ПРЕЗИДЕНТЫ И ДИКТАТОРЫ

Не успели мы как следует устроиться в отеле «Астуриас» на углу Шестой южной авениды и Девятой восточной улицы, только вытащили самые необходимые вещи, приняли душ и надели чистое белье, как в двери уже стучали двое парней из «Радио насьональ де Гватемала» и корреспондент из «Импарсиаль». «Вы должны нам сейчас же что-нибудь рассказать, о вас нам сообщил представитель вашей фирмы по продаже мотоциклов, это настоящая сенсация», — старались они превзойти друг друга в чересчур сильных, но для американских журналистов простительных словах восхищения.

— Вы думаете, сенсация?

— Мучачос, еще бы! Гости из свободной Чехословакии в свободной Гватемале! Кроме того, ваше длинное путешествие, из газет соседей мы о нем тоже кое-что знаем…

Это уже звучало не пустой фразой. Через два-три часа, когда, наконец, интервью приняло другое направление и вопрошавшие превратились в вопрошаемых, оказалось, что у молодых людей было более чем достаточно оснований говорить о… свободе. Они смаковали это слово, никак не могли км насытиться. От чехословацкого февраля [7] мы вдруг перенеслись к их избирательному праву, от фашистской оккупации в годы войны к их диктаторам, от нашего начального топтания перед масштабами процесса национализации к их «чертову папе Зеленому».

— А-а-а, вы не знаете, что у нас здесь есть свой папа, — рассмеялись они от души, — так мы называем американскую «Юнайтед фрут», это самая тяжелая для нас проблема, с которой не знаем, как разделаться…

Потом на некоторое время наступила тишина, и в блокнотах обеих сторон лихорадочно забегали карандаши. Это уже было не интервью «ради сенсации», а стремление как можно больше узнать интересного.

— А сбегайте-ка, Педро, за бутылкой вина, надо за это выпить! — вдруг предложил юноша из «Импарсиаль». — Испанский язык не так беден, как амэрикэн-инглиш с его «Jou, jou», — на «ты», мучачос! Меня зовут Рене, это Карлос, а тот без усов — Марко.

Бесед с журналистами за эти голы у нас состоялось не одна дюжина, но ни одна из них не была такой естественной и непринужденной. Сердечность и бесстрашие чувствовались и в том, о чем в этот вечер на волнах «Ла Вое де Гватемала» рассказали Карлос и Марко, и в том, что на следующий день опубликовал Рене в «Импарсиаль».

Когда мы, прощаясь, обменялись un abrazo guatemalteec так, что кости затрещали, Марко ни с того ни с сего произнес:

— Вечером обратите внимание, какое первоклассное освещение на наших улицах, особенно на перекрестках. Это память о скотине Убико. Он приказал подвесить на фонарные столбы полицейские лампы и под каждую поставил своих шпиков. И людям пришлось придержать язык…

В диктаторах и авантюристах на президентском кресле у Гватемалы поистине никогда не было недостатка. Одним из них стал в конце своего двенадцатилетнего правления и генерал Хусто Руфино Барриос, хотя начал он его многообещающе — экспроприацией всего церковного имущества, ликвидацией религиозных орденов и национализацией церковной школы.

На рубеже веков, в 1898 году, к власти пришел адвокат Мануэль Эстрада Кабрера. С револьвером в руке он ворвался на траурное заседание правительства и со словами «Я новый президент Гватемалы» принял бразды правления государством и не выпустил их из своих привычных к пистолету лап ровно двадцать два года. Опираясь на обильную помощь американского министерства иностранных дел, он сплел отлично функционировавшую сеть доносчиков, провокаторов, шпиков и полицейских, создал атмосферу недоверия, подозрительности, террора и запугивания, провозгласил Ley fuga, закон о бегстве, с помощью которого он не казнил своих политических противников, а давал им возможность быть застреленными при попытке к бегству из предварительного заключения в ходе следствия.

Это Эстрада Кабрера за американскую поддержку настежь распахнул двери американскому капиталу и содействовал созданию банановой пиявки «Юнайтед фрут компани», которая постепенно захватила в Гватемале самую плодородную землю.

Джон Хантер начинает гватемальскую главу своей книги «Inside Latin America» рассказом такого случая из времен правления Мануэля Эстрада Кабреры:

«К президенту пришел один из его министров и шепотом сообщил ему, что двенадцать человек замышляли убить его. Он открыто признался, что был одним из этих двенадцати, перечислил остальных одиннадцать и просил снисхождения за то, что откровенно сам признался в своем участии в заговоре. Президент приказал застрелить его на месте. За что? За то, что он был двенадцатым и последним из заговорщиков, приходивших по очереди сами себя выдавать. За это он должен быть наказан первым!»

Неистовство и своенравность, которыми Эстрада Кабрера терроризировал весь народ, вызвали, несмотря на безукоризненно организованную сеть шпиков, целый ряд бунтов и восстаний. Случилось даже так, что рота почетного караула из слушателей военной академии при встрече со своим верховным главнокомандующим нацелила оружие на него и выстрелила: помогла ли дрожь в руках, вызванная паническим страхом от столь отчаянного шага, или же диктатору дьявольски повезло, но ни одна пуля его не задела. Курсанты за это, разумеется, поплатились жизнью.

В 1920 году, когда правление Эстрада Кабреры стало невыносимым даже для покорной палаты депутатов и в столице состоялись открытые демонстрации, направленные против диктатора, Кабрера арестовал весь парламент и засадил его в казармы, а в демонстрантов приказал стрелять.

В кровавую бойню вмешался дипломатический корпус, руководимый американским послом. И что же? Эстрада Кабрера подал в отставку, поскольку дипломаты гарантировали ему неприкосновенность и для отвода глаз — тюремное заключение со всеми удобствами.

Едва с тех пор минуло десятилетие, как на шею Гватемале сел новый диктатор — генерал Хорхе Убико.

Слушая рассказы об ужасах его правления, понимаешь, что он делал все возможное, стремясь быть достойным своего предшественника Кабреры, служившего ему эталоном, и своих современников на европейском континенте. Он поклонялся Наполеону, сотнями портретов которого были увешаны его кабинет и квартира, но с еще большим восхищением он взирал на Муссолини и Гитлера. Его правление было отмечено кровью, пытками, убийствами, казнями. Перед ним дрожали губернаторы провинции, когда он выезжал инспектировать периферию. В страхе перед ним дрожали простые индейцы, которые были обязаны выстраиваться шпалерами вдоль дорог, нередко за день, за два до того, как по ним предстояло проехать их великому шефу. Он любил умопомрачительно быструю езду, а всем средствам передвижения предпочитал мотоцикл. У губернаторов, которых подозревал в любви к удобствам и в лености, он отбирал служебные машины и заменял их мотоциклами, злорадно замечая при этом:

— Получай и попробуй годик на нем поездить, пусть тебе протрясет потроха!

По гватемальской конституции президент может быть избран только на один срок — на шесть лет. Убико террором дважды переступил основной закон, в 1937 году выступил на выборах единственным кандидатом и заставил выбрать себя вторично, а в 1943 году и в третий раз. Что же теперь удивительного в том, что свое действие оказал его запрет собираться публично, который начинался с того, что двое друзей, встретясь на улице, не смели остановиться и поговорить. Народ привык жить за опущенными шторами, тихо, без улыбки. На каждом перекрестке столицы под пресловутыми ярко светящимися фонарями от наступления сумерек и до рассвета стояли полицейские и следили за тем, чтобы ночью на улице не появлялось ни одной живой души. А вдруг это окажется заговорщик, стремящийся свергнуть кровавого диктатора!

Диктатор между тем выкидывал сумасброднейшие номера и был вездесущ. Во время инспекционной поездки его укусила пчела, после чего он узаконил положение, при котором ульи не смели устанавливать ближе, чем в километре от дороги. Он самолично решал, кто в судебных тяжбах прав, кто виноват, самолично определял степень наказания. Он увлекался чтением порнографических книг, ванная его была уставлена рядами банок и флаконов с различными духами, элексирами жизни, кремами, сохраняющими вечную молодость и свежесть. Гостей одаривал фотографиями, на которых он был снят в различных позах и мундирах. А в свободное от своих увлечений время от скуки тайно навещал тюрьмы и в своем присутствии приказывал мучить и казнить противников.