— Подожди,— сказал Фаландер.— Мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов. Сколько времени ты провела с этим человеком до той минуты, как произошел взрыв?

— Несколько часов. Мы встретились с ним в Гранде, пили чай и танцевали, потом пообедали в Уперачелларен — Театральном погребке.

— Вы все время находились вместе?

— Да, а как же!

— Нам надо знать, можешь ли ты дать ему алиби.

— Ты имеешь в виду взрыв?

— Да, и потом он обвиняется еще кое в чем.

— Какого лешего, я еще должна помогать этому паразиту и давать ему алиби, а по мне хоть бы он сдох!

— Но все-таки ты провела с ним несколько часов подряд перед взрывом.

— Да. Хотя один раз он минут на десять скрылся в туалете,— сказала она с надеждой.

— Здесь, в твоей квартире?

— Нет, в ресторане.

— Все равно, алиби у него есть. За эти несколько минут он никак не мог добраться до Вэллингбю.

— Да, конечно, это-то исключено. А что за гнусность он сотворил в Вэллингбю?

— Об этом поговорим в другой раз. Большое спасибо за помощь. Теперь я должен вас оставить.

«Как все официально, чего это он вдруг? — подумала она.— Неужели забыл, что спал со мной вчера?» Но потом до нее дошло: Фаландер просто не желал, чтобы Леннарт Улльсон знал об их отношениях.

5

Аннике Тэрнквист было пять лет. Ей только что купили новые красные сапожки, и она ими гордилась. Пошла погулять и в свое удовольствие потопталась и поплескалась в новых сапожках во всех глинистых лужах, которые только нашла в парке вокруг церкви Густава Адольфа на Эстермальме. Так что теперь сапожки были не такими блестящими. Глина у Анники была повсюду: и на одежде, и на лице, и в волосах. И это, в общем, тоже не страшно. Все равно она счастлива. Правда, она проголодалась, ей захотелось домой, к папе, и чтобы папа сам ее покормил.

Она очень быстро побежала по длинной и широкой дороге, усыпанной гравием. По газону, она знала, ходить нельзя, а то сторож рассердится. Надо было скорее добежать вон до того громадного дома, где так много окон. Одно из них было окном ее комнаты, она уже видела там папу, он стоял и кричал ей что-то из этого окошка.

И действительно, папа следил за нею из того окна, что выходило в парк. Потом он выглянул опять и обнаружил, что Анники нигде не видно. Значит, она уже вошла в дом. Тогда он сразу же поставил на газ кастрюлю с ягодным муссом, самым ее любимым.

Анника знала: сначала нужно нажать кнопку, а потом потянуть за тугую ручку двери. Эти премудрости она постигла совсем недавно. Раньше приходилось вызывать папу всякий раз, как ей нужно было попасть в дом. Теперь же она могла входить сама. Это тоже было предметом ее гордости.

Она стала подниматься по лестнице, где на стенах было нарисовано множество маленьких белых голубей. Всех их никак не сосчитать.

Если бы она знала, что дома ее ожидает ягодный мусс, так, наверно, поторопилась бы. Но она этого не знала и поэтому остановилась, когда увидела на ступеньках что-то странное, непонятное. На полу лежал тонкий длинный шнур, похожий на змею. Сначала Анника отпрянула назад, потому что знала: змеи опасны. К тому же эта змея все время шипела. Примерно посередине у змеи было пятно, и от него подымался дымок. Все это показалось Аннике почему-то немного страшным, но в то же время ее разбирало любопытство, ведь не каждый день находишь такое на своей лестнице.

Анника осторожно приблизилась к змее. Дымящееся пятнышко медленно передвигалось к одному концу удивительной змеи. Этим концом змея была плотно вдвинута в коробочку.

Тут Анника вспомнила, как прошлым летом папа убил змею граблями. Она осмотрела лестничную площадку. Никаких граблей не увидела, зато в углу стояла метла. Анника взяла метлу и несколько раз с силой ударила по змее, как раз по дымящемуся пятнышку. Но змея все шипела. Анника ударила еще раз, и тогда змея выползла из своей коробочки.

— Ах ты бедняжка! — сказала Анника.— Бедняжка змейка. Ты потеряла головку.

Анника подняла змею за один конец и снова засунула ее в коробочку. Потом осторожно похлопала рукой по коробочке.

— Ну вот, змейка, ну вот. Теперь у тебя опять есть головка. Не плачь.

От дымящегося пятнышка до коробочки теперь оставалось всего полметра. Анника присела перед змеей на корточки и с любопытством следила за пятнышком. Интересно, что же случится, когда дымящееся пятнышко нырнет в коробочку?

Папа Анники выглянул еще раз на улицу. Анники не видно. Странно, подумал он. Если Анника вошла в парадное, за это время должна бы подняться домой. Может быть, играет на лестнице?

Выключив газовую плиту, чтобы не ушел ягодный мусс, папа вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице.

— Анника! — закричал он.

— Папа,— ответила Анника.— Папа, змея. Змея, и из нее дым.

«Змея? Дым?» — подумал папа, торопливо спускаясь по лестнице.

Когда он сбежал вниз, до патрона с динамитом оставалось сантиметров семь.

Он опрометью бросился вперед, выдернул бикфордов шнур из заряда и отбросил. Через несколько секунд шипение усилилось, и тут же из свободного конца змеи брызнула огненная струйка.

Папа без сил опустился на пол. Анника заплакала, испуганная его резкими движениями и этой огненной струей. Папа взял девочку на руки.

Один из соседей, появившийся на лестнице, позвонил в полицию. Когда на место происшествия прибыл полицейский инспектор Петер Сюндман, они все еще так и сидели, все в том же положении: папа Стэн Тэрнквист со своей дочкой Анникой. На лестничной площадке. Они сидели молча, глядели на патрон с динамитом; потом посмотрели на Сюндмана.

— Здравствуйте, мое имя Петер Сюндман, я из полиции.

— Здравствуйте,— сказал Тэрнквист. Анника ничего не сказала.

Сюндман посмотрел на патрон.

— Взрыва не произошло,— сказал он.— Вы выдернули бикфордов шнур?

— Да.

— Он был свободно вложен в капсюль?

— Да.

— Расскажите, как все случилось,— сказал Сюндман.

— Хорошо,— ответил Тэрнквист.

Сюндман подождал. Тэрнквист сидел молча. Вдруг Анника начала говорить.

— Противная змея,— сказала она.— Противная змея, противная.

— Зачем... Кто хотел ее взорвать? — сказал Тэрнквист — Мою девочку... Ведь она же человек... настоящий маленький человек...

— Успокойтесь, успокойтесь,— сказал Сюндман.

— Сначала они взяли и задавили мою жену... шофер на большой скорости завернул за угол, а она ведь переходила там, где есть переход, и все равно ее задавили... В «скорой помощи» санитар отвернулся даже, так ему не хотелось все это видеть... Она еще жила... «Я чувствую себя так странно, и в ушах у меня так странно звенит...» А потом она умерла... И остались мы одни с Анникой. А потом еще эта дама, из комиссии по охране детей... «Не можете же вы следить за девочкой сами... Могу посоветовать вам воспитательный дом, прекрасный воспитательный дом...» За что все меня преследуют? — продолжал он.— Сначала давят Лену, потом хотят отнять Аннику, потом собираются взорвать девочку динамитом... За что?

— Ну, мы еще можем радоваться, что живем в мирной стране,— сказал Сюндман.— Во Вьетнаме такое происходит каждый божий день...

— Да и в Швеции, по-моему, тоже,— ответил Тэрнквист.— Сколько народу гибнет... от несчастных случаев... Сколько на всю жизнь становятся инвалидами...

— Но ведь многим автомобиль просто необходим,— возразил Сюндман.— Чтобы попасть на работу.

— А кто же все это устраивает? Кто вынуждает людей селиться далеко от работы? Кто не желает заботиться, чтобы обеспечить людей приличным транспортом? Кто так все устраивает, что автомобиль становится людям прямо-таки необходимым? И кто потом продает людям все эти автомобили и отнимает тем самым у них последние гроши? Самая настоящая спекуляция на убийствах, вот что это такое. Разве это не у них каждый год на совести тысячи убитых и изувеченных? Те насильники и убийцы, за которыми охотитесь вы, полицейские, убивают сотни людей каждый год. Но вы ничего абсолютно не делаете тем преступникам, у которых на совести в десятки раз больше убийств. А потом еще пытаетесь отнять у меня Аннику...