В самом деле, он никогда ни с кем не делился своими взглядами на учение о триединстве божества? По настойчивости, с которой его спрашивают, Джордано видит, что инквизиторам известны его высказывания. Но какие? Он бесчисленное множество раз в шутку и всерьез высмеивал нелепую догму о троице.

Он хорошо помнил недавний спор в книжной лавке, злые лица священников, тревогу хозяина. Что имеет в виду инквизитор? Только ли донос Мочениго? Не лучше ли самому рассказать об этом, рассказать по-своему, чтобы смягчить возможные обвинения? Если, мол, ему и случалось говорить что-либо неподобающее о троице, то лишь тогда, когда он излагал чужие мнения. Джордано знает, что ему не избежать расспросов о деле, которое возбудили против него в Неаполе. Сказанного прежде недостаточно. Однако не в его интересах увеличивать число обвинений. Раз уж он решил упомянуть о споре в лавке, то зачем ему признаваться в новых прегрешениях? Диспут, бывший одной из причин начатого в Неаполе следствия, тоже касался Ария! Он, Бруно, настаивал на том, чтобы воззрения Ария излагали правильно.

Так он и отвечает. Здесь, в Венеции, ему тоже пришлось об этом говорить. Места, где происходил разговор, он точно не помнит. Он только сказал тогда, в чем, по его мнению, заключается взгляд Ария. Где же это было? В аптеке или книжной лавке. Он беседовал с какими-то богословами. Ему, к сожалению, неизвестно, кто они. Их лица он совсем забыл. Даже если бы ему довелось встретиться с ними, он бы их не узнал.

Когда после перерыва допрос возобновился, Бруно опять повторил, что если в своих работах и высказываниях он излагал вещи, противные католической вере, то делал это не с целью навредить религии, а основывался исключительно на философских доводах или приводил мнения еретиков.

Его долго допрашивали о взглядах на воплощение господне и на Христа. Бруно упрямо повторял, что, несмотря на свои сомнения, он никогда не отвергал божественности Спасителя и не выступал ни против авторитета библии, ни против символа веры.

Рассуждения обвиняемого о чудесах, совершенных Христом и апостолами, прервали новым вопросом: как он смотрит на таинство святой обедни и пресуществления? Бруно стал уверять, что в этом всецело разделяет ортодоксальные взгляды. Если он и не посещал обедни, то только из страха. Ведь ему как отступнику это строго-настрого запрещено. Да, он долгие годы жил среди еретиков, но не одобрял их воззрений. Общаясь с ними, он ограничивался обсуждением философских вопросов. Кальвинисты, лютеране и прочие еретики, зная, что он не примкнул ни к одной из их религий, скорее считали, что он вообще не держится никакой веры, чем думали, будто он разделяет их учения.

Трибуналу было известно, что обвиняемый позволял себе кощунственные выпады против Христа, называл его злодеем и поносил богородицу. Когда Джордано стали об этом расспрашивать, он разыграл возмущение. У него и в мыслях не было такого. Все, чему учит святая матерь церковь о Христе и приснодеве, он считает истинным.

– Если обнаружится, что я высказывал что-либо противное, то пусть меня подвергнут любой каре!

Когда заговорили об исповеди, Бруно подтвердил, что ему известна спасительная роль покаяния, которое очищает человека от грехов, и с сожалением признал, что лет шестнадцать не был у исповедника. Дважды, в Тулузе и Париже, пытался он получить отпущение, но ему отказывали как отступнику. Он всегда стремился добиться прощения, чтобы жить по-христиански.

Его допрашивают о взглядах на бессмертие души, выясняют мнение о богословах. Бруно уверяет, что католических богословов он всегда высоко ценил, а порицал только теологов-лютеран и прочих еретиков. Он не скрывает, что читал запрещённые книги, но делал это не с целью усвоить ложные доктрины, а просто из любознательности.

Но ведь он заявлял, что католическая вера преисполнена кощунства, высказывался против огромных доходов духовенства, хулил политику церкви, провозглашал необходимость коренных преобразований! Джордано протестует: он держался совершенно иных взглядов.

Так ли это? Пусть-ка он вспомнит, что говорил о чудесах Христа, творимых при помощи магии. Он и сам хвалился будто может являть чудеса и намерен повести за собой весь свет!

Воздев руки к небу, Джордано воскликнул:

– Что это? Кто плетет такую чертовщину? О господи, что же это? Лучше умереть, чем выслушивать подобное!

Ему напоминают, как он издевался над воскрешением и вечной жизнью. Он негодующе отвергает эти обвинения. Хотя он и не отличался благочестивостью, из его книг видно, что в подобных вещах, он не повинен.

– Какого мнения был он о плотских грехах вне таинства брака?

Да, да, это очень важно! Церковь сурово карает злодеев, которые утверждают, что в близости с женщиной нет греха. Бруно с юности знает этих суровых обличителей порока, велеречивых моралистов, неумолимых блюстителей нравов. Они не жалеют слов, когда поносят паству. Мучают какую-нибудь деревенскую девчонку, позорят с амвона, травят. А сами? Охотно рассуждающие о святости брака, они не гнушаются ничем, чтобы растлевать прихожанок: соблазняют деньгами, учат обманывать мужей, запугивают, ловко пользуются наивностью и невежеством. «Страшен плотский грех, но уступить священнику не значит согрешить!» Что гнуснее разнузданного безбрачия клириков? Монахи отводят душу в притонах. Епископам расторопные сводни поставляют отроковиц. Кардиналы в открытую разъезжают по Риму в экипажах с самыми дорогими куртизанками. Римский первосвященник, коль крепок здоровьем, по числу наложниц не ударит лицом в грязь и перед султаном. А Святая служба вылавливает еретиков, осмеливающихся оправдывать плотские прегрешения. О лицемерие!

Мне приходилось иногда высказываться, что плотские прегрешения, беря в целом, – наименьший грех среди прочих. Грех же прелюбодеяния есть больший, чем остальные плотские грехи, если не считать греха против природы. По-моему, грех простого блуда столь легок, что приближается к простительному греху. Так я говорил несколько раз и признаюсь, что высказывал заблуждение, ибо помню слова святого Павла: «Прелюбодеи не унаследуют царствия божьего». Однако я говорил это по легкомыслию, беседуя в компании о праздных мирских вещах.

Утверждал ли он, что сама церковь совершила великий грех, установив грех плоти, который так прекрасно служит природе?

Нет, подобного он никогда не утверждал. Если он и объявлял блуд более легким грехом, чем следует, то делал это, чтобы позабавить компанию.

Признания Бруно не могут удовлетворить трибунал. Дело идет об очень серьезных вещах, а не о каких-то частностях. Он отрицал многие христианские догмы и защищал вопиющую ересь. Ему перечисляют основные обвинения, почерпнутые из доноса. Они хотят ни больше, ни меньше, чтобы он признал свою виновность по всем пунктам, по которым его допрашивали!

Кое в чем он изъявил готовность покаяться, но этого недостаточно. Он должен по-настоящему очистить свою совесть и выложить всю правду. Трибунал предпримет все необходимое для спасения его души. Но обвиняемый прежде обязан исповедаться во всем, что говорил или думал против католической веры. Если он раньше привлекался к суду инквизиции, то пусть скажет, где, когда и за что. Он обязан сделать искренние и исчерпывающие признания о своей жизни как в ордене, так и вне его, дабы достичь того, что должно быть целью всех его помыслов, – быть принятым обратно в лоно святой матери церкви.

Радение о его душе сопровождалось угрозой:

– Напоминаем вам, что коль вы будете и впредь упорствовать в отрицании того, в чем уличены, то не удивляйтесь, если Святая служба обратит против вас те крайние средства, которые может и обязана применять против закоренелых преступников, не желающих положиться на милость божью, ибо Святая служба печется о том, чтобы с состраданием и христианской любовью вывести к свету пребывающих во тьме, а сбившихся с истинного пути наставить на дорогу вечной жизни.

Ему грозят пыткой? Хотят, чтобы из страха перед палачами он сознался в притворстве и подтвердил правильность всех обвинений? Нет, Ноланец не поддастся на такие уловки!