— Почему Лифкен? — спросил президент.

— Он был моим помощником в африканской экспедиции. Трумс это знает. Он купил у Лифкена этот секрет за десять тысяч долларов. Лифкен поклялся сохранить все в тайне, ибо это я — и только я! — был причиной гибели оазиса, причиной несчастья десятков семейств… Но Лифкен, оказывается, ничего не понял…

— Вы величайший преступник, Аллен Стронг, — хладнокровно заявил Пирсон. — Я ошибся в вас. Вы первый открыли «Эффект Стронга» и даже первый вызвали его к жизни, но утаили это. Может быть, эти микробы снова ожили и грозят гибелью всему земному шару… Почему вы скрыли от науки свое открытие? Почему вы тогда же не выработали противоядия? И вам, человеку, открывшему средство уничтожать зеленые растения, эти сокровища солнца, мы присудили генеральную премию Мак-Манти! Как мы были слепы! Чем вы искупите вашу вину перед наукой, перед человечеством? Что надо делать? Говорите, Стронг!

— Да-да, это ужасно! Я преступник. Я страшный преступник! Это была самая роковая ошибка в моей жизни. Надо немедленно, сейчас же облить бензином и сжечь погибшие оазисы. Я имею в виду сухую пыль, в которую превратились растения. Надо, чтобы уничтожить заразное начало, не выпускать оттуда, из того района, ни одного человека, ни одного животного без дезинфекции, ни одной птицы! Устроить кордоны! Людей питать с самолетов!

— Мы ассигнуем на это дело миллион долларов, — сказал Дрэйк.

— Надо было своевременно изучить это явление и выработать противоядие, — сказал Стронг. — Но я испугался. Я не хотел выпускать в мир этот малоизученный феномен и считал необходимым скрыть его.

— Сознательное преступление? — спросил Пирсон.

— Ошибка, роковая ошибка, — сказал Стронг. — Я сейчас же начну работать… Лифкен! — позвал он.

— Я здесь, профессор.

— Мы попросим Ихару, вице-президента Лиги изобретателей и ученых, сказал президент, — выпустить воззвание о помощи ко всем ученым мира…

— Неужели профессор Стронг, автор «Эффекта Стронга», не справится силами института, который я ему создал? — спросил Мак-Манти.

— Конечно! И я… и другие. Надо привлечь профессора Сапегина из Советского Союза. Это блестящий экспериментатор.

— Вооружить нечестивцев! — воскликнул Меллон. — Ведь «Эффект Стронга» в их руках может стать оружием. Они смогут угрожать нам.

— Что вы! Советские профессора — настоящие ученые.

— Я запрещаю, — сказал Мак-Манти.

— Это как секрет атомной бомбы, — пояснил Пирсон. — Мы засекретим ваши работы от всех людей, чтобы потом, если вы не справитесь, не упрекали вас, лауреата генеральной премии Мак-Манти. Я против Сапегина… не лично, конечно… но против коммунистов… Видите, я все еще высоко ценю вас, Стронг. Отберите только самых необходимых помощников. В средствах не стесняйтесь. Выберите любое место на земном шаре для своих работ, — конечно, кроме Советского Союза и демократических республик.

— Тогда я сейчас же вылечу в Сахару.

— Ни в коем случае! — сказал Пирсон. — Полетит ваш помощник Лифкен. Дайте ему необходимые инструкции… Мистер Дрэйк, выполните распоряжение профессора об испепелении погибших оазисов и карантине.

— Нет-нет, пока не испепеляйте всего! — воскликнул Стронг. — Откуда я возьму возбудителя, если тот сосуд из саркофага фараона украден? Неужели он вернулся в оазисы и послужил причиной несчастья? Нет, это невозможно!

— Это легко проверить. О каком сосуде вы говорите? — поспешно спросил Пирсон.

Все насторожились.

— Надо запросить известного ориенталиста сэра Беркли, лежит ли в Лондонском музее глиняный сосуд, запечатанный черным воском с изображением бога Сэта на печати. Мы его называли «черный сосуд Сэта». Он лежал сначала в саркофаге фараона, а потом, во избежание кражи, был спрятан Беркли в хранилище, подальше от любителей древних сувениров.

— Предоставьте это мне, — сказал Луи Дрэйк. — Нарисуйте-ка, профессор, на этом листе сосуд в натуральную величину с изображением знака Сэта.

Стронг набросал на листе бумаги очертания сосуда.

— Через час будем знать, — сказал Луи Дрэйк, беря из рук ученого рисунок. — А может быть, и иметь…

Он подошел к телефону и вызвал ФБР.

— Но как вы думаете, профессор, с помощью «черного Сэта» реабилитировать себя и спасти мир?

Аллен Стронг сел в кресло, наклонил голову и закрыл лицо руками. Так он просидел минуты три, показавшиеся присутствующим бесконечными.

Пирсон присел на ручку кресла и вертел в пальцах сигару. Луи Дрэйк стоял перед Стронгом, широко расставив ноги, и шумно курил, уже не пытаясь выписывать в воздухе дымом цифры. Лифкен неподвижно стоял возле стены у окна. Старик Мак-Манти лежал в кресле, откинув голову на спинку, и сквозь прищуренные веки наблюдал за Стронгом.

— Не знаю, знакомы ли вы с палеобиологией и вообще с науками об ископаемых организмах, — начал Стронг. — В молодости я занимался палеомикробиологией. Мной опубликовано несколько работ, например: «О некоторых способах добывания из пород микрофауны»; «Указание на вероятность существования бактерий целлюлозного брожения в палеозойскую эру», и другие. Потом я перешел к более близкому периоду — уже не геологическому, а археологическому. Я изучал микрофауну и насекомых, находимых при археологических раскопках, — в древности в могилу вместе с трупами опускали предметы обихода и еду в сосудах. Среди зерновых культур: проса, кукурузы, пшеницы, риса, встречались сельскохозяйственные вредители того периода, в частности долгоносики. Я опубликовал работу «Сельскохозяйственные вредители в пищевых остатках древних могил инков» и другие. Курс энтомологии и микробиологии я преподавал в колледже. Научные работы были подсказаны актуальностью тем.

…После истории с элеваторными компаниями я уехал в Париж. Там я обнаружил колорадского жука. Его завезли американские пароходы. Левые газеты подняли шум. Требовали закона против трестов. За мной гонялись газетчики. Я прятался, ездил в заграничные командировки; руководители колледжа предложили мне дальнюю, длительную поездку. Я тогда интересовался археологией вредителей и выбрал Египет. Меня сопровождал мой помощник Лифкен. В Каире я встретил известного египтолога сэра Беркли. В то время он работал над расшифровкой одной иероглифической надписи.

У меня было страстное желание поскорее освободить для себя время, которое просил профессор Беркли на расшифровку. Меня интересовали амбарные долгоносики эпохи Тутанхамона. Я помогал профессору Беркли своими догадками. С непредвзятостью, свойственной новичкам, я высказал мысль, что необычное расположение иероглифов — не что иное, как план местности с пояснением. Моя мысль оказалась правильной. Это сблизило нас. Сэр Беркли снабдил меня богатейшими материалами по моей теме и предложил участвовать в раскопках, предпринятых по расшифрованному плану. Я согласился, оговорив себе право на исследование всех найденных насекомых, а также на микробиологический анализ.

Следуя этому древнему плану, мы нашли в песках гробницу и в ней саркофаг. Там оказались сосуды. Два из них были небольшими черными цилиндрами из глины с изображением интересующих меня насекомых. Сосуды были запечатаны черным воском с печатью Сэта. Сэр Беркли собирался возвращаться в Каир, чтобы там изучить находки. Я тоже получил телеграмму с требованием срочно возвратиться. Я попросил один из сосудов с печатью Сэта. Изображенные на нем насекомые не давали мне покоя. Но сэр Беркли не мог дать его мне, так как закон запрещал вывозить археологические находки за пределы страны. Он предоставил мне этот сосуд на одни сутки, но в этот день со мной случился солнечный удар, я задержался в ближайшем оазисе. Сэр Беркли не стал ждать, взяв с меня обязательство завезти сосуд Сэта в Каир.

Три дня я провалялся в лихорадке и похудел, как мумия. На четвертый день я был еще слаб. И вот в тот вечер… помню, это было с пятнадцатого на шестнадцатое августа… мне, находившемуся в полуобморочном состоянии, Лифкен дал местное средство: спирт с настойкой из трав. Я выпил и почувствовал прилив энергии.