Вдоль стены лепятся одна к одной лавчонки, открытые со всех сторон, без крыш, без дверей, без прилавков. Три-четыре ящика, на них доска — это лишь кое-где. Сапожники, портные, парикмахеры и чистильщики обуви занимаются своим ремеслом на пороге собственного дома и посреди улицы, где им больше понравится.

В нос ударило смрадом залежалого мяса и гнили остатков овощей. Ага, мясники и зеленщики складывают непроданный товар и грузят его на кары, спустя немного времени они потревожат сон осликов. Об отбросах на мостовой никто не заботится.

Понемногу жизнь переливается поближе к большим котлам, из-под крышек которых тянет ароматом вареной баранины. Здесь находятся «отели» сан-мигельской бедноты. За несколько сентаво тут можно получить кукурузную лепешку с куском мяса, жареную кукурузу либо бананы. Если звякнуть о доску хотя бы одним медяком, можешь набрать себе поварешкой супу. Если твой карман начисто дыряв, подожди, пока наедятся те, что заплатили. Тогда дождешься остатков. Может быть.

Ведь Эль-Сальвадор самая богатая страна Центральной Америки, об этом все знают.

Новый день подбавил нам немного иных впечатлений. Поворотный пункт Сан-Мигель завершил ту удивительную перемену, которую начали шлагбаумы у границы. Беспрестанно удивляясь, мы перестали удивляться и тому, о чем там, на юге, более всего тосковали: образцово-показательному асфальту, наклонным виражам, великолепному шоссе, рассчитанному на предельные Скорости.

Ну как тут мчаться, когда с большим удовольствием остановился бы и любовался без конца. Здесь можешь остановиться в любом месте, смотреть в любую сторону и нигде не почувствуешь одиночества, всюду вокруг будут люди. Много людей. За Сан-Мигелем селения следуют одно за другим, а между ними муравьиная возня на полях, плантациях, пастбищах. Ведь большая часть населения Сальвадора живет в деревне. Правда, жизнь их не устлана розами, это видно с первого взгляда. Это особенно хорошо видно по газетам 1932 года, когда в забастовках на кофейных плантациях крупных американских компаний погибло более десяти тысяч сальвадорских рабочих. Люди вокруг Сан-Мигеля живут под соломенной кровлей и в деревянных халупах, кажется, что они созданы из жил, костей и мозолей. Но они здесь, они живут и превращают свою землю в цветущий сад.

Говорят, что статистике якобы все известно. Она может объяснить и то, почему здесь роится столько людей. Сальвадор— самая маленькая страна на территории всех трех Америк. Если разместить его в нашей Моравии, то она окажется для него велика. И при этом он кормит два с четвертью миллиона людей, в среднем сто шесть на каждом квадратном километре.

Но давайте отложим статистику до вечера, пока мимо проносится стихийное сообщество того, что статистики еще не вставили в ровные колонки цифр, сумм и уважаемых «средних». Последние хлопковые поля, арьергард сизаля, который называют здесь генекеном. И вот шоссе ворвалось во второй этаж Сальвадора, на пастбища, разбросанные на высоте пятисот метров над уровнем моря. Тропические леса тоже приблизились на досягаемое расстояние, чтобы уберечь землю от высыхания заживо. Душное приморье переходит здесь в мягкие субтропики, вся земля словно бьющий фонтан жизни.

Километрах в ста за Сан-Мигелем дорога взяла девственные леса штурмом, врезавшись прямо в стену их. Эти буйные заросли зелени не имеют ничего общего с высохшими космами северо-западной Коста-Рики. Опутанные сетью лиан и сверкающие в кронах пестрой палитрой растений-паразитов, они окутали нас ароматом тлеющих листьев. Даже орхидеи и те были здесь.

Но рука человека нарушает этот нетронутый мир дикой растительности, прореживает ее, подрезает, окапывает, чтобы взять от здешней земли все, что нужно. Именно здесь, на этой высоте, начинается полоса кофейных деревьев. Отсюда и до высоты, превышающей тысячу метров, кофе чувствует себя как дома. От крон редкого леса время от времени доносится аромат белоснежных цветов, среди которых красно просвечивают созревшие плоды. Но даже здесь, в идеальных условиях, кофейное дерево берет лишь половину солнца. Второй половины ему не выдержать. Поэтому оно прячется в полутени защитной поросли.

Мы едем еще некоторое время, и вот уже спадает покрывало густого леса. У наших ног лежит живописная Valle de las hamacas, Долина гамаков. Правильнее было бы назвать ее «Раскачивающейся долиной», но и без этого триста тысяч жителей Сан-Сальвадора, столицы республики Эль-Сальвадор знают, что перед Гефестом все равны, начиная от Огненной Земли и кончая Мехико. Исключений не бывает, меняется лишь очередность в зависимости от настроения вулканов.

Но только Сан-Сальвадор от своей пропотевшей, помятой и придушенной соседки Манагуа находится гораздо дальше, чем показывает спидометр. Всему миру улыбается он, окруженный венцом долин, здоровый, чистый и белый — юнак с плюмажем белоснежных облаков.

Более четырехсот лет известен фармацевтам, парфюмерам, фабрикантам дорогих сортов мыла перуанский бальзам. Эта нежно пахнущая жидкость сохранила свое название даже после того, как всему миру стало известно, что у перуанского бальзама столько же общего с Перу, сколько у «испанской птички» [5] с Испанией.

Исконная родина бальзама и единственное место в мире, где его добывают, находится в самой маленькой республике Центральной Америки. А поскольку для сальвадорцев очень важно опровергнуть это ошибочное название, они решили призвать на помощь даже филателистов всего земного шара. «Solamente el Salvador produce el genuino balsamo», — стараются убедить сальвадорские почтовые марки в порядке опровержения распространенной на весь мир неправды. «Только Сальвадор производит настоящий бальзам».

Но, увы, поздно, мир фармацевтов и парфюмеров уже забальзамировал свое заблуждение о бальзаме. Как же, собственно, это случилось?

Вскоре после открытия Нового Света испанскому королю был послан флакончик с коричневатой маслянистой жидкостью, распространявшей невыразимо тонкий и нежный аромат. Это был удивительный бальзам, чудотворное воздействие которого конкистадоры превозносили до небес. Власть и слава держались не на одном только золоте.

Испанцы вскоре убедились в том, что бальзам из Нового Света действительно исцеляет от многих недугов. Он затягивал свежие раны и поразительно очищал старые, гноящиеся. Так же быстро избавлял он кожу от нарывов и экземы — под железными доспехами испанцев и того и другого было более чем достаточно, — облегчал хронические заболевания желудка, при простудах и удушье освобождал дыхательные пути. Короче говоря, вскоре он стал пользоваться огромным спросом. К тому же выяснилось, что он придает духам большую стойкость. Индейцы считали его всеисцеляющим. Они выращивали бальзамовое дерево в священных рощах индейских царей и берегли их как зеницу ока, хотя с этих священных деревьев никогда не упало ни слезинки настоящего бальзама.

Испанцы поняли, что бальзам пахнет золотом. Нужно было обеспечить себе монополию на него.

Каждая лиса заметает за собою следы. К бальзаму их заметала цепь испанских спекулянтов, едва им стал известен подлинный его источник. Завоеватели открыли бальзам как священное масло в покоях последнего властелина ацтеков и там же узнали о его происхождении. Бальзам получил прозвище «перуанский», матросы действительно грузили его в Кальяо. Но ни один из них не знал о том, что их драгоценный груз переплывает Тихий океан вторично. В этом и заключалась хитрость доходного обмана. В то время в мире, собственно, было только одно место, где бальзам добывали — несколько километров тихоокеанского побережья нынешнего Сальвадора.

Владельцы монополии наглухо закрыли этот неприметный уголок земли и хорошо заплатили за молчание горстке матросов. А те тайно переправляли для них бальзам из Центральной Америки в Южную, далеко огибая панамский международный перекресток. В Кальяо его тайно выгружали и затем снова, но уже открыто грузили под видом богатств таинственной империи инков.