компании одну за другой, пока не возникла «распорядительная компания» над распорядительными компаниями — колоссальная пирамида, на вершине которой восседал он сам; она имела в своем распоряжении столько вспомогательных организаций и столько разных способов выпуска акций и распределения дивидендов, что человеческий мозг лишь с трудом мог охватить эту сложную и запутанную систему.
Но в один прекрасный день с Дж. Парамаунтом Барнсом случился сердечный припадок, и он упал замертво в своей конторе. Оказалось, что он оставил приличное состояние жене, очень небольшое — сыну, который жил на Гавайских островах и считался бездельником, а весь остальной капитал — своей дочери Ирме. Все нью-йоркские газеты гадали, сколько именно составляет наследство Ирмы; более солидные утверждали, что пятьдесят миллионов долларов, желтая пресса — что двести миллионов, а может быть, и больше. Затем выяснилось, что «кит» отделался от акций своих собственных компаний и вложил большую часть денег в банковские облигации и другие, не менее надежные бумаги. После уплаты гонорара адвокатам и маклерам, налога на наследство и недоимок по подоходному налогу, из-за которого у правительства с мистером Барнсом происходила длительная тяжба, Ирма Барнс, только что окончившая школу, оказалась обладательницей состояния в двадцать три миллиона долларов и, при тех процентах, которые приносили сделанные ее отцом вложения, могла тратить или, если ей угодно, помещать в бумаги свыше двух миллионов долларов в год.
Эта любимица фортуны была хороша собой, ее научили одеваться, ходить и говорить именно так, как принято в наилучшем обществе; газеты посвящали ей целые полосы, светские хроникеры называли ее «лакомым кусочком». Это означало, что за ней всегда следует целый полк претендентов, а когда она входит в ресторан, все оборачиваются поглядеть на нее. В ночных клубах на нее наводили прожектор и оркестр играл песенку, сочиненную в ее честь. Кинохроники демонстрировали широкой публике ее портреты, ее туалетам подражали продавщицы всех магазинов, а также все впервые выезжающие в свет молодые девушки — от Портлэнда в штате Мэйн до Портлэнда в штате Орегон.
И вот теперь Ирма Варне собиралась провести зиму на Ривьере! Туристские агентства целого десятка городов заранее обстреливали телеграммами Нью-Йорк и нажимали все пружины, чтобы заполучить наследницу миллионов к себе. Ее секретаршу, ее агента по рекламе, ее управляющего осаждали представители старинных дворянских семей, предлагавших в наем свои палаццо; директора отелей, желавшие поселить ее в королевских апартаментах; владельцы автомобильных заводов, стремившиеся предоставить в ее распоряжение целую армию автомашин. Французские газеты печатали ее биографию, такую типично американскую, а светская публика Лазурного берега сплетничала о ней наперебой.
В своем письме Эмили Чэттерсворт упоминала среди других подробностей, что бабушка (по материнской линии) этого главного выигрыша в брачной лотерее принадлежала к одной из старинных нью-йоркских семей и училась в школе вместе с Эмили; она не раз гостила в «Буковом лесу». Вполне естественно поэтому, что Ирма проведет недели две в «Семи дубах», пока будет решать, как и где она желает устроиться. Если в течение этих двух недель некий привередливый художественный эксперт захочет приехать и засвидетельствовать ей свое почтение, то для него будут широко открыты двери и он опередит других поклонников. Если же чувство собственного достоинства не позволит ему этого сделать, он, может быть, снизойдет до того, чтобы оказаться дома, когда Эмили привезет молодую особу к его матери.
Перечитав раз двадцать это письмо, Бьюти удалилась в свой будуар, чтобы помолиться, как ее научил супруг. «О господи, сделай так, чтобы Ирма Барнс влюбилась в Ланни!» Но вдруг ее охватили страх и сомнения: можно ли обращаться к всевышнему с подобной просьбой? Не относится ли эта просьба к числу недостойных, ко всему тому, что мистер Дингл называет суетностью? И она поспешила заверить господа бога: — Нет, нет, господи! Я только хочу, чтобы Ланни имел детей. Я хочу, чтобы он обрел счастье истинной любви, такое же, как ты даровал мне!
— А почему же ему тогда не жениться просто на бедной девушке? — вопросил внутренний голос.
Смущение охватило душу прелестной белокурой матери. Действительно ли это голос господа бога, или это говорит ее собственная грешная плоть, или, может быть, те идеи, которые Ланни внушил ей? И она воскликнула — Ах, господи, будь ради бога благоразумен! Это очень хорошая девушка, и тот факт, что у нее много денег, не должен мешать ей получить хорошего мужа, каким, несомненно, будет Ланни. Подумай только, с кем она может столкнуться здесь, на Ривьере, такая молодая и неопытная, не знающая света!
Но голос сказал:
— Дочь моя, не о девушке ты печешься, а о деньгах!
Тут Бьюти взбунтовалась совершенно так же, как взбунтовался Люцифер много тысячелетий тому — назад. Она воскликнула: —Господи, но это же смешно! Я ведь не давала обета совсем отречься от мира! И наконец, если у Ланни будут деньги, он сможет помогать людям, а уж Ланни сумеет это сделать лучше, чем эти бездельники-туристы.