Третий помощник начальника начинает резать слова, как бритвой:

— Итак, скажем точнее: вас действительно не интересует поездка в Соединенные Штаты?

— Простите, майор, но вам скорее следовало бы заниматься нашими планами в Панаме.

— Если так, то у меня было бы для вас иное предложение. Возвращайтесь в Южную Америку!

— А что нам там делать? Мы уже были там достаточно долго.

Флорес потерял самообладание. Резко поднялся и сунул руки в карманы:

— В таком случае садитесь на первый пароход и поезжайте в Европу!

— Благодарим за дружеский совет, майор, — спокойно отвечает Мирек, уверенный, что на этот раз Флорес зашел слишком далеко. — Но у нас имеется свой план путешествия. Разрабатывали мы его не на скорую руку и не в одну ночь, так что и менять не станем за одну ночь. Жаль, что вас так-мало информировали и ваш коллега из Кристобаля и офицеры-паспортисты с «Марко Поло». У вас с ними на редкость сходные взгляды на то, что нам следовало бы делать. А теперь просим вас ответить откровенно. Сколько времени нам придется сидеть тут?

— Это… это зависит от результатов обыска ваших вещей и от сообщения ночного судьи.

— Есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы?

— Gracias, спасибо, достаточно.

Майор Сатурнио Флорес театрально закрыл папку с толстой стопкой бумаг, и вдруг лицо его принимает иное выражение, он удобно усаживается в кресле и приглушает голос.

— Прошу вас, забудьте теперь на время, что я майор полиции. Видимо, сеньора Эспалека особо заинтересует то, что у меня есть кофейные плантации. Что бы вы сказали о компенсации, например, за ваши автомобильные покрышки…

После полуночи в дверях появляется взмокший ночной судья. Почтительный поклон майору, минута приглушенного разговора — и майор отпускает нас, принося многочисленные извинения.

— Если позволите, вас отвезут на моей личной машине.

Дома было целое светопреставление.

— Нас заперли в пустой комнате, там, у вас, наверху, — пытается покороче рассказать о случившемся расстроенная

Лидушка. — У дверей выставили стражу. Внизу опустили жалюзи, закрыли на ключ двери и перерыли там буквально все, и ваши чемоданы тоже! Потом нас впустили обратно и, не сказав ни слова, уехали. Бандиты!

На следующий день мы все утро провели в полицейской префектуре, пробиваясь через заслон часовых, секретарей, отговорок и отказов, пока все же не вошли в кабинет по-лицей-президента, «сильного мужа Панамы», полковника Хосе Антонио Ремона. Он холодно выслушал наш протест и требование письменного извинения.

— Я признаю, что мои люди действовали не совсем тактично. Принести же вам извинения я могу лишь в устной форме. Очень сожалею, но у меня был приказ свыше.

И замолчал. Ибо сказал больше, чем намеревался.

По приказу свыше велел нас арестовать верховный командующий Панамы, человек, который вопреки результатам выборов посадил на президентское кресло своего кандидата. Начальник полиции в стране, не имеющей армии. Полковник Ремой действовал по приказу свыше!

Лишь спустя педелю после этого разговора мы поняли, в чем суть дела. Речь шла не только о провокации, шантаже и уговорах. Речь шла о большем. Спустя неделю во время работы мы обнаружили, что ночной судья похитил у нас часть дневников, записей и адресов.

После ряда странных и на первый взгляд случайных актов вмешательства из-за кулис это было первым открытым делом полиции. Чем же еще разнообразят наше путешествие режиссеры панамского фарса до того, как таможенники на нашей границе поставят нам в паспорта последнюю печать?

Вид карты был малоутешителен.

Мало утешала и та с трудом собранная информация, из которой мы кое-как составили себе представление о возможностях сухопутного сообщения с ближайшим соседом, Коста-Рикой.

Из всего этого бесспорным и не подвергающимся сомнению было лишь одно: по дороге туда не доехать.

Почему?

Потому, что дороги не существует.

— Можете попробовать поездом. Или морем, — говорили нам.

А менее остроумные добавляли:

— Не будь у вас автомобиля, можно было бы пойти пешком. Или еще на мулах. Это было бы наиболее надежно.

Действительно, мудрый совет. Дороже золота!

— Есть ли какое-нибудь водное сообщение из Пуэрто-Армуэльеса?

— И есть и нет. Когда как. Не воображайте, что там бог весть какой порт! Дорога к нему не ведет, она кончается в Давиде, и вам пришлось бы погрузить машину в вагон и проехать восемьдесят километров к морю. В Пуэрто-Армуэльесе перегружают одни бананы. В зависимости от этого и ходят туда пароходы. Иногда два в неделю, иногда один за месяц, а то и за три. Большего вам тут в Панаме никто ничего не скажет. И не поможет. Кого здесь интересует, кто и когда пошлет пароход за бананами в Пуэрто-Армуэльес? Ведь это такая даль! У черта на куличках!

От Панамы до Давида немногим меньше пятисот километров, расстояние, о котором в Южной Америке вообще не говорят. Если есть хоть какая-нибудь дорога, нажимают на газ, и — катись себе. Здесь же, в Панаме, полтысячи километров превращается в головоломку. Дорога на кран света! К черту на кулички!

— Ну ладно, если вам кажется иначе, испробуйте это. Поезжайте туда! В худшем случае вернетесь и сядете на пароход, идущий в Коста-Рику, прямо тут, в Панаме.

— Видите ли, машина все-таки создана для того, чтобы ездить на своих колесах, пока можно. Поэтому возвращаться мы не будем.

Первые сто двадцать километров бетонного шоссе мы уже знали по двукратной поездке в Эль Валье. Несколько пыльных селений, замученных зноем и засухой, отроги внутриконтинентальных девственных лесов, маленькие поля тростника и кукурузы в долинах, рощи банановых деревьев и кокосовых пальм, а за ними большие полузасохшие пастбища и кустарники. Такова в общих чертах пятая часть пути от Панамы до Давида.

Однако сплошным вопросом для нас были остающиеся триста восемьдесят километров. Дорожная карта вдруг вошла в роль Гарпагона. Ничего не показывает и ничего не говорит. Если вблизи от столицы на красную нитку бетонного шоссе были подряд нанизаны бусинки селений, то следующие длинные участки зияли пустотой. Большие белые места карты были прорезаны лишь пунктирной линией временной дороги.

Раскаленный воздух дрожит над выжженными прибрежными равнинами. Впервые за многие месяцы путевой дневник без дела лежит в сумке. Нечего записывать. Иногда мы подсчитываем высохшие русла поперечных речушек и ручьев, «текущих» с северных гор к берегам Тихого океана. Кое-где на юге поблескивает гладь моря. И снова долгие десятки километров под знойным небом. А как бы хотелось высунуть из окна руку in подставить ее под сточный желобок! Да куда там! Крыша раскалена, как утюг.

Мимо машины проползают усталые тени деревни Пененоме, потом, через часик, Агуадульсе, Сантьяго… Разве дело в названиях? Все эти кучки глинобитных построек похожи одна на другую. Крыши из соломы или оцинкованной жести, на площади два-три каменных дома — и опять вокруг лишь пекло голой сухой земли.

А когда у дороги, словно по волшебству, появляется пальмовый кустик или жидкая крона акации, нога невольно нажимает на педаль тормоза. Хоть на минутку бы лечь в тени, выбраться из-под раскаленной крыши, но подставляя при этом голову жаркому солнцу, закрыть утомленные глаза, вздремнуть, проспать пылающий полдень, но нет, нет! Взгляд падает на счетчик пройденного расстояния: до Давида еще две сотни. Мы должны быть там до сумерек.

Но что такое здесь двойка с двумя нулями за нею? На первом от Панамы участке это расстояние пронеслось бы за два с небольшим часа. На укатанной дороге, что сейчас шуршит под колесами, хватило бы пяти часов. Но она с каждым километром ухудшается. После полудня мы уже не рискуем делать свыше тридцати в час. И вдобавок ко всему еще прокол! Первый за четыре тысячи километров — и именно здесь

Изо всего у нас осталось в памяти под конец только два момента. Первый возвращает нас к тому месту за Санта-Кларой, где кончается асфальт. Красный свет над закрытым шлагбаумом, за которым, к нашему удивлению, не было ни рельсов, ни шпал. Это переезд, какой не часто и не везде встречался нам. Через некоторое время за шлагбаумом промчался спортивный самолет, красный свет погас, путь открывается. Пожалуйста, дорога на время дается автомобилям. Ибо, знайте, этот переезд сделали тут, скрестив дорогу и взлетную дорожку аэродрома.