— Надо поскорее найти летчиков и узнать, чем вызвано их письмо. Они отравлены ядом замедленного действия. У меня уже есть противоядие. Но где они и как это сделать?

— Я узнал. Они живут в городской гостинице. Ходят по городу. Отказались уехать на пароходе и чего-то ждут. За ними очень следят.

— Ведь если им не дать противоядия, они умрут! — сказала Бекки.

— Через месяц обязательно умрут, — внес свою поправку Тунг.

Дверь приоткрылась, и в комнату проскользнула Луиза. Она замерла на пороге. Бекки нетерпеливо повернула к ней голову и спросила:

— Где же Стильман?

— Мейнгер Стильман пришел. Он ждет.

— Пусть войдет, — сказала Бекки.

Когда Луиза выскользнула из комнаты. Тунг быстро прошептал:

— Вам захочется освежиться на автомобиле. Вы поедете испытать меня как шофера.

В комнату почти вбежал секретарь мейнгер Стильман и почтительно замер у дверей. Тунг встал и, поклонившись, вышел.

— Прошу! — И Бекки жестом указала секретарю на кресло. — Расскажите, что здесь делается, и очень подробно, как будто я ничего не знаю. У меня очень болит голова, но я попробую разобраться.

Мейнгер Стильман почтительно присел на кончике кресла и подал телеграмму.

— Военные сообщают, — сказал он, — что бомбежка была удачна.

— А не врут? — спросила Бекки, и у нее сжалось сердце. «Неужели Эрл и Дакир погибли?»

— Все возможно, — отозвался секретарь. — Сверху не видно, что в лесу делается. Поэтому наверняка можно бомбить только деревни.

Затем Стильман негромко, чтобы не усиливать головную боль, принялся рассказывать о положении дел. Бекки полулежала в кресле, закрыв глаза рукой, и слушала. Это был очень обстоятельный доклад. Суть его сводилась к тому, что Ван-Коорен, банки которого управляли большим числом акций всех предприятий Индонезии, получил предложение тайно перейти от своих английских партнеров на сторону Мак-Манти. Ван-Коорен, якобы для спасения капиталов своих англо-голландских хозяев, должен был за гроши продать все имеющиеся акции фирме Мак-Манти. Особенно американцев интересовали акции фирмы «Юниливерс». Пирсон обещал Ван-Коорену оставить ему прежний пост и дать десять процентов акций. Если же Ван-Коорен не согласится, то Пирсон пригрозил экономической войной. Ван-Коорен решил поторговаться, чтобы выгадать побольше, и в назначенный день не дал ответа. Тогда Пирсон начал экономическое наступление. Пирсон объявил о выпуске на рынок плазмахина, что сразу почти обесценило акции хинной индустрии Индонезии.

Та же картина произошла с каучуком. Появилось сообщение о разрыве соглашения по выработке и продаже на мировом рынке тростникового сахара.

Ван-Коорен решил было согласиться на тайный сговор с Мак-Манти, но Пирсон уже не давал и десяти процентов акций. Пока он торговался, оказалось, что часть акций, помимо его участия, уже сменила хозяев. Экономическая война требует огромных денежных расходов, но ни один банк не согласился дать денежный заем Ван-Коорену. Единственным исключением явился индонезийский филиал «Банка святого духа», хозяином которого является папа Пий XII, а руководителем в Индонезии — верный друг Ван-Коорена, миссионер Эмери Скотт. Ван-Коорен решил тогда сам провести с акциями «американскую аферу» и договорился с Эмери Скоттом о дележке прибылей, совершив фиктивную продажу акций, но оформив сделку официально. Это значило, что если бы Ван-Коорен разорился, то у него не могли бы забрать акции за долги, так как они были официально оформлены как принадлежащие Эмери Скотту.

Экономическая война, организованная Пирсоном, разрасталась. Газеты Мак-Манти, чтобы разорить держателей акций агропредприятий, кричат о необходимости уничтожить кофейные и другие плантации Индонезии, как всемирный очаг распространения вредных жуков и болезней, якобы угрожающих миру. И действительно, многие кофейные плантации заражены. Появилось новое заболевание сахарного тростника. Раньше таких не было. Возможно, что американцы организовали заражение. Прогрессивные индонезийские деятели требуют принятия всенародных мер против этого бедствия. Это не в интересах Ван-Коорена. Официальное признание бедствия понизит и без того низкий курс акций… Вот почему Ван-Коорен организовал специальную комиссию для обследования зараженных плантаций. Он хочет, чтобы Ганс Мантри Удам, ученый ботаник и энтомолог из Бейтензоргского ботанического сада, доложил на Международном конгрессе по борьбе с вредителями и болезнями растений о незначительном заболевании плантаций.

— Ведь для нас важен самый факт подобного заявления со стороны Ганса Мантри Удама. Лишь бы поднять цену на акции! А болезни нам на руку. Чем больше погибнет, тем дороже будет продукт.

Бекки соображала, надо ли сказать о предупреждении Яна Твайта. Пожалуй, надо.

— Слушайте внимательно, — сказала Бекки, все так же сидя в кресле с откинутой головой и прикрывая рукой глаза. — Мне стало известно, что Эмери Скотт вас предает!

— Боже мой! — воскликнул секретарь. — Эмери Скотт предает нас?

— Эмери Скотт предает нас! — Последнее слово Бекки подчеркнула, спохватившись, что сказала «вас» в предыдущей фразе.

Секретарь, потрясенный сообщением, этого не заметил.

— Откуда это известно? Только враги могут распространять подобную ложь! — донесся резкий голос Ван-Коорена от дверей, и он шагнул в комнату.

Секретарь вскочил. Ван-Коорен кивнул на дверь, и секретарь быстро вышел.

— О! — Бекки-Анна чуть приподнялась, но, видно, головная боль резко усилилась, так как она опять со стоном опустилась в кресло и приняла ту же позу, закрыв глаза рукой.

В полутьме комнаты Бекки сразу узнала Ван-Коорена. Фотография, показанная ей Эрлом, передавала довольно точно его прическу ежиком и властное лицо без усов, но с широкой седой бородой. Для знакомых необычен был растерянный, бегающий взгляд глубоко сидящих глаз из-под густых насупленных седых бровей. Бумаги в руках Ван-Коорена дрожали и шелестели, выдавая его волнение.

— Боже мой, что они делают со мной! Что они делают! — закричал Ван-Коорен. — Вот, любуйся! — И он потряс бумагами.

У Бекки захватило дух от волнения. Она испугалась, что Ван-Коорен включит сильную лампу и тогда она пропала. Освободившись от Яна Твайта, она решила сейчас же поехать к летчикам, выяснить их положение и объявить себя Бекки Стронг. Теперь время уже упущено, она действовала на свой страх и риск, чтобы дать летчикам противоядие, и мысль, что Ван-Коорен ее сейчас разоблачит и это помешает ей выполнить задуманное и спасти их, очень взволновала ее.

В комнате была полутьма. Горел небольшой ночник. Бекки лежала, по-прежнему закрыв глаза рукой. Вряд ли возбужденному, занятому делами Ван-Коорену может прийти мысль, что перед ним не Анна, а кто-то другой.

— Кто тебе сказал об Эмери Скотте? — спросил Ван-Коорен по-голландски, потрясая бумагами, зажатыми в левой руке.

Он так был потрясен сообщением, что даже не справился о здоровье дочери. Бекки поняла слово «кто» и «Эмери Скотт». Тяжело дыша, Ван-Коорен сел в кресло.

— Мне сказал Ян Твайт, — шепотом ответила она по-английски, и дальнейшая беседа велась по-английски.

— Ян Твайт! — воскликнул Ван-Коорен. — Но почему же этот неблагодарный негодяй лично не сообщил мне все, что ему известно по этому вопросу?

— Он боялся, что ты ему все равно не поверишь.

— И он прав. Эмери Скотта мы знаем еще с тех пор, когда он был здесь простым миссионером. Его положение директора банка — результат моего влияния и помощи. Это преданный мне человек. Все же я сейчас вызову Яна Твайта и вытрясу из него все, что он знает! Ах, негодяй!

— Только, пожалуйста, не у меня в комнате, — слабым голосом попросила Бекки-Анна.

Ван-Коорен устремил странный, невидящий взгляд на Бекки-Анну и произнес обличительную речь, сопровождавшуюся гневными жестами трибуна, как будто его могла слышать большая аудитория. Он проклинал грязных, бесчестных дельцов, нарушающих подписанные ими соглашения и тем самым ввергающих мир экономической гармонии в бездну анархии мирового кризиса. Бекки довольно смутно понимала его речь, изобиловавшую такими понятиями, как «патентные соглашения», «скользящие цены», «безотзывные кредиты», «видимые и невидимые запасы», протесты против «плазмахина» и «бутадена», «защита копченого листа», и проклятия всем синтетическим табакам и чаю.