— Сэнсэй! — почтительно обратился один из студентов к преподавателю. — В нашей клинике есть пациент именно с такими симптомами!

— У нас? — удивился преподаватель. — В таком случае пойдемте осмотрим его.

Студенты гурьбой кинулись в клинику. Врач, наблюдавший пациента, находился в полной растерянности: как лечить больного, он не знал. Даже диагноз поставить не мог. «Болезнь минамата»? Врач не слышал о ней. Доклад медиков университета Кумамото в его руки не попадал.

Клиника затребовала специалистов из Токио. Они исследовали всех пациентов неврологического отделения клиники и нашли среди них еще несколько человек, у которых имелись признаки «болезни минамата». Руководство медицинского факультета решило не сообщать сведений об этих больных и продолжать наблюдение за ними.

В том же 1966 году в 50 километрах от Ниигата в селении на берегу реки Агано местные врачи обнаружили людей с симптомами отравления ртутью. Но молчать они не стали. «Молчание привело бы к трагедии для тысяч людей, — объяснили позже врачи. — Надо было, чтобы о болезни услышала вся страна, но не наряду с сообщениями о налетах гангстеров на банк или убийствах с целью грабежа. Не сенсации мы хотели, а серьезного предостережения о социальном бедствии. Помочь нам могла лишь одна газета — «Акахата», орган коммунистов».

Благодаря «Акахате» Япония узнала, что «болезнь минамата» добралась в префектуру Ниигата, за многие сотни километров на север от острова Кюсю. Вернее, добрались сюда промышленники, построившие на реке Агано завод, точно такой же, какой «Тиссо» соорудила в Минамата. «Акахата» назвала и владельца завода — корпорацию «Сева Дэнко».

Я был на реке Агано. Словно в издевку, будто для того, чтобы жестоко надругаться над людьми и природой, построила «Сева Дэнко» завод в самом, пожалуй, живописном месте северной префектуры. В узкой долине, окаймленной лесистыми горными кряжами, среди изогнутых сосен — точно руки скульптора, подчиняясь изощренному воображению, долго мяли их — дымят серые цехи. В них меня не пустили. Директор завода от разговора отказался. Ответ на вопрос, предназначавшийся директору, я услышал в ином месте — в префектуральной больнице, где (хотел написать: «лечатся», но это было бы неправдой) дожидаются конца 600 пораженных «болезнью минамата» человек, спасти которых невозможно.

Вы помните фотографию узников лагеря смерти Освенцим? Мне показалось, что эта фотография ожила, когда я вошел в больничную палату. Скелеты, туго обтянутые изъязвленной кожей. Вздутые животы. Повисшие, словно осенние ветви, узловатые руки. Омертвевшие пальцы. У узников Освенцима светились глаза — ненавистью и надеждой. У больных «минамата» вместо глаз — навсегда потухшие студенистые бельмы.

Санитарка подвела меня к койке, к спинке которой прикреплена дощечка с надписью: «Хэймицу Исияма, 57 лет, рыбак. Поступил в больницу 23 января 1967 года». Я невольно бросил взгляд на отрывной календарь на стене: «3 июля 1977 года» — значилось на нем. Санитарка сделала больному укол. «Иначе ему недостанет сил разговаривать с вами», — объяснила она.

— Могли хозяева завода предотвратить беду? — спросил я Исияма.

Он пошевелил губами. Санитарка, научившаяся за десять лет понимать больного, сказала:

— Господин Исияма говорит, что могли, разумеется. На очистные сооружения требовалось всего два с половиной миллиона иен.

Два с половиной миллиона иен — это чуть больше шести тысяч рублей по тогдашнему валютному курсу. Шесть тысяч рублей и шестьсот жизней! Что предпринимателям оказалось дороже? Деньги.

Жители Ниигата поступили куда решительней, чем рыбаки и крестьяне Минамата. 12 июня 1967 года жертвы болезни подали в суд на корпорацию «Сева Дэнко». Судиться в Японии — дело долгое и дорогостоящее, и вряд ли несчастные люди смогли бы выдержать тяжбу с одной из самых богатых японских корпораций, если бы Компартия, Генеральный совет японских профсоюзов, десятки других демократических организаций не поддержали больных присылкой адвокатов, отказавшихся от гонорара, деньгами, собранными буквально по иене по всей Японии, сочувствием, которое постоянно высказывалось на митингах и демонстрациях, на страницах газеты «Акахата».

В Минамата суд над «Сева Дэнко» произвел впечатление, вероятно, большее, чем землетрясение или цунами. За десять лет, минувших после подписания больными и корпорацией «Тиссо» соглашения о «денежных подарках», корпорация воздвигла мощные оборонительные редуты на случай, если больные все же решатся подать на нее в суд. Лучше, чем кто-либо, знали хозяева корпорации, сколь опасен для них суд, пусть даже послушный капиталу и не чуждый приверженности японских чиновников к коррупции. Совершенное «Тиссо» преступление было слишком очевидным.

Помните текст соглашения о «денежных подарках»? В нем есть пункт, по которому больные, получившие такие «подарки», отказывались от претензий к корпорации, даже если когда-либо выяснится, что причина их недуга — заражение залива Минамата промышленными отходами. Корпорация пошла дальше. Согласившись в декабре 1959 года на «денежные подарки» жертвам болезни, корпорация потребовала, чтобы специальная медицинская комиссия определила «достойных» такого подарка.

Больным из Минамата было чрезвычайно трудно добиться официального признания, что они отравлены ртутью, сброшенной заводом. Какие только заключения не ставила комиссия! Современную диагностику она превратила в широкое поле для фантазии и проявляла ее в самых буйных формах — благо, что для малограмотных жителей Минамата поле это представлялось дремучим лесом. «Пока вы не умрете и мы не вскроем ваш труп, диагноз поставить невозможно». И такое приходилось слышать от членов комиссии жителям Минамата. Комиссия состояла из представителей властей и медиков, находившихся на содержании у «Тиссо».

Лишь в 112 случаях комиссия признала отравление ртутью, причем только у людей, заболевших до декабря 1959 года. После пуска на заводе фильтровальной установки отравлений ртутью вообще быть не может, возвестила комиссия и на медицинских карточках взрослых, заболевших после 1959 года, штемпелевала: «церебральный паралич», на заявлениях, касающихся детей, — «полиомиелит». «Обращаться в комиссию — время терять да деньги на дорогу попусту тратить», — говорили больные, которых стали называть «новыми» в отличие от «старых», у кого симптомы отравления ртутью появились до 1959 года. Этого-то и добивалась «Тиссо» Но такого редута корпорации показалось мало.

Заведующий отделом филиала корпорации в Минамата Кэйдзи Хигасидаира в сопровождении длиннющей свиты навестил семьи всех 112 больных. В каждом доме он опускался на колени, говорил слова сочувствия и оставлял корзиночку с фруктами и коробку с печеньем, собственноручно приготовленным его женой. Хига-сидайра являл собой воплощение высшей гуманности. Еще немного, и нимб святости засветился бы над головой заведующего отделом. Поистине надо лишиться сердца и потерять совесть, чтобы обидеть такого человека, затеяв с ним судебную тяжбу.

Когда Хигасидайра покидал Минамата, чтобы занять в Токио более высокий пост, проводить бывшего заведующего отделом собрались на станции десятки жителей поселка. Моросил дождь, и поезд опаздывал, но люди не расходились. «Господин Хигасидайра — настоящий джентльмен. Он так элегантен и человечен», — растроганно сказала женщина, потерявшая из-за «болезни минамата» отца и мать. За спиной она несла ребенка — «болезнь минамата» была у него врожденной. Минамата оставался самым, наверное, глухим заповедником патернализма, тщательно оберегаемым корпорацией «Тиссо», и дешевая демагогия Хигасидайры имела здесь успех.

Демагогия легко уживается с подлостью. Заказывая 112 корзиночек с фруктами, корпорация одновременно распустила молву, что больными, которым «Тиссо» выплатила в 1959 году «утешительные» деньги, двигала неуемная корысть, что эти больные продемонстрировали черную неблагодарность по отношению к корпорации, поднявшей поселок из прозябания к расцвету. Поэтому «старые» больные молчали, а вновь заболевшие не только не решались требовать от «Тиссо» справедливого возмещения за увечье, но и боялись даже заявить об отравлении ртутью. Единственное, на что у жителей Минамата хватило смелости, это попросить мэра поселка ходатайствовать перед «Тиссо» о выдаче традиционной компенсации за сокращение уловов. И мэр ходатайствовал, исходя из лозунга, под которым он провел свою избирательную кампанию и победил: «Что хорошо для «Тиссо», хорошо и для Минамата».